Мы не успели понять, что произошло: молниеносное, энергичное движение врача, отчаянный вопль Нарышкина - и снова спокойный голос Евгения Николаевича:
- Вот и вправили. Все в порядке. Полежишь еще денек-другой, а там понемногу и ходить начинай. А царапины пустяковые, вон уже все подсохло.
- ...Беспризорные, говорите? - спрашивал он меня немного спустя. - И этот, что за мной приходил, - тоже беспризорный? И вон тот? Как-то не вяжется... А с вывихнутой ногой - по ошибке? Что значит "по ошибке", если не секрет?.. А, вот оно что. Ну-ну... Очень, очень любопытно!
Настал час занятий. Екатерина Ивановна должна была идти в свою группу. Нарышкин уцепился за нее:
- Не останусь один! Изобьют!..
- Никто не тронет, уверяю тебя, - успокаивала Екатерина Ивановна.
Но Нарышкин даже зажмурился от страха и только мотал рыжей, вихрастой головой. Нет, нет, он ни за что не останется один!
- Давайте я опять с ним посижу, - предложила Галя. - Хочешь, Костик, к Нарышкину?
Костик и Лена давно уже топтались возле больнички, стараясь заглянуть в дверь. Ясно, им хотелось поглядеть, кто это устроил такой переполох, из-за кого шумят ребята, кого лечил огромный седой доктор. На том и порешили. Галя с детьми отправилась к Нарышкину, я - в школу, где изо дня в день сидел на уроках, смотрел, слушал и учился.
- В прошлый раз мы начали говорить о том, что называется окружностью, не так ли? - Владимир Михайлович стоит у стола, внимательно оглядывая класс. - И вы, Репин, попытались сделать это определение. Повторите его, пожалуйста.
Репин встает и произносит отчетливо:
- Окружность - это линия, все точки которой равно удалены от одной.
- Равно удалены от одной... - задумчиво повторяет Владимир Михайлович и чертит на доске дугу. - Взгляните: вот линия, все точки ее равно удалены от одной - следовательно, это окружность?
Репин прикусывает губу, и прежде чем он успевает сказать слово, Король говорит с места не очень уверенно, зато очень громко:
- Со всех сторон закрытая!
- Погодите, Митя. Так как же, Андрей?
- Окружность, - произносит Репин бесстрастным тоном, - это замкнутая линия, все точки которой равно удалены от одной.
В сторону Короля он не смотрит, но на слове "замкнутая" делает недвусмысленное ударение: вот, мол, на тебе!
Владимир Михайлович берет со стола черный шар. Мелом он чертит на шаре замкнутую волнистую кривую.
- Как вы думаете, - обращается он к ребятам, - все точки этой кривой равно удалены от центра шара? Да, равно. Значит, это окружность?
Все видят, что в определении есть еще один пробел. По лицам ребят, по сосредоточенным взглядам и нахмуренным лбам я понимаю: тут важно не столько получить определение - важен самый процесс работы. Они думают, ищут, я прямо вижу, как ворочаются мозги в поисках недостающего слова - "плоская". Но это слово остается непроизнесенным: дверь класса открывается, на пороге Костик.
Ходить на третий, школьный, этаж им с Леной строго-настрого запрещено. Костик знает это и никогда здесь не показывается, впервые он нарушил запрет. Все головы повернуты к двери, на секунду мы все застываем в удивлении.
- Король тут? - громко осведомляется Костик. - Король, послушай!..
Чья-то рука хватает Костика сзади, из коридора доносится испуганный Галин шепот:
- Костик, ты с ума сошел! Кто тебе позволил?
- Ой, мама, погоди! - кричит Костик уже на весь коридор. - Король, слушай, это Нарышкин унес горн! Он сам сказал!
48. В ВЕЧЕРНИЙ ЧАС
- Эх, ты, умнее ничего не придумал? - услышал я еще из-за двери и, заглянув в больничку, увидел Глебова: он принес Нарышкину еду.
Нарышкин угрюмо отвернулся к стене и не ответил.
- Слыхали, Семен Афанасьевич? - говорит Глебов, столкнувшись со мной в дверях. - Горн-то! А у нас что было, чего только не передумали! И Король на себя наговорил. Вот бесстыжая рожа Нарышкин! Да что с него возьмешь...
В лице и голосе Глебова - сознание собственного достоинства и безграничное презрение к Нарышкину.
- Знаете, Семен Афанасьевич, - продолжает он, насмешливо кивая в сторону кровати, - я к нему вхожу, а он как набычится - ну чистый Тимофей! Думал, дурак, я его бить пришел. "Я, - говорю, - тебе щи принес, дурак ты! А сейчас второе принесу". А он все боится. Понятия в нем никакого!
Разумов ходит сияющий.
- Вот видишь! Я говорил же! - твердит он всем и каждому.
Король не унижается до объяснений. Как будто ровно ничего не произошло, как будто и не было этой истории с горном, камнем лежавшей на всех, и не свалился с него теперь этот камень.
- Что же ты, Король, - рассудительно говорит Коробочкин. - Вот чудак! И зачем ты на себя наговаривал? Все равно ведь никто не верил.
- Отстань. Надоело, - отрывисто отвечает Король, щуря желтые глаза. Известно, зачем: чтоб к Володьке не приставали.
Понимать его надо так: "Володька слабый. Я сильный. Мне это нипочем. И всё. Не желаю больше об этом думать".
Нарышкин подавлен больше прежнего. Он не сомневался, что мы давно обо всем знали. Он и не признавался вовсе, просто к слову пришлось.
- В прошлый раз, - сказал он Гале, - я тоже упал. Когда из столовой выбирался. А только нога цела осталась. Я тогда руку...
Галя не позволила себе не удивиться, ни произнести: "Ах, вот в чем дело".
- Это когда ты горн унес? - напрямик спросила она.
- Ну да, - ответил Нарышкин в уверенности, что это всем давно известно.
И вот тут-то Костик, не теряя времени даром, шагает на третий этаж, открывает дверь за дверью ("Ой, Екатерина Ивановна, я не к вам! Ой, тетя Соня, вы только скажите, где Король?") и наконец добирается до пятой группы, где уже поднимает настоящий переполох...
Теперь Нарышкин понимает, что проговорился. И жалеет об этом. И в то же время чувствует: это хорошо, что он сказал. Он не очень разбирается, что к чему, но ведь ясно: ребята смягчились. Ему не то что прощено, а вот стало легче дышать и уже не страшно. Он уже не цепляется лихорадочно за Галю и Екатерину Ивановну, боясь остаться один. Он лежит, чаще всего повернувшись лицом к стене, молчит, думает.
Вечером, после отбоя, когда весь дом затихает и только ребята из сторожевого отряда ходят по полутемным коридорам и изредка приглушенно перекликаются между собой во дворе и парке, учителя собираются в моем кабинете.
Мы собираемся постоянно хоть ненадолго - рассказать друг другу, как прошел день, подвести итоги: что было трудно, не зацепилась ли чья мысль за что-нибудь важное, о чем мы забывали, чего не замечали прежде.
- Вот и кончилась эпопея с горном, - говорит Екатерина Ивановна, перебирая тетради.
- Счастливый конец. И Король молодчина - с честью выдержал испытание, откликается Софья Михайловна.