- Вы бы на пианинах меньше играли, - едко вступилась жилица из девятнадцатого номера. - Я не какая-нибудь, я все слышу. Вы думаете, если вы кресло ночью катаете либо в десять ног танцы разводите, так я уж не слышу, что у меня над головой делается? Необразованная, мол, не услышит. Так я вас насчет газеты понимать должна? Газета! Для вас все - газета, а кто за слова отвечать будет? Я без газеты проживу, а со словами я жить не желаю. Я... меня... дети...
- Какие слова, гражданка? - хмуро спросил Теркин. - Закругляйтесь.
- Пусть лучше они, хулиганы, не закругляются. Слова обыкновенные. Дверные. Как утром открываешь дверь, а на ней слова... Пишут.
- Какие слова, гражданка?
- Какие надо, такие и пишут. Мелом.
- Довольно. Это не я говорю, а домовая общественность говорит: довольно! - решительно вмешалась Нина Ивановна. - Подведем теперь итоги и цифры. Что мы имеем на сегодняшний день в доме семь - пятнадцать по Яловому переулку? Мы имеем социально опасное вывертывание электроприборов с лестницы, мы имеем покражу периодических органов, не считая организованной сброски белья советских граждан на общественном чердаке, и ко всему этому писание мелом, которое нельзя не рассматривать как выпад. В доке семь пятнадцать есть хулиган, как некоторые из нас сигнализировали. Каким взглядом смотрит наш председатель товарищ Теркин на хулигана? Никаким. Он умывает руки в этом вопросе. Он не борется. Но хулиган должен быть выявлен. Я предлагаю для выявления этого позорного явления избрать Григория Марковича из одиннадцатого номера, вот эту гражданку, которая выступала со словами, меня и...
На другой день рано утром внезапно появился временно освободившийся от запоя истопник Демидыч. От него пахло нефтью, водкой и прелым картофелем.
- Кончил водку жрать? - хмуро спросил его Теркин. - Эх, борода!..
- Кончил-с, - почтительно ответил Демидыч.
- Вот что, Демидыч, - задумчиво сказал обеспокоенный после вчерашнего заседания Теркин, - возлагаю на тебя общественную работу. В доме завелся хулиган. Понял?
- Хулиган, это можно, - согласился Демидыч.
- Ну, так вот. Как затопишь у себя там, иди на всю ночь на лестницу и смотри. Наблюдай. До позднего утра наблюдай. Потом скажешь, что заметишь, а ежели кого поймаешь - мы тебе на общем собрании благодарность вынесем в пять рублей. Ступай.
- Не извольте беспокоиться, Иван Савич, - погладил Демидыч бороду, не маленький. Как пымаю хулигана, так к вам сволоку. У меня не вырвется.
Демидыч дежурил честно. С одиннадцати вечера он уже засел в кабинку недействующего лифта, вылезал из него с таинственным видом разведчика, обошел чердак, прислушивался около дверей и в десять утра, утомленный и разочарованный, постучался к Теркину.
- Ну? С чем пришел, Демидыч?
- Не было его, Иван Савич, не пожаловал.
- Кто не пожаловал?
- Да хулиган-то наш. Все в аккурате было. Тихо. Только из двадцать первого ночью пьяный пришел. Ну, ничего, не буянил. Только мелом на дверях слова разные писал. Чуть спьяна на чердак не полез вместо своего номера. А там эта была - рябая из девятнадцатого. Инженерово белье поскидала, свое навесила.
- Так, - протянул управдом, - а утром?..
- Утром что? Утром ничего. Дрыхли все. Только который экономический, толстый, вылез в шубе, в туфлях на босу ногу, пошлепал наверх да газету вытянул из чужих дверей...
- Ничего больше?
- Ничего, Иван Савич.
- Так, значит... - еще раз протянул управдом. - Ну, иди, Демидыч. А что это у тебя в руках?
- Да ничего, Иван Савич, лампочка. В третьем этаже вывернул. Жильцу она на баловство нужна, а мне топить не при чем.
- Отдай, - сухо сказал Теркин, - у самого перегорела. Он внимательно осмотрел лампочку, вздохнул и обиженно прошептал:
- Да-с... Жилец пошел... А ведь тоже - хулиганы, хулиганы! Ищи для них хулиганов... Найдешь его черта с два в таком домике!..
1935
ТРОЕ РАССКАЗЫВАЮТ
- В дом мистера Норгама я прибыл в светлом гробу а большими кистями, начал хромой Люс, стараясь не перелить несколько лишних капель содовой в объемистый стакан с виски. - Это был мой первый выезд по поручению газеты. Если у тебя, Дик, хватит терпения, а у Шарроу денег, чтобы заплатить за порцию джина, я буду продолжать рассказ.
Дик и Шарроу кивнули в знак согласия. До прихода "Изабеллы", которая привозила из Европы в Америку две тысячи пассажиров, грипп, одного бывшего короля, безрукого виртуоза на скрипке, несколько тонн французских сардинок и голландского премьер-министра, оставалось еще часа четыре. И трое репортеров коротали время в маленьком портовом нью-йоркском кабачке. Почему же не заполнить четыре часа воспоминаниями о первых шагах репортерской карьеры.
- Этот самый мистер Норгам, - продолжал хромой Люс, - богател на всем. Когда-то он разводил кур, и эта паршивая курица принесла ему золото. Потом он продавал оптом все, вплоть до навоза и мышьяку, и стал еще богаче. Если бы такого человека спихнуть в змеиную яму, он распродал бы всех гадюк по повышенной расценке и вылез бы из ямы вдвое богаче. К тому времени, о котором я рассказываю, он уже просто мычал от обилия денег и готов был ползать на четвереньках по процентным бумагам. Я торговал лимонадом в уличном киоске и вылетел оттуда за то, что направил струю из сифона не в стакан одному из джентльменов, а в лицо. Я отделался легким штрафом, так как морда у потерпевшего была неважная и не вызвала симпатии даже в полиции, но все-таки остался без работы. Один из моих приятелей служил кассиром в местной газете. Как сейчас помню ее название: "Святая заря". Она была ежедневным органом местных католиков, и редактор ее содержал игорный притон.
- Устрой меня на какую-нибудь работу в вашем вонючем листке, попросил я приятеля. - Я умею не только обливать лимонадом местное население.
- Хорошо, - сказал он. - Сейчас редактор только что спустил с лестницы одного репортера, который не мог пробраться к мистеру Норгаму. У этой золотой крысы умерла старая тетка. Нужно зайти к нему и поговорить с ним для газеты о бессмертии души. Сумеешь пробраться к нему - сразу сделаешься репортером, будешь зарабатывать тридцать долларов в неделю и угощать меня пивом по воскресеньям.
Я сразу побежал к мистеру Норгаму и радостно сообщил его швейцару, что намерен срочно побеседовать с его хозяином о бессмертии души. Швейцар сразу отодвинул меня половой щеткой с порога и запер передо мной дверь. Я попытался пройти с черного входа. На кухне повар, доедавший гусиную лапку, заявил, что ему уже надоело с утра обливать холодным супом всех репортеров, которые прорываются к мистеру Норгаму, и что, если я сейчас же не уйду, он вызовет ко мне не Норгама, а его датского бульдога. Как вы сами догадываетесь, я быстрее обычного спустился с лестницы и стал ходить около дома.
"Странно, - подумал я, - неужели богатому человеку нужны швейцары, бульдоги и повара только для того, чтобы не дать другому человеку заработать пять долларов на интервью? Какие громадные затраты на такое пустяковое дело!"
В этот момент к особняку мистера Норгама подъехал грузовик, на котором, как заливной поросенок на блюде, стоял прекрасный серебряный гроб с большими кистями, У меня мелькнула прекрасная мысль.
- Слушайте, леди и джентльмены, - сказал я двум подвыпившим гробовщикам, снимавшим гроб с грузовика. - Для меня ясно, что вы привезли гроб для норгамовской тетки. Хотите заработать от редактора по два доллара?
- Я стихов не пишу, - хмуро ответил гробовщик постарше, - и в газетах мне печатать нечего. Но так как мне очень хочется выпить - валяйте, излагайте ваше предложение.
- Дело вот в чем. Я лягу в этот гроб, и вы отнесете меня на квартиру Норгама. Прибавится лишних шестьдесят кило веса, но каждый из вас получает по два доллара. Согласны?
- Ложитесь, сэр, - сразу и гостеприимно предложил, открывая крышку, гробовщик помоложе и, когда я залез в гроб, добавил: - И чувствуйте себя как дома. Кстати, если вы собираетесь обокрасть квартиру, не забудьте при дележе и нас.
Через пять минут меня внесли в приемную мистера Норгама. Он вошел в комнату, с ненавистью посмотрел на вестника смерти с мягкими кистями по бокам и сердито плюнул на крышку. По этому жесту я уже понял, как мистер Норгам относится к бессмертию души. Для меня и этого было бы вполне достаточно, но для газеты это было маловато. Я уже хотел кашлянуть, чтобы привлечь к себе внимание, но в этот момент вошел швейцар и почтительно доложил Норгаму:
- Сэр. Там два гробовщика внизу требуют какого-то джентльмена, который им обещал по два доллара. Они хотят получить с него задаток.
- У меня нет никакого джентльмена. Я не видел никакого джентльмена, заворчал Норгам.
- Они так и оказали, сэр, что его трудно увидеть сразу, так как он лежит в гробу.
- И они не ошиблись, сэр, - добавил я, осторожно высовывая голову, - я здесь. Приветствую вас с прекрасной погодой, сэр.
Начались обычные китайские церемонии. Норгам предложил пробить мне голову и выкинуть из окна. Швейцар настаивал на том, что будет эффектнее положить меня в ванну, вымыть в холодной воде и вызвать полицию. Только одна покойная тетка, лежавшая на столе, не прибавила ничего к этому списку ожидающих меня удовольствий.
- Мерзавец хотел меня обокрасть! - кричал Норгам, подпрыгивая на ковре.
- И скорее всего зарезать, - почтительно добавил швейцар.
- Да, да. Мерзавец хотел меня обокрасть и зарезать! - согласился Норгам.