Я намекнул, что рано или поздно им придется отказаться от традиций под наплывом туристов. Кстати сказать, это, вполне возможно, облегчит долю горцев. Пожила в крепости горстка баварцев - и целую неделю сидишь, закинув ногу на ногу, и подсчитываешь прибыль. Сам бы я наверняка этим занялся, но у меня, к сожалению, не крепость, а всего лишь поместье, хоть и прославленное в веках.
Не знаю, с чего на меня напала разговорчивость. Наверное, я пытался расшевелить Клостерхейма, заставить его сойти с пьедестала: кстати говоря, мне очень не понравился его искоса брошенный взгляд.
- Все может быть, - признал Клостерхейм. - Жизнь точно легче станет, - он повторно пригубил бенедиктина и попытался проявить что-то вроде заботы обо мне:
- Насколько мне известно, капитан фон Минкт приехал, чтобы избавить вас от бремени.
- Какого еще бремени?
- Родового, - ответил Гейнор. - Или, если угодно, семейного, - Гейнор прямо-таки лучился улыбкой. Клостерхейм - тот сыпал угрозами не задумываясь, а вот Гейнор предпочитал обходные пути и как будто и вправду прислушивался к моим словам.
- Ты ведь отлично знаешь, что я не слишком дорожу семейными ценностями, если они, конечно, не напоминают мне о своих хозяевах или о разного рода обстоятельствах, с ними связанных. Тебе понадобились наши сокровища?
- Помнишь старый меч, с которым ты столько возился перед войной? Такой черный, от возраста потемневший - прямо как твой наставник, старина фон Аш. Скажи честно, куда ты дел этот меч? Отдал? Продал? Или повесил на стенку?
- Если я тебя правильно понимаю, кузен, речь о Равенбранде?
- Правильно понимаешь, кузен, именно о нем. Я и забыл, что ты дал мечу прозвище.
- Во-первых, не прозвище, а имя. Во-вторых, я ему имен не давал - он звался так изначально. Он - ровесник нашего рода, кузен. С ним связано множество легенд, но доказательств, естественно, никаких, одни домыслы, баснословные предания, восхваляющие седую древность... Битвы, призраки и тому подобное. Никакой антиквар, никакой любитель истории не даст за эти байки и ломаного гроша, - признаться, я встревожился. Неужели Гейнор пожаловал в Бек с тем, чтобы лишить нас нашего древнейшего достояния, врученного нам на хранение? - Коммерческой ценности меч не представляет. Дядюшка Руди пытался его продать, отвез в Миренбург на оценку. Его ожидало сильное разочарование.
- В паре он куда более ценен. Мечи-близнецы - дорогая штука, - сумрачно проговорил Клостерхейм. Уголок его рта подергивался, будто лейтенант страдал тиком. - Близнецы-соперники.
Мне подумалось, что Клостерхейму, как говорят в Вене, далеко до целого пфеннига. Его замечание показалось имеющим весьма отдаленное отношение к теме разговора, как если бы мысли лейтенанта были заняты чем-то другим. Было куда проще не обратить внимания на его реплику, чем выяснять, что он имел в виду. Что это еще за мечи-близнецы, мечи-соперники? Или Клостерхейм - из тех наци, что свихнулись на мистике? Забавное сочетание, не столь уж редкое в наши дни увлечение сверхъестественным и приверженность идеям национал-социализма. Лично я никогда этого не понимал, однако многие нацисты, в их числе, по слухам, Гитлер и Гесс, не упускали случая погрузиться в мистические дебри. Разумеется, у них имелось рациональное объяснение всем тем призрачным абстракциям, которые в реальной жизни вырождались в обыкновенное насилие.
- Не скромничай, кузен, - Гейнор окинул меня насмешливым взглядом. - Твой род подарил Германии немало доблестных воинов.
- И разбойников с террористами.
- И тех, кто был всем сразу, - поддержал Гей-нор. Тон у него был развязный, как у разбойника на виселице, и ухмылялся он соответственно.
- Ваш тезка, граф, - пробормотал Клостерхейм.
От его хриплого голоса меня пробрала дрожь.
- Что?
Клостерхейм поморщился, как видно, раздосадованный моей недогадливостью.
- Тот, кто искал - и нашел - Грааль. Благодаря кому ваш род приобрел свой девиз.
Я пожал плечами и предложил вернуться в кабинет. В камине развели огонь. Я глядел на языки пламени, и внезапно меня охватила щемящая сердце тоска по семейным рождественским праздникам, которым мы радовались, как только могут радоваться Йулу <Сочельник.> истые саксы: отец, мама и братья были живы, родственники и друзья съезжались в Бек со всего света, из замка Оши в Шотландии, из Миренбурга, из Франции и Америки, и всем было хорошо и приятно под нашим приветливым кровом. Война разделила нас - похоже, навсегда - и уничтожила радость. И вот теперь я стою у почерневшей от времени дубовой панели, наблюдаю, как бьется в камине огонь и как утягиваются в дымоход струйки дыма, и всячески пытаюсь вести себя как положено радушному хозяину, а передо мной стоят два типа в черной с серебром форме, приехавшие, и тут не может быть сомнений, чтобы забрать мой меч.
- Делай работу дьявола, - прочитал Клостерхейм надпись на гербе, что висел над камином. Я находил этот герб вульгарным и давным-давно убрал бы с глаз долой - но чтобы снять его, нужно было раскурочить стену. Потому он и висел до сих пор на своем привычном месте - готическая штучка с загадочными узорами, которые, если верить старинным записям, прежде обозначали совсем не то, что выискивали в них сейчас. - Вы по-прежнему следуете этому девизу, герр граф?
С этим девизом легенд связано даже больше, чем с мечом. К нашему семейному проклятию, альбинизму, как вам наверняка известно, далеко не всегда относились терпимо, и потому некоторые мои предки старательно уничтожали всякие записи об альбиносах вроде меня и прочих несуразицах. Я бы сказал, они отличались логикой, которая полагает, что, сжигая книги, мы искореняем горькие истины. Судя по недавним событиям, в Германии это болезнь распространенная... Короче говоря, записей о стародавних временах почти не сохранилось, но я не сомневаюсь, что в девиз с самого начала вкладывалась определенная ирония.
- Может быть, - сурово согласился Клостерхейм. Для него, очевидно, даже намек на иронию был преступлением. - Но чашу вы, как я понимаю, потеряли? Ну, Грааль?
- Мой дорогой лейтенант! - воскликнул я. - В Германии не найти семьи, у которой не имелось бы собственной легенды о Граале и его поисках! А в половине немецких семей вам с гордостью покажут кубок, который якобы и есть Священный Грааль. И в Англии то же самое. Послушать англичан, так у Артура было больше Камелотов, чем у Муссолини титулов. Все эти легенды родились в девятнадцатом столетии, на волне романтизма и "готического Возрождения". В ту пору немцы заново создавали свое прошлое. Поройтесь в книгах - вы не найдете ни одной легенды древнее 1750 года. А если вам мало доказательств, задумайтесь, почему всяк описывает Грааль по-разному? Вольфрам фон Эшенбах говорил, что чаша из гранита; ее называли и деревянной, и золотой, и отделанной самоцветами... Я понимаю, вашей партии нужны символы - недаром вы привлекли себе на службу Вагнера, - но это уже чересчур. И потом, если у нас и были старинные кубки, они давно исчезли.
- Действительно, звучит нелепо, - Гейнор поежился и подвинулся ближе к огню. - Но мой отец помнит, что твой дед, кузен, показывал ему золотую чашу, прозрачную, как стекло, и твердую, как железо. На ощупь она была теплой и вибрировала в руках.
- Знаешь, если дед и вправду владел чем-то таким, меня он в свои секреты не посвятил. Я никогда не пользовался его доверием. Да мы и не успели сойтись: он умер вскоре после перемирия.
Клостерхейм нахмурился, явно решая, стоит ли мне верить. Гейнор же не скрывал своего недоверия.
- Кому как не тебе, кузен, знать о подобных вещах? Из всех фон Беков ты единственный прочел все книжки в вашей библиотеке. И отец у тебя был ученый и погиб таинственно, и фон Аш наверняка поделился с тобой своими познаниями. Да и сам ты все равно что музейный экспонат. Впрочем, уж лучше стоять в музее, чем выступать в цирке.
- Совершенно верно, - холодно сказал я, бросил взгляд на жуткие по виду "охотничьи часы" над каминной полкой и прибавил, что, к сожалению, вынужден покинуть гостей. У меня, знаете ли, режим.
Гейнор сообразил, что перегнул палку и оскорбил меня; впрочем, его последняя фраза была ничуть не более оскорбительна, нежели весь предыдущий разговор. Я вдруг подумал, что раньше он не был таким - по-крестьянски напористым, что ли. Что ж, верно говорят: "С кем поведешься, от того и наберешься". Он явно подлаживался под своих новых дружков.
- А как же наше дело? - проговорил Клостерхейм.
Гейнор отвернулся к огню.
- Дело? Так вы здесь по делу? - я притворился, что удивлен.
- В Берлине приняли решение, - тихо, не оборачиваясь, пояснил Гейнор. Насчет древних ценностей.
- В Берлине? Ты про Гитлера?
- Да. Его привлекают все эти вещицы.
- Они - символы былого могущества Германии, - деревянным голосом изрек Клостерхейм. - В них заключено все то, что утратили наши аристократы, воинственный дух свободного народа.
- Может быть. Так или иначе о Граале я ничего не знаю. А зачем вам понадобился мой меч?
- Мы хотим быть уверенными, что с ним ничего не случится, - отозвался Гейнор, опередив Клостерхейма. - Что его не украдут большевики, к примеру, что ты его не потеряешь и не сломаешь. Твой меч - государственное достояние. Твое имя, кузен, будут упоминать на каждой выставке.
И, смею тебя заверить, ты вполне можешь рассчитывать на материальное вознаграждение.
- Вот как? А что, если я откажусь отдать мой клинок?
- Тебя объявят врагом государства, - у Гейнора хватило такта опустить голову и уставиться на свои начищенные до блеска сапоги. - А также врагом национал-социалистической партии и всего, что за ней стоит.
- Врагом партии? - задумчиво повторил я. - Иными словами, только глупец может думать, что он уцелеет, если бросит вызов Гитлеру?
- Верно подмечено, кузен.
- Что ж, - я направился к двери, - среди фон Беков глупцов не было. С вашего позволения, я возьму ночь на размышление.
- Пусть твои сны будут истинны, - загадочно пожелал Гейнор.
Клостерхейм не удержался: