Перкинс подумал и решил меня сбить.
- А за двадцать долларов тоже нельзя?
- Даже за сорок.
- И за пятьдесят?
- Священную-то кожу? Дешевле, чем за сто, ни один негр не согласится.
Впрочем, один негр вскоре согласился - за семьдесят пять.
Мистер, конечно, догадался, что это был Джимми.
* * *
- Боб! У меня семьдесят пять долларов. Перкинс сошел с ума. Нужно сказать нашим в Крысином квартале. Пусть старая Сунни бежит туда поживиться. У нее родился одиннадцатый внук, а Перкинс раздает даром деньги...
Боб совсем не думал быть пьяным. Он даже не пел. Наоборот, он сидел тихо около стола и курил длинную желтую сигару, какие запаковывают в железные коробки и продают на пароходах молодым джентльменам.
- Боб... Ты, кажется, не слушаешь меня?.. У меня семьдесят пять долларов...
- Сорок.
- Семьдесят пять.
- Сорок.
- Боб! Я не Перкинс и не схожу с ума. Я всю дорогу держал карман левой рукой, а в кармане у меня нет дыры. У меня семьде...
- Сорок. Тридцать пять ты отдашь мне. Выкладывай.
- Я же тебе говорю, что не я, а Перкинс сошел с ума. Хочешь, я тебе дам доллар и ни пенса больше.
Боб был спокоен, как слон, которому суют в хобот яблоко.
- Кто тебя послал к Перкинсу, Джимми?
- Ты, Боб!
- Чьи сорок долларов из семидесяти пяти?
Этот Боб часто в прежнее время оказывался правым. Не пошли он меня к Перкинсу, тот сошел бы с ума при другом, которому бы и отдал деньги.
- Твои, Боб. Получай сорок долларов. Хочешь, я не буду тебя обсчитывать и не зажму ни одной монеты, если ты мне скажешь, почему это одноглазый Перкинс вывалил мне?..
- А ты подумай сам...
Я вышел на улицу, сел около дома и стал думать. Молодые негры никогда не думают про себя... А когда начинает думать вслух такой горячий человек, как я, - соседям становится неприятно. Маленькие дети плачут, а собаки воют, как по покойнику.
- Ну что надумал, Джимми?
- У меня голова уже шипит, как котел у паровика, Боб... Ничего не понимаю.
- А ты сходи недели через две к Перкинсу...
- Опять семьдесят пять долларов?
- Вряд ли! А понять - поймешь.
* * *
Человек, у которого тридцать пять долларов в разных карманах, особенно если он негр и все удовольствия у него скромны, найдет себе место в Нью-Йорке. А где я был в это время, мистеру, наверное, неинтересно. Ровно через две недели, когда от нашего Джимми пахло спиртом так, что собаки обнюхивали землю, я заглянул к Перкинсу.
Я даже не понимаю, где выучился этот человек так громко кричать.
- Отдай мои деньги.
- Если ты кричишь это своим копченым окорокам, они все равно не услышат, если мне, то можешь потише. Я не глухой.
- Я тебе голову проломлю, я тебе ноги вырву...
Я уже говорил мистеру, что этот Перкинс был ужасно разговорчив.
Оказалось, что после моего ухода, когда он за свою шестипенсовую курицу - вряд ли она даже в здоровом и свежем виде могла рассчитывать на большую оплату своих костей - удержал мой чемодан, к нему пришел в лавчонку какой-то негр и умолял его продать мой чемодан.
- "Этот мерзавец убил нашу священную лошадь, содрал с нее шкуру и сделал в Иллинойсе из нее чемодан". Он плакал так, как будто бы эта лошадь была его теткой по отцу. Разве я знаю вашу негритянскую веру и все ваши обряды?.. Может, у вас и не одна такая лошадь.
- Ну?
- Этот мошенник предложил мне сразу триста долларов. Я схватил чемодан и хотел ему дать еще в придачу целую баранью ногу, шпигованную салом, но он стал уверять, что на продажу нужно твое согласие...
- "Чемодан мой! Зачем мне еще его согласие? Отдай мне триста долларов и бери его". Тогда он стал рассказывать, что у тебя целая шайка, что ты нагонишь его непременно и обязательно зарежешь... "Дай ему пятьдесят долларов и ты наживешь двести пятьдесят..." Я ему сказал, что я проводил тебя так, что ты вряд ли захочешь вернуться сюда. "Зайдет! Ему чемодан дорог! Он продаст его в музей в Вашингтоне и получит за него пятьсот долларов..." - "Тогда и ты дай пятьсот!" - "Хорошо, только найду его хозяина..." Он ушел, этот мошенник, оставив мне доллар задатка, и выпросил в долг бутылку эля... А через два часа пришел ты и выхватил у меня эти семьдесят пять долларов... Если бы я нашел этого длиннорукого негодяя...
- Как длиннорукого?
- А так. Руки у него такие длинные, что годились бы на оглоблю слону...
- Постой, Перкинс. А нос у него не исковеркан посередине?
- Исковеркан. И губа рассечена.
- Верхняя? Да?
- Верхняя. А на шее царапина в палец толщиной...
- Да это же Боб!