- Я больше не буду, - неискренне сказал я, выдвигаясь из-за естественного прикрытия, стеклянной двери директорского кабинета, извиняюсь.
Мое появление не вызвало взрывов восторга, ни трогательного молчания.
Отец почему-то сразу вспомнил недостатки моего воспитания и, внутренне терзаясь ими, сокрушенно сказал:
- Эх, ты... Драли тебя мало.
Мать, эта добрая женщина, опора своего мужа во всех затруднительных случаях, поддержала его туманной надеждой:
- Ничего еще. Время не ушло.
Директор, уловив мое обещание, придрался к случаю.
- Перед кем ты извиняешься, негодяй? Перед кем?
Обращение мне несколько не понравилось, но я решил не обращать на него внимания; раз я смогу остаться в гимназии - свои люди, сочтемся...
- Перед кем извиняешься?..
В душе я прекрасно понимал, что извиняться за мою наблюдательность и тяготение к литературному творчеству мне не перед кем, но так как мной было довольно умело затронуто много лиц, я решил перевести дело на подкладку широкой общественности.
- Перед всеми.
- А знаешь, за что извиняешься?
Спадать с тона было неудобно, и, не меняя позиции, я довольно непринужденно дал и этот ответ.
- За все.
- Больше не будешь? - с нескрываемым недоверием спросил директор, очевидно не желавший, вопреки моим намерениям, прекратить разговор.
- Не буду.
- А что ты не будешь?
Не в моих интересах, конечно, было рассказывать все то, что я мог бы сделать для специальных заседаний педагогического совета и чего впредь обещался не делать. Поэтому и этот ответ я постарался замаскировать в неопределенную форму.
- Все.
- Пакости не будешь писать?
Так как все написанное мною в дневнике я считал исключительной правдой, продуманной и прочувствованной, имеющей целью ознакомить с собой, кроме близких товарищей, еще и подрастающее поколение четвертого класса, это обещание я дал радостно.
- Не буду.
- Честное слово?
- Честное слово.
Желая себя и гимназию обезопасить на будущее, директор решил в хронологическом порядке набрать с меня несколько десятков совершенно лишних честных слов.
- А тетрадки красть не будешь?
- Как, он и тетрадки крал? - без особенно радостного чувства осведомились родители.
- Крал, - безропотно подтвердил я.
- Не с тобой, мерзавец, разговаривают...
На этот раз я, действительно, поторопился с частичной откровенностью. Все равно этот прискорбный факт был бы и не мной доведен до сведения этих людей.
- Неужели у товарищей крал?..
- У учителя, - не оправдывающе пояснил директор и, не совсем, очевидно, доверяя взглядам моих родителей на этот счет, резюмирующе добавил: - Это хуже.
- Крал... Боже мой, неужели крал?..
Хотя в этом случае и не требовалось моего утверждения, но я решил и здесь поставить точку над и:
- Честное слово.
- Может, он еще что-нибудь делал?
Будь директор осведомлен и о тех событиях, которые произошли по моей вине, но, к счастью, еще не успели попасть в дневник, у него хватило бы еще на полчаса разговора... На этот раз он решил перенять мою систему и загадочно кинул:
- Много еще делал...
Пользуясь подходящим моментом, мать решила заплакать.
- Плачь, плачь, - подбодрил ее отец, - вырастили сынка...
- Да уж, сынок... - неопределенно вставил директор, - сыночек...
Настроение было явно не в мою пользу. Ни с какой выгодой для себя я его использовать бы не смог. Поэтому, только из деликатности, я решил поддержать свое предложение.
- Примите обратно уж этого щенка, - поддержал меня отец, конечно, не в той форме, в какой мне было приятно, - без обеда его оставляйте, в карцер сажайте, в угол, что ли, ставьте...
По-видимому, несмотря на нашу совместную жизнь, отец плохо понимал меня, если мог думать, что именно только ради предложенной им программы я хочу остаться в гимназии. Я решил молчать.
Слово, по характеру момента, принадлежало директору. Это было очень нехорошее слово:
- Возьмите его. Я ничего не могу сделать...
- Значит, совсем?
- Совет еще подумает, но пока держать такого человека в гимназии...