- Коли путь позабыл до князя, чуй: держи шумным драгом, - объяснял он. - Дорожи им вплоть до старого млина [36, а послед того верни надесно. Там уже втретьпогоды [ 37 достигнешь наместо.
Я потребовал компенсаций морального ущерба, и парни согласились к моему возвращению: а) нарубить дров, b) приготовить обед, с) истопить баньку, d) покрасить забор и е) поклеить обои в прихожей. Наконец, когда говорить стало уже не о чем, я сделал самоуверенное лицо, бодро подошел к лошади, взялся за луку - и тут мои конечности сами собой пришли в движение, и я очнулся в седле.
В голове зазвенели веселые зуммеры, и я осознал, что почему-то умею кататься верхом. Наверное, в прошлой жизни я был Чапаевым (не таким, как у литератора Пелевина, а настоящим кавалеристом) - иного объяснения своим феноменальным способностям не нахожу. Мерин, еще не признавши во мне генетического наездника, стал неловко двигать задом, слегка забрасывая его в воздух. Я обиделся и вставил ему пятками в пах. Почувствовав себя униженным и оскорбленным, зверь заржал, выкрикивая какой-то тезис в защиту дикой природы, и шутя прислонил меня к стенке сарая. Ощутив боль в отбитом колене, я сказал себе, что я фашист и вообще царь природы. Не прошло и половины всемирной истории, как мятежное млекопитающее было подавлено - перемахнув через полуразрушенную Гнеданом изгородь, я дал гари [ 38 за черту города. Скакать было в оттяжку: мой мерин, видимо, решил, что его астральное имя - Харли Дэвидсон. Он живо оставил позади деревенских шавок, пытавшихся осуществлять преследование, и мы стремительно углубились в какой-то лес. Вокруг засвистели деревья, и меня ужаснуло мыслью, что я - нерусский. И ничего не могу с собой поделать. Ну не люблю я быстрой езды. Пытаясь разъяснить эту мысль своему зарвавшемуся Харли, я стал искать пяткой тормозную педаль. Но рыжий монстр был какой-то новой моделью - вместо того, чтобы тормозить, он переходил на повышенную передачу. Я пронесся мимо "mlina" как чумовой рокер, вздымая пыль и срывая с деревьев листья. Скоро я уже втянулся в темп скачки и понял, что, оказывается, всю жизнь мечтал быть казаком. Простым русским парнем в лампасах. Рука просилась рубить головы комиссарам и защищать Царя и Отечество. Гены бородатых предков, покорителей Сибирских ханств, запрыгали в крови, и я сказал себе, что рожден гусаром.
Наконец, рыжий Харли сбавил скорость, приближаясь, должно быть, к посту ГАИ. И точно, прямо на нашем пути стоял гаишник, перегородив тропинку тучным корпусом. Он имел в качестве одежды мешковатую T-shirt [ 39 серого цвета, а в руке держал что-то вроде средневекового копья. На голове поблескивал шлем, наводнивший мое сознание фаллическими ассоциациями. Я полез было в карман за правами и техпаспортом, но мужик неверно интерпретировал этот жест и решил поиграть мышцами. Шарахнувшись в сторону, он выставил вперед острие копья и, наверное, повредил бы мне кожу, не вступи я в разговор вовремя.
- А-а-а! - заорал я, ловко низвергаясь с лошади. - Дядя, прости сорванца! Не убивай. А не то я тебе еще пригожусь. "Дядя" убрал копье и стащил с головы шлем.
- Здорово, Мстислав, - сказал он, отдуваясь. - Ты почто коня сгоняешь тако? Не признал тя, не гневай средца своего.
- Вот я тебе вгоню промеж глаз - сразу признаешь, - пообещал я, сообразив, что мужик свой и бить не будет. - Ты чего на людей как на амбразуру? Вот князю скажу, он тебя уволит. Взяли моду с заточками ходить.
Дядя был толстый, но удивительно энергичный. На его красном фэйсе читался холодный профессионализм сотрудника органов. Схватив Харли под уздцы, он жестом пригласил меня углубиться в заросли крапивы. Я вежливо пропустил его вперед: прокладывать дорогу.
- Оттекает князь наш, уж и на ноги не вздается, - продолжал мужик по ходу дела. - Лежит себе и тихо молвит речи неведомы. Безумен стал, но личины людския признает. Тебя поминал увечера...
- По матери?
- Ан нет, по батьке. Отец твой. Лык Клыкодер, зело добрый ему дружинушка бывал. На пирах с богатыми да храбрыми купно сеживал. А потомствием, мол, не успел: ибо лук [40 возрос аки тать нощной, купчинку бьет по шумным драгам да по течениям...
Я понял, что на меня наехали.
- Ладно, - говорю, - у каждого свой хлеб. Твое дело легавое, а мы птицы вольные, санитары леса.
Впереди самостоятельно наметилась небольшая полянка. Признаюсь, что ожидал увидеть по меньшей мере скромный такой замок в духе Уолта Диснея - с башнями и тупыми охранниками возле бюро пропусков. Реальность оказалась прозаичнее. Сбоку коптился костерок, а напротив, под старым дубом, темнела хижина размером с деревенский сортир для двоих. Толстый мужик подтолкнул меня к порогу. Рука дернулась поправить тугой узел галстука - не нащупав его, остановилась на полпути - стиснув зубы и краснея, я просочился в кабинет шефа.
Внутри было душновато - кондиционер, по обыкновению, не работает, подумал я и сглотнул. Судя по мраку, босс приказал выключить свет и теперь работал с документами [41. Пылинки нервно прыгали в солнечных полосках, пробрызгивавших сквозь дырки в крыше.
Тихо как в гробу. Похоже, старый хрен уже отключился, подумал я, и душа моя осеклась в пятках: прямо по курсу лежал старикашка. То, что я принял поначалу за изголовье кровати, оказалось огромным жестким плечом - еще выше, под самым потолком оформились очертания косматой головы... Этому человеку было тесно в хижине - упираясь затылком в потолок, он полулежал, согнув ноги в коленях и перекрестив на груди длинные костлявые руки. Я понял, что в молодости князю Всеволоду было несложно наводить шорох на соседей: его тело и теперь насчитывало метра три в длину. Старик был определенно крутой и симпатичный моему холопскому сердцу. Уважительно покосившись на мрачные хваталки, увесисто покоившиеся на груди поверх спутанной бороды, я деликатно кашлянул и доложил, что рядовой Лыков по их приказанию прибыл.
Старик тяжело качнул в мою сторону львиной головой и пошевелился. Огромный локоть, упиравшийся в стену, опустился с кровати вниз и коснулся пола. Хрустнули суставы - и до меня долетел шепот:
- Верно ли... даждь иде?..
Князь спрашивал про дождь. Я промолчал и вместо ответа почему то... даже странно писать это... опустился перед ложем на колени.
- Чую, даждется вам к ночи... То-то ужин сытный будет оратаю - всякий день семенит с неба... Уродит земля-то...
Старик говорил тяжело, но - как-то весело. И вдруг - веские и холодные, будто каменные, пальцы легли мне на плечо.
- Дождал-таки тебя, Мстиславко.
Подумалось, что если сейчас сдавит пальцы, то сломает мне шею. Но рука была покойная, безвольная - только долгая и тяжелая, как бремя. Странно: я вдруг почувствовал, что мог бы всю свою жизнь простоять вот так, на коленях, перед ним, и чтобы спрашивал меня про дождь, и чтоб рука...
- Воля мне отведать про твое отбытие лесное. - Показалось, что он улыбнулся голосом. - Добрая воля, да не успеть уже. Стариковы речи пуще золота мерены... Ну, ведай ты княжье слово законное. Закон после меня таков: детей трое, два наследника и княжна. Сыновей звать Зверко и Поток, а дочь... Рута. Сыщи их опоследу смерти моей.
О Господи, да как же-я ведь никогда не смогу...
- Найдешь. Вот... опоясти [42 клок... Распусти уз... ну, поспешай! - Он слегка сдавил плечо, и я, охватив обеими руками холодное княжье запястье, нащупал что-то вроде плотного матерчатого ремешка. Рванул тесемку, и полоска ткани медленно, с треском сползла в мою ладонь. Почему-то теплая и шершавая - должно быть, вышивка.
- Двадесет лет тому было, воевал я князя престольского Ярополка. Несправно воевал, допустил вражину до самого града моего великого, до Властова... Умыслил я осаду принимать в крепости... И перед боем... справил Ярополка, дабы жен и молодь всю нашу из крепости отпустить. Протягти их крозь станы вражьи прочь... Бабы и детишки-то... безвинные все.
Тяжко говорит, а все пытается улыбнуться, чтобы вспоминать легче и чтобы слезы не мешали.
- Ну, Ярополк это дело... сдобрил. Едино, рек, потомствие Всеволодово не выпускать, а быть княжьим детям мертвыми. Сыновам-то моим и Руте-младенице... Дабы, вестимо, семени-полымени моего не принялось боле на земли.
Больно плечу. Вцепился и давит князь.
- Тако-о вот... Ну, я отцу твоему. Лыку Клыкодеру, потайно повелел отлуков моих малолетних в рваное рублие облачити и лички им грязию измозгати... Послед того власы изорвати и на шкуре сцепины понаделати конским гребнем... Загнали их в толпу холопьих детей - и ты, Мстиславушко Лыков сын, тамо же был, со паробками-полетками. Вывели всю эву мелочь из гостинца крозь задние врата... Престольцы каждого оглянули-ощупали, но миром пустили всех. Знать, не признали моих-то... С тех пор не видал я деток...
Сбился или задумался? Молчит... Я невольно пошевелил плечом, и рука князя стала тихо сползать, цепляя пальцами, к полу! Все - и голос падает неумолимо, и слова уже скорее дыхание, а не речь...
- Опоясть я свою... няньке отдал, дабы... помету сделати. Разрезали пояс на три клока... повязали им княжих деток, для заметки. Сыщи теперь суть ли живы? По вышивке ищи... Когда найдешь - скажи им... княжеская у них кровь. Пусть ведают отца своего волю.
Я ухватился за отвердевающую руку. Что мне теперь делать? Как различить законные слова в потоке бреда?
- Все... Свещу, свешу держи - зажги ее, пожалуй меня... Како догорит, поджигайте хатку... Людям скажи, Всеволод-князь по Стожарову закону помер, сожгли его. Спе-ши-и, Мстиславко... Тебе теперь тожде немного сроку... Спеши.
И верно, в правой руке, что тягостно покоится на плоском животе поверх бороды, - незажженная свеча. Поджечь! - и руки стали натыкаться в темноте на стены, на потолок. Спешить! - яркий дневной свет ударил в лицо, я уже на улице - тут свежо, а я как из бани - мокрый: от жары ли, от ужаса? Сбоку выскакивает толстый дружинник с вопросительным лицом - мимо, к костру! Обжигая пальцы, зажигаю лучинку - по холодной траве босыми ногами, и опять хижина...
А князь уж не дышит ли? То ли шепот, то ли это я сам... Спешу - и не найду фитиля, но воздух над свещью сам вспыхивает готовно: ага, занялось тихое нежадное пламя, голубое свечение. Я спешу, князь, видишь, спешу.
И на улицу; дверь прихлопнулась. Потный дружинник навалился грудью и спрашивает... А ну, подвинься! Все, кончилась рельса. Мертвые с косами стоят, понял? Отстань, говорю, no comments! [ 43
Сколько той свече гореть - пять минут, десять? Вон и костер - из него головню взять, хижину поджечь. Зачем же поджигать? Ведь князь-то со свечой, значит, верующий... Или - чтоб народу понятнее: они ведь язычники, у них трупосожжение. При пожаре звонить ноль-один. Один-ноль в пользу девочек: князь умирает, и я теперь без хозяина. Только поручение осталось - княжьих наследников отыскать! Вот она, в руке, тряпочка - драгоценная частица княжьего пояса, вышивка вручную, изображены пляшущие головастики с женскими грудями. Нет, я б за такую вещь удавился, честное слово. А князь ее какой-то няньке отдал, чтоб разрезала на составляющие. Дети княжеские: два пацана и дочка... Итого три лоскута, каждому ребенку по отличительному знаку. А детки-то небось по миру разлетелись, ищи их теперь! Братцы, и за что ж мне такая общественная нагрузка!.. Что-то руки трясутся. Если хозяйские отпрыски живы и здравствуют, то им повезло. У каждого из них будет по куску тесемки. У каждого - талисман на память о папаше-неудачнике... Кусок тесемки - вот и все наследство, землю-то у них Ярополк Престольский отобрал. Эх, морду бы ему настучать! Властов разорил! Детей княжьих выпускать не хотел - чтобы семени-полымени не осталось... Что свеча? Еще горит, верно. Кто-то сообщает моему плечу низкочастотные модуляции - это толстый дружинник; сдувает с усов капли пота и говорит, чтоб я не плакал. Ничуть не бывало: просто я жду, пока свеча там... уже пора, наверное.
- Ступай-ка, отец, зацени противопожарную обстановку в помещении нет ли открытого пламени, - наконец сказал я мужику и отвел от лица волосы. Тот отбросил копье, шагнул, сутулясь, к лачуге и, рывком распахнув дверь, погрузил голову внутрь. Выдернул быстро и сказал почти поспешно:
- Темень в хатке-то...
- Свечка погасла?
- Зримо.
- Тогда поджигай, - сказал я и бросил махмудке зажигалку.
Глава вторая.
О том, как был найден розовый пояс,
как в средиземье сгустилась тьма,
как силы зла перешли в наступление,
и о том, как вы умудрились дочитать