- Очень, очень вам благодарна, - шептала Кокосова, глотая материнские слезы, - я очень надеюсь...
И особенно ей стало легко, когда третий отдыхающий - публицист Гридасов - вставил в свое веское обещание:
- Я вашего ребенка, гражданка, возьму под анализ. Мне уже давно нужна душа советского ребенка для выводов.
Успокоенная Кокосова девять раз поцеловала смущенного Шуру и уехала.
* * *
В тот же день поздно вечером Шура Кокосов, проскучав у себя в комнате, осторожно пробирался по коридору в библиотеку.
- Мальчик! - остановил его на полдороге Слойкин. - Почему ты ходишь на цыпочках?
- Мне мама сказала, - ответил смущенный Шура, - чтобы я вечером не беспокоил отдыхающих. Может, кто-нибудь спит.
- Неправильное воспитание. Подавление личности в ребенке. Советский ребенок не должен ходить на цыпочках. Отрыжка старого прошлого. Это только в благородных институтах спали и ели на цыпочках. Чистокровная реакция. Вырастешь - сам схватишься за голову.
- Хорошо, - согласился Шура, - я не буду ходить на цыпочках, если это подавление.
И он защелкал каблуками вниз, в библиотеку.
Там он сел в кресло-качалку и стал читать Пушкина. Через десять минут в библиотеку вошел Самогубов.
- Пожалуйста, - сказал Шура Кокосов, поднимаясь с качалки, - садитесь.
Самогубов удивленно посмотрел на мальчика.
- Ты это зачем? - строго спросил он.
- Хотел уступить место, - покраснел Шура.
- Отрыжка феодализма, - наставительно заметил Самогубов. - Глухое средневековье. Это какой-нибудь курфюрст бранденбургский уступал место Пипину Короткому. Мы уже смели это наследие. Экономика нашего времени говорит, что советский ребенок должен сидеть там, где сидит.
- Хорошо, - вздохнул Шура, - я не буду уступать места.
- А что читаешь?
- Пушкина.
- Хороший бытовик. Только это тебе рано. Зачем советскому мальчику все эти одинокие парусы, которые белеют?
- Это из Лермонтова.
- Все равно - лирика. Тебе нужна пища для фантазии. Зарядка бодростью. Вот почитай Буссенара, как одному мулату ноги отрезали...
На другой день, когда все сели завтракать, Шура Кокосов вошел в столовую и поклонился.
- Ты это кому? - заинтересованно спросил Гридасов.
- Всем, - робко ответил Шура.
- Так... Введение театральных моментов в воспитание советского ребенка. Отрыжка сороковых годов. Герцог вошел в столовую замка и поклонился графам и виконтам. Запомни, мальчик, что советский ребенок должен активно подходить к столу, где эпоха подготовила для него кусок баранины. Пусть кланяются дети в мещанской Европе, у которых баранина вырвана изо рта неимущих. Ты же - дитя сегодняшнего нашего дня. Понял?
- Понял, - сказал Шура и втиснулся к столу. - Вам, кажется, горчицу надо?
- Не растрачивай себя на буржуазный альтруизм, - строго остановил его Гридасов, - не один человек обслуживает общество, а общество - человека. Каждый возьмет себе, что надо. Каждый имеет право на свою долю уксуса, перца и горчицы, но если один индивидуум будет протягивать другому перец, другой третьему - уксус, получится внеплановая анархия.
- Хорошо, - послушно сказал Шура, - я больше не буду передавать горчицу.
- Сентиментальное воспитание, - вздохнул Слойкин. - Розовая водица. Пастушеский период.
- Трудный ребенок, - согласился Самогубов. - Болезненная оторванность от эпохи. Такого не перекуешь.
В этот же день после обеда Слойкин сделал Шуре еще одно замечание:
- Хитрый ты мальчишка... Себе на уме. Все молчишь и молчишь. Камень за пазухой держишь... Все говорят, а ты сидишь и слушаешь...
- Мне мама говорила, что когда старшие...
- Мама, мама... Все мы мамы, когда воспитать не умеем. Мнение у тебя собственное есть? Значит, высказывай. Настоящий советский ребенок должен заставить прислушиваться к своему голосу.
Его сменил Самогубов.
- Пришибленный ты какой-то, - грустно сказал он. - Дефективный. На улице весна. В лужах плескаться надо, камнем в воробьев запустить. Пушкин и тот птиц камнями бил. Мама запретила, поди?
- Мама, - согласился Шура. - Впрочем, если это надо, я буду...
* * *
Через шесть дней приехала Кокосова. Прямо со станции она попала к обеду, вошла в столовую и побледнела.
За столом, развалившись, сидел Шура и, громко чавкая, глотал баранину.
- Ну, как мой Шура? - тихо и тревожно спросила она у Слойкина.
- Непонятный ребенок, трудный ребенок, - покачал тот головой и, отвернувшись, продолжал: - Так я говорю, что если сравнить лирику Байрона с Лермонтовым...
- А ну их, - неожиданно вмешался Шура, - один хромой, а другой на дуэлях почем зря дрался, да о парусах разорялся... Скукота!..
И он лихо бросил под стол баранью кость.
- Шура, - дрожащим голосом попросила Кокосова, - передай мне масло...
- Сама возьмешь, - сухо ответил Шура. - Я тебе не грузчик, чтобы масло да сало растаскивать...
Через десять минут плачущая Кокосова уводила Шуру в комнату. Он отщелкивал в коридоре чечетку и плевал на стены.