Не знаю, спали ли в ту ночь Андрей и Михаил, а я не спал. Я лежал, как тогда Колышкин, подложив руки под голову, смотрел в темноту и думал. Вспоминались слова Антона Семеновича о том, что наказание не должно причинять нравственного страдания. Наказание, - говорил он, - должно только помочь человеку осознать ошибку. Я думал и не соглашался. Нет, нужно, чтобы Репин именно с болью, страдая, понял всю подлость своего поступка. Только нравственное страдание и может выжечь в нем годами копившуюся грязь.
- Ты не спишь? - тихонько окликнула Галя.
Она всегда знала, когда мне не спалось, и безошибочно угадывала, какое из событий дня мешает уснуть.
- Нет, не сплю.
- Расскажи, какой у тебя был разговор с Репиным.
Выслушала. Помолчала. Заговорила медленно, словно еще раз проверяя каждое свое слово:
- Ты не сердись, Семен, но, по-моему, ты неправ. Получилось так, что ты поставил себя с ним на одну доску. Как будто ты признаешь, что и в самом деле это законно - то, что он выиграл человека.
- Не знаю... Может, ты и права. А только, по-моему, я поступил правильно. И правильно сказал ему. Он поймет, что я вижу: на другом, на человеческом языке с ним еще рано говорить, до него не дойдет. Вот и приходится применяться к его подлому пониманию. Нет, что-что, а презрение до него доходит.
...На другой день к вечеру Андрей постучался ко мне:
- Я вас очень прошу, Семен Афанасьевич, я вас очень прошу - возьмите свои деньги.
Лицо его осунулось, глаза смотрели требовательно и горячо. Обычной иронии, хладнокровия, самоуверенности как не бывало.
- Нет, не возьму. Я ведь сказал тебе.
- Семен Афанасьевич! Я давно забыл об этом, я и думать перестал!
- Зато он помнил. Иди, Андрей. Я буду ложиться, мне рано вставать.
Утром, едва я поднялся, ко мне постучали: на пороге снова стоял Репин.
- Семен Афанасьевич! - начал он хрипло.
И тут я увидел, что надо кончать. Мальчишка физически согнулся под тяжестью, которая навалилась на него, и если не снять ее тотчас, она его раздавит.
- Семен Афанасьевич, возьмите деньги! Если не верите, вот - Михаила спросите...
Колышкин, видно, все время стоял за дверью - он приотворил ее и вошел, ступая неуверенно, как по горячей плите.
- Вот, при Семене Афанасьевиче говорю, - продолжал Репин, облизывая пересохшие, потемневшие губы и переводя глаза то на меня, то на Колышкина: все забудем, и долга никакого нет, и ничего нет... Возьмите деньги, Семен Афанасьевич!
- Возьмите! - откликнулся Михаил.
И я понял: отказываться больше нельзя.
53. ЗВОНКИЙ МЯЧИК
Когда ленинградские пионеры привезли нам в подарок пинг-понг, ребята отнеслись к новой игре недоверчиво: "Подумаешь, дело - шарик по столу гонять! Это для девчонок хорошо..."
Между прочим, я часто замечал: чем меньше люди понимают в спорте, тем решительней судят о нем. Сколько раз я слышал: "Подумаешь, волейбол! Стукнул по мячу - и всё". Или: "Подумаешь, городки! Кинул палку - и всё". И сколько раз я видел: станет такой скептик на площадку, высмеют его за неловкость - и тут-то он поймет, что в каждой игре есть своя техника и тактика и овладеть ею - большое удовольствие. Глядишь - и скептик становится горячим патриотом волейбола, городков или того же пинг-понга. Так было и у нас.
Сначала мы вообще не могли попасть на стол, и вся задача была только в том, чтоб попасть. Когда мы этому научились, выяснилось, что существуют самые разнообразные удары: крученые, резаные, плоские. Потом оказалось, что можно сильно послать мяч или осторожно "укоротить" - положить у самой сетки. Это уже была тактика.
Чем лучше мы играли, тем интересней делалась игра. И вот началась пинг-понговая горячка - болезнь, в те годы очень распространенная. Микроб пинг-понга - маленький белый мячик - овладел нашим воображением. Трудно определить день и час, когда это случилось, но пинг-понгом заболели все. Пинг-понгу посвящали каждую свободную минуту. Ухитрялись играть даже в классах во время перемены, и я, проходя по коридору, слышал сухое цоканье мяча о ракетку. Софья Михайловна или Николай Иванович, приходя на урок, заставали ребят такими красными и вспотевшими, что впору было посылать их к умывальнику. И тогда не я и не кто-нибудь из старших, а Жуков, сам увлекавшийся пинг-понгом так, как было свойственно его страстной, но сдержанной натуре, на общем собрании произнес такую речь:
- Давайте решим, как быть. Все прямо с ума посходили с этим пинг-понгом. (Оживление.) Я не скрываю, я, конечно, тоже. (Смех.) А только как бы у нас головы тоже не стали такими... вроде этих мячиков: легкие, и внутри пусто...
И собрание постановило: играть только после занятий и только когда все уроки сделаны.
Понемногу кое-кто охладел, кое-кому надоело. Осталось несколько человек одержимых, и среди них - Коршунов, Разумов, Репин и Король. Мы не мешали им. Это было для них отдыхом, развлечением, удовольствием и теперь отнимало не так уж много времени.
Разумов оглушал себя пинг-понгом, как глушат себя иные пьяницы вином: чтоб забыться. Он был из тех людей, которые не умеют быть счастливыми. Глядя на него, я вспоминал вычитанные у Тургенева слова старика-дворового: коли человек сам бы себя не поедал, никто бы с ним не сладил. Разумов и впрямь сам себя поедал. Еще недавно он изводился мыслью, что все подозревают его в краже горна. Когда злополучная история с горном наконец разъяснилась, он чувствовал себя счастливым ровно два дня, а на третий снова затосковал, и причина тоски была: где Плетнев? Он мучился всерьез, и я совсем не хочу говорить об этом с иронией. Однако ведь и Король мучился тем, что Плетнев пропал, как в воду канул. Но Король всякий раз, бывая в Ленинграде, наводил справки о приятеле, и Владимир Михайлович, по его просьбе, написал в приемники Москвы, Казани, Самары и других городов запрос, нет ли там Арсения Плетнева. Разумов ничего не пытался сделать, он просто тосковал. И пинг-понг был для него отдушиной.
Очень увлекался игрой Коршунов, и играл он так, что невозможно было смотреть на него без смеха. Пропустив мяч, он прижимал руки к сердцу, хватался за голову и чуть не со слезами в голосе проклинал себя:
- Ой, дурак! Что я наделал! Ну, теперь пропал!
Постепенно стало ясно, что лучше всех играют Репин и Король.
Король был талантлив в игре, именно талантлив. Он стремительно атаковал противника, вырывая у него инициативу, навязывал свою тактику, свой стиль игры. А это уже - залог победы. Притом Король играл разнообразно. Он поражал неожиданными приемами: противник никогда не получал мяча туда, где ждал его. Король нападал справа, слева, справа, слева, но стоило противнику привыкнуть к этому, вообразить, что он понял тактику Короля, - и он получал короткий резаный мяч у сетки в ту самую минуту, когда ждал сильного, длинного удара. Ребята часто хлопали Королю - что и говорить, играл он здорово. Но иногда он от горячности срывался. А вот Репин не срывался никогда. Он играл не так блестяще, как Король, больше защищался, чем нападал, сильно бил только с верных мячей - точность и выдержка были его главным оружием.
Однажды, наблюдая за методичной игрой Репина, Король не стерпел:
- Чем так играть, я бы лучше удавился!
- А ты выиграй! - холодно ответил Репин.
- Правда, сыграйте! - вмешался Николай Иванович. - Вы оба - лучшие игроки, а никогда друг с другом не играли. Померились бы силами, ведь интересно!
В комнате стало тихо. Репин с независимым видом подкидывал и ловил ракетку. Король пожал плечами:
- А мне что? Можно.
Да, это было интересно. Они кинулись в игру со злостью, точно в драку. Играли с переменным успехом, но чаще выигрывал Репин: выручало самообладание.
Ребята стали собираться в клуб, как на спектакль. Теперь уж никто не просил Короля и Репина сразиться. Они сами молча брали ракетки, разыгрывали мяч - и начинали. Судил обычно Разумов, и судил пристрастно - в пользу Короля, но стоило Дмитрию это заметить, как он кидал на приятеля такой испепеляющий взгляд, что тот мигом обретал необходимое судье беспристрастие.
Когда к нам приезжали наши друзья из Ленинграда, мы непременно выставляли против них Репина или Короля и чаще всего бывали в выигрыше.
- На днях состязания по пинг-понгу, - сказала как-то Женя. Междугородная встреча Ленинград - Москва. Приезжайте смотреть, будет интересно. В школе. Знаете, где ТЮЗ? Там большой зал.
Мне очень хотелось, чтобы наши ребята повидали настоящую, хорошую игру, но я понимал, что всем поехать невозможно. Лучинкин пообещал раздобыть пропуск на троих, и я спросил ребят, кого пошлем.
- Вас, Короля и Репина! - ответили они не задумываясь.
Мы поехали втроем. Был снежный морозный день. Я оказался между двух огней, и мне пришлось пустить в ход весь свой такт и дипломатию. Спутники мои друг на друга не глядели, разговаривали только со мной, и ни один не хотел поддерживать тему, начатую другим. И смешно мне было и досадно, но делать нечего, я и сам понимал: между этими двоими стоит многое, через что не так-то легко перешагнуть.
Описывать состязание я не берусь. Лучше всего мне, как и ребятам, запомнилась встреча Кленова и Руднева.