- Глупец - или Гейнор, - сумрачно заметил Эльрик.
- А что ему понадобилось у Серых Жил? - спросил я.
- - Могущество, - ответил Ученый Грина. - Власть над силами мироздания. Он сам в этом признался, когда предлагал нам поддержать его. Разумеется, мы отказались, и...
- Боги никогда этого не допустят! Ученого Грину как будто позабавили эти слова.
- Никто не допустит подобного, если он в здравом уме. Но существует теория, будто владыки Вышних Миров частично утратили рассудок, потому-то в мироздании и происходят события, прежде невозможные. А ведь скоро противостояние: все миры выстроятся в линию на великом поле времени. Возникнут новые реальности, определятся новые судьбы. Ваша линия - не единственная. Есть и другие. Множество других. И все они ведут к этому величайшему мгновению. Уже ничто не вечно, ничто не незыблемо, и верность Порядку оборачивается преданностью Хаосу. Гейнор служит одновременно тому и другому, точнее, использует и Порядок, и Хаос, стремясь стать единоличным правителем мироздания. Когда-то смертные и думать не смели о таком, не то что добиваться этого. Но теперь даже смертные готовы сокрушать основы мультивселенной.
- Гейнор не станет жертвовать собой, - сказала Оуна. - Раз у него ваш Посох, он наверняка полагает себя неуязвимым.
- Он жаждет власти. И наш Посох придает ему уверенности. Но я все равно не понимаю, чего он собирается достичь, выступая против Серых Жил. Его алчность погубит мироздание, ничего другого он не добьется.
- Он напоминает мне одного диктатора из моего мира, - негромко сказал я. Этот человек безумен и утратил почти всякую связь с реальностью, но он стремится к власти и готов в своем безудержном стремлении уничтожать целые страны.
- Какие страшные существа, - Ученый Грина печально опустил голову. Таких, как они, и близко нельзя подпускать к власти.
- Эхо за эхом, - задумчиво произнесла Оуна. - В скольких мирах, по-вашему, сейчас происходит то же самое, разыгрывается та же сцена? Мы уверены, что обладаем свободой воли, но у нас почти нет возможности изменить последствия наших действий, потому что эти действия, с отличиями от небольших до грандиозных, совершаются одновременно на бесчисленных уровнях мироздания.
Эльрик не выказал ни малейшего интереса к философии.
- Если Гейнора остановить здесь, - сказал он, - он потерпит поражение и в других мирах. По-моему, так. Ведь побеждал он сразу везде.
Оуна улыбнулась отцу:
- Тебе одному под силу изменить свою судьбу. Ни Эльрик, ни я не поняли, что она имела в виду. Мы озадаченно переглянулись и оба, не сговариваясь, махнули рукой.
- Гейнора нам не одолеть, - грустно сказал Ученый Грина.
- Как ему удалось похитить ваш Посох? - удивилась Оуна.
- Посох сам прыгнул ему в руки, - отозвался Ученый Грина. - Мы всегда подозревали, что он обладает собственной волей. И вот наши подозрения, к сожалению, подтвердились.
Речь шла о том переменчивом артефакте - ребенок превращается в чашу, чаша становится посохом - которым офф-моо манипулировали у меня на глазах. Они манипулировали? Или же это ими манипулировали? Я припомнил, как посох менял форму. По чьему велению?
- Он всегда сохраняет форму посоха? - поинтересовался я. Конечно, я видел, как посох менялся, но хотелось уточнить.
- Мы называем его Рунным Посохом, - сказал Грина. - У него несколько форм: посох, чаша, камень... Это один из главных стержней мироздания.
- Не его ли у меня на родине называют Граалем? - сразу вспомнился фон Эшенбах и наши семейные предания. - Вы были его хранителями?
- Да, - коротко ответил Ученый Грина. - И мы не оправдали доверия - в этом мире.
- То есть существуют иные версии Грааля, в других мирах?
Ученый покачал головой.
- Великий Посох - один, - проговорил он. - Он олицетворяет Равновесие. Кое-кто даже считает, что он и есть Равновесие. И его влияние простирается далеко за пределы мира, в котором он находится.
- По слухам, моя семья когда-то хранила Грааль, - поведал я. - Но его у нас забрали. Если верить легендам - потому, что мы тоже не оправдали доверия.
- Рунный Посох может менять форму и перемещаться по собственному желанию, - сказал Ученый Грина. - Некоторые верят, что иногда он принимает обличье ребенка. Почему бы и нет, если он и вправду способен принять любую форму, любой облик? Таким образом он защищает себя - и тех, кто почитает и охраняет его. И далеко не всегда очевидно, какую форму он примет.
- В каком облике он достался Гейнору? - спросила Оуна.
- В форме чаши, - ответил Грина. - Чудесной золотой чаши. С этой чашей и с двумя мечами Гейнор способен изменить судьбу мироздания; он обладает могуществом, прежде недоступным для смертных. А поскольку сами боги мало понимают, что творится вокруг, он может и преуспеть в своих намерениях. Ведь недаром говорят, что рано или поздно смертный уничтожит богов.
Последняя фраза показалась мне слишком книжной. Я отчетливо сознавал всю серьезность положения, однако не мог отделаться от ощущения, что на моих глазах разворачивается действие книги или фильма с мифологическим сюжетом. В моем мире хорошо известна легенда о Священном Граале и его способности исцелять мир, а смертный, уничтожающий богов и изменяющий мироздание, - это, помнится, из северной мифологии... Я встряхнулся, как мокрый пес. Ни дать ни взять, вагнеровские штучки. Я недолюбливал Вагнера, меня больше привлекали прозрачные звуки Моцарта и Листа, взывавшие и к рассудку, и к чувствам. Но Вагнера я тоже слушал. Может, я неким загадочным образом очутился в какой-то из его опер? Мысль эта заставила меня поежиться. Впрочем, все события "Кольца Нибелунга" - сущие пустяки по сравнению с тем, что мне довелось пережить в последнее время.
Я повернулся к Оуне.
- Вы что-то говорили относительно моей связи с Граалем? Что вы имели в виду?
- Не всякому выпадает честь служить Граалю, - сказала девушка.
Она больше не улыбалась. Судя по всему, она не предполагала, что Гейнор зайдет так далеко.
В воздухе вдруг разлился странный аромат - смесь тысячи запахов, причем среди них не было ни одного приятного. Аромат зла.
Я по-прежнему не мог понять, как Гейнор ухитрился одолеть офф-моо, и впрямую спросил об этом у Ученого Грины.
- Он еще нас не победил, - отозвался ученый. - Игра не окончена.
Ему, конечно, виднее, но, с моей точки зрения, победа одержана полная и безоговорочная.
Эльрик поинтересовался, давно ли ушел Гейнор и можно ли догнать его пешком.
- Он движется к Серым Жилам вместе со своей армией. В своем заблуждении, в своем безумном желании править миром он готов погубить нас всех. Если его не остановить, он так и сделает.
Ученый Грина неожиданно посмотрел на меня. Я не сразу сообразил, чего он ждет. А затем подал голос Эльрик:
- Этот наглец оскорбил и унизил меня. Вдобавок он подло меня обманул. Каким бы могуществом он сейчас ни обладал, от моей мести ему не укрыться.
- Ты уверен, отец? - Оуна нагнулась, запустила руку в шерсть одной из лежавших на земле пантер, потом быстро отдернула ладонь, словно испугалась прикосновения к мертвому телу. Кстати, пантеры и вправду мертвы - или заколдованы?
- Во сне или наяву, - сурово произнес Эльрик, - он заплатит за все, что совершил.
Скажи это кто-нибудь другой, я бы ему не поверил, но Эльрик успел убедить меня в том, что не бросает слов на ветер; и я почти не сомневался, что он сумеет одолеть сущность, бывшую некогда моим скромным кузеном, а ныне воплощавшую в себе вселенское зло. И, как часто случалось между нами, Эльрик ответил на размышления, которые я не торопился озвучить:
- Мельнибонэйцы считают, что судьбу нельзя изменить. Что каждому из нас на роду написано совершить то-то и то-то - не более и не менее. Что попытка изменить судьбу есть святотатство, богохульство. Получается, я готов совершить богохульство - дабы предотвратить иное, более страшное деяние.
У него был вид человека, борющегося с собственной совестью и с традициями, унаследованными от предков. Мне показалось, что он сказал бы больше, сумей подобрать слова, чтобы выразить бушевавшие в нем чувства.
Мы не стали задерживаться в Мо-Оурии. Пламя уже начало угасать, а исправить что-либо было невозможно. Других офф-моо, кроме Ученого Грины, мы не нашли. Ни следа, ни намека, ни хотя бы обрывка бумаги... Они бежали. Я, признаться, в них разочаровался. Как они были уверены в своей непобедимости, как горделиво вещали об этом, а в итоге выясняется, что полагались они исключительно на свою репутацию - как Византия в моем мире. А я считал их мужественными и изобретательными. Вероятно, они когда-то таковыми и были, но с течением лет утратили мужество и погрузились в сладкую дрему. Теперь всякий мог прийти и отобрать у них все накопленные за столетия богатства, все тайны.
- У нас нет выбора, - заявил Эльрик.