Я с большим удовольствием прогнал бы от себя это животное, чем обнимать его, хотя и таким рискованным способом, но все-таки мне удалось взгромоздиться на лошадь и исполнить все в точности.
- Держитесь?
- Держусь, - боязливо оглянулся я назад, - только зачем оно хвостом машет...
- Кто - оно?
- Да животное это...
- Едем, будет болтать глупости...
Я решительно не знал, что нужно сделать для того, чтобы лошадь поехала. Отсутствие рычагов, руля или каких-нибудь других приспособлений сразу сделало лошадь совершенно непонятным, загадочным для меня существом. Заставить ее двигаться путем личного убеждения я все равно не смог бы, поэтому я решил просто ударить ее кулаком в бок. Лошадь повернула голову немного вбок, посмотрела на меня неопределенным взглядом и взмахнула хвостом.
- Послушайте, - нетвердо произнес я, - она не едет.
У меня даже мелькнула мысль, что, может быть, здесь вопрос самолюбия, лошадь откажется везти меня, и эта мерзкая прогулка отложится до еще более неблагоприятного случая.
- Поводья натяните, - со смехом сказала Ариадна Сергеевна. - Ну!
Лошадь действительно пошла, решив, очевидно, что у нее еще останется много времени, чтобы сбросить меня в какую-нибудь канаву.
IV
В течение первых десяти минут Ариадна Сергеевна добросовестно исполняла свои педагогические обязанности.
- Не держитесь за гриву, - заботилась она, - и за седло не держитесь... Зачем вы сползаете набок?.. Да вы не бойтесь... Ай, что вы делаете... Разве можно кричать лошади в ухо... Трясет? Ничего... На пятый раз и не заметите, привыкнете...
Я уже перестал рассчитывать на благополучный исход прогулки. Тем более, если бы мне и предложили сесть отдохнуть, вряд ли я смог бы сделать это с удовольствием для себя: седло в этом отношении сыграло весьма неблаговидную роль...
Лошадь, - и я ее вполне понимаю, - делала все, чтобы отравить мне спокойное состояние. Она с удовольствием перепрыгивала каждую канавку, математически высчитывая, на какую сторону я должен при этом отлететь. Иногда она резко останавливалась, предоставляя мне широкую возможность перелететь через голову.
- Вот приучитесь, - ободряла Ариадна Сергеевна, - мы кавалькаду устроим...
- Устроим сейчас, - охотно предложил я, - вы поедете, а я слезу и пойду пешком... Хорошо?..
- Это не кавалькада, - засмеялась она.
- А что же по-вашему - кавалькада... чтобы меня еще к лошадиному хвосту привязали и по полю волокли... Да?
Около станции мы остановились и стали дожидаться поезда... Я с завистью подумал о людях, которые благоразумно избрали другой способ передвижения; лошадь, очевидно, была другого мнения, потому что с первым же появлением паровозного дымка она тревожно насторожила уши и стала проявлять признаки явного беспокойства.
- Она чего-то хочет... Лошадь эта, - тревожно сказал я, - ей-богу, не знаю.
- Смотрите, чтобы не сбросила, - спокойно ответила Ариадна Сергеевна, - поезда боится... Я знала одну лошадь, которая даже от велосипедных звонков...
Может быть, у той лошади была своя интересная для любителей история, но мне, к сожалению, не пришлось дослушать ее, потому что другая лошадь, с которой сейчас было связано мое существование, куда-то резко попятилась, зафыркала, снова забила хвостом и, с отчетливым стремлением остаться в одиночестве, бросилась в сторону. Очевидно, наши дороги не сошлись: она бежала обратно, а я, не успев даже выразить своего совершенно справедливого негодования, ощутил под собой какую-то липкую грязь и бутылочные осколки...
Первое, что донеслось до меня, это был бешеный истерический смех Ариадны Сергеевны.
- Упал... А... а... упал... Вот упал... Свалился... Ох-ха... хо... Упал...
Я не стал отвечать, пользуясь очевидностью факта, тем более что его могли засвидетельствовать и ранние пассажиры со станции, которым все случившееся казалось необычайно веселым.
V
При первой же встрече со мной Ариадна Сергеевна протянула руки, посмотрела в глаза и вдруг затряслась от бурного, ничем не сдерживаемого смеха.
- Не могу... Не могу... Упал... Как упал!..
Она произнесла это последнее с такой гордостью для меня, что я даже покраснел...
- Не сердитесь, голубчик, - перестав смеяться, сказала она, - это всегда так бывает... Ну, если не хотите кататься, будем так на воздухе... Есть, наконец, спорт, ходьба...
- Спорт, ходьба? - с горечью спросил я. - Для здоровья? Да?
- Ну да... Чего же вы такой?..
- Такой? А вот почему... Вы хотите, чтобы я играл в футбол?.. То есть, иными словами, чтобы меня повели на какую-то площадку, уронили на землю и стали бить грязным мячом по голове? Да? Вы хотите, чтобы я ходил пешком мимо каких-нибудь огородов и дрался с собаками или мок под дождем за десять верст от своей дачи?.. Да? Так я вас понял?...
- Да, но здоровье, - пробормотала она, - вы такой...
- Городской, затхлый?.. А то, что я себе руку вывихнул, - это не затхлый?.. Нет, вы говорите!..
- Ну, как знаете, - обиженно сказала Ариадна Сергеевна, - для вас же...
Больше мы с ней не встречались, и я совершенно оставил всякие заботы о здоровье. Может быть, поэтому, когда я приехал в город, врачи сказали, что я прибавил на одиннадцать фунтов и что мне можно снова садиться за работу...
1915
ШАБЛОННЫЙ МУЖЧИНА
Когда все столпились в передней и стали искать калоши, я воспользовался случаем и, наскоро попрощавшись с кем-то из незнакомых гостей, вышел на лестницу.
- Арсений Петрович... Вы куда? Нет, нет... Так нельзя. Я оглянулся и почувствовал, что рабочая ночь пропала.
- Нет уж, вы кого-нибудь проводите, - мило улыбнулась хозяйка, хотите Нюрочку?..
- Пожалуйста, - кисло сказал я, - дайте Нюрочку.
- Анну Петровну, - поправил чей-то мужской голос сбоку, - разрешите представить: моя жена Анна Петровна... Я, видите ли, остаюсь в банчок смазаться, а уж если вы будете так добры...
Анна Петровна окинула меня быстрым взглядом, всунула в капор голову и лизнула хозяйку в губы.
- Едемте... Как вас... Арсеньев?
- Арсений Петрович, - сдержанно ответил я, - Саламин.