- Я еще сплю, - хрипло ответил я.
- Ну, ладно... Других проводите... Я вас всех знаю - во как... Ну-с, милостивый государь, ко мне раньше шести нельзя. Слышите?.. Только не вздумайте раньше... Я так боюсь, что вы прилезете раньше шести, что готова сама приехать, чтобы отговорить вас...
Сон быстро вылетел из головы. Я схватил обеими руками трубку и, делая на измятом лице вежливую улыбку, стал уверять Анну Петровну, что это неудобно, и напомнил ей, что у нее есть муж.
- В шесть буду... Честное слово буду, - упавшим голосом обещал я.
- Ну, то-то же, - сказала она, - а то норовит к двум часам забраться... Так к шести жду...
В половине шестого она предупредила меня, чтобы я не вздумал приехать к одиннадцати, а в шесть я сидел у нее за столом и пил чай. Было довольно много народа, клеился веселый разговор. Анна Петровна мало уделяла мне внимания и только изредка подмигивала какой-то даме с трясущейся губой и показывала глазами на меня. Дама отвертывалась в сторону и смеялась.
А когда почему-то зашел разговор о том, что все люди неискренни, Анна Петровна мило улыбнулась и кивнула головой на меня.
- Особенно мужчины... Они неискренни до ужаса... Вот возьмите господина Саламина... Он влюблен в одну из находящихся здесь женщин, а ведь у него никогда не хватит смелости сказать открыто... И влюблен, как кошка... И все они на один лад.
Все засмеялись обидным смехом и посмотрели на меня. Муж злобно сверкнул глазами, сделался со мной исключительно любезным и даже зачем-то спросил, играю ли я в шахматы...
Уходил я с предупреждениями, чтобы не надоедал звонками...
* * *
Вот поэтому-то теперь, когда мне показывают какого-нибудь мрачного, худого человека и говорят:
- Видите вот этого господина?.. Он влюблен в одну даму, а та на него и внимания не обращает... Он прямо с ума сходит, - я подхожу к этому человеку и, улыбаясь внутренней, одному мне понятной улыбкой, по-братски пожимаю ему руку...
1915
АНИСЬИН МУЖ
I
- Я ведь не как другие жены, - ласково сказала она и поцеловала меня в голову, - иногда прямо измучаешься, все думаешь, думаешь, чтобы не перетратить твою лишнюю копейку... Ты трудишься, работаешь, и я буду работать...
- Спасибо, милая, - с тихой благодарностью сказал я, - ты у меня такая родная, такая родная... Зажги лампу...
- Вот видишь, - укоризненно покачала она головой, - а ты сам о себе не заботишься... С керосином работаешь... Электричество провести не можешь... Я тебе ручаюсь...
- Ну, проведем, - предложил я, - сходи завтра на станцию... Скажи...
- Он говорит - на станцию, - возмущенно отвечала она, - ну, уж это, извини... Сходи на станцию, там тебе дадут пьяных монтеров, драть будут... Ах ты несмышленыш... Анисью, которая у нас служила, помнишь?
- Нет...
- Ну конечно, разве мужья заботятся о доме... У этой Анисьи есть муж. Он умеет освещение проводить, хороший такой мужик... И возьмет каких-нибудь три рубля... А ты - монтеров готов звать... Я ценю твою работу и совсем не хочу, чтобы у тебя лишние деньги уходили... Ну, пиши, пиши... Позвать, значит?
- Позови, - кивнул я головой, - только чтобы скорее это,
- Да ты будь спокоен... Пиши, милый...
И она еще раз поцеловала меня в голову.
II
Анисьин муж, как всякий трудолюбивый человек, не любил отказываться от работы и на другое же утро был у нас. Его пропустили в кабинет, и уже около девяти утра он вежливо потряс меня за плечо и, дождавшись, пока я открою глаза, осведомился о том, что, собственно, от него хотят.
- Ламп-то вам сколько? - спросил он, оглядывая комнаты.
- Много ламп, - нехотя ответил я, негодуя за прерванный сон, - везде.
- Так, так... Электричество, значит, - неопределенно покрутил он головой. - Ну, что же... Велика ли вещь лампа...
Через несколько минут он втащил в комнату какую-то грязную двойную лестницу и, удобно взмостившись на ней, стал бить потолок большим молотком.
- Это вы зачем? - робко спросил я, чувствуя, что всякие попытки уснуть надо совершенно бросить.
- Как зачем? - изумленно посмотрел на меня Анисьин муж, - чай электричество... Может, я сюда крюк хочу вбить...
Он еще несколько раз уверенным движением ударил по потолку, отбил порядочный кусок штукатурки и сказал, чтобы ему позвали горничную.
- У вас тут раньше-то проводили? - спросил он сверху. - Может, раньше кто работал?..
- Я недавнишняя, - сконфузилась горничная, - барыня знает...
- Ну, зови ее, твою барыню... Жена, значит, ваша, - посмотрел он на меня, - детей-то нет еще?
- Нет... - неопределенно ответил я.
- Ну, будут. У вас это скоро. Раньше-то тут, барыня, - спросил он вошедшую жену, - проводильников этих не было?.. Может, тут старые проводы есть, вытянуть бы их... Они так всегда, замажут известкой, а потом ищи...
- Нет, не проводили, - виновато улыбнулась жена, - вы уж проведите, голубчик... мы заплатим...
- Да уж без платы какое дело, - снисходительно бросил Анисьин муж, тут тебе без этого и керосиновую лампу не проведешь...
Когда жена ушла, он подмигнул мне сверху, и опустил молоток.
- Это барыня, так барыня... Вот здесь, по лестнице, у двенадцатого номера... Я уже на что рабочий человек, а и то бы не взял... Ну, я пойду, закончил он, - обедать пойду. Время.
Во время его отсутствия мне пришлось отказать одному нужному человеку в приеме: впускать в комнату, пол которой был густо завален штукатуркой, а посредине стояла неопределенного вида лестница, - не хотелось...
Обедал Анисьин муж долго; сознаюсь, что в первые часы его отсутствия я даже подумал, что он обиделся на то, что до него никто не проводил электричества, и ушел совсем.
К вечеру он пришел снова, благодушно и немного иронически настроенный к своей работе.
- Опоздал маленько, - пояснил он свое отсутствие, - мебель перетаскивали... Выезжают одни, комодище вытаскивал... Полтинник, скареды, дали...
Он влез на свое сооружение и методически стал отбивать штукатурку с потолка.