- Гей, братец! Ты куда? Опять к избушке? Ха-ха! Зачем? Мы уже нашли Колокира - что ты там забыл, в этой баньке?
- Забыл? Ах да - забыл. Так, мелочь одну... Подожди здесь - я мигом вернусь.
Послушная сестрица кивнула и осталась ждать на тропинке. Данька стронул Волчика рысью к избушке - вот она, совсем рядом. Не то чтобы Даниле особенно хотелось туда, где несколько часов назад он расставался с обезумевшим от горя, зачарованным братом Михайлой... Просто Данька вспомнил про крошечный образок Нерукотворного Спаса под крышей. Не оставлять же в глухой, заброшенной избушке.
Он даже не стал привязывать Волчика - тяжело сполз на землю (затылок еще болел после удара), сделал несколько шагов к перекошенному крылечку - и замер. Опять он забыл у седла свой боевой цеп... И меч позабыл, и щит - а между тем сквозь щель под дверью баньки отчетливо пробивался изнутри оранжевый свет лучины, просачивался меж ставен и сквозь прорехи в разбитых стенах...
Данила всего на миг прильнул к окну, пытаясь разглядеть, что происходит внутри - что за нежданные гости? Ах, это не лучина! - кто-то растапливает печурку: согнутая тень мелькнула в контровом свете... У стены на лавке сидит еще некто бородатый - лица не видно, только лысина поблескивает...
Тяжелая. Когтистая. Мохнатая лапа легла ему на плечо - и снова Данька услышал, как заурчал за спиной кто-то огромный, вонючий и клацающий зубами. Второй раз на дню шею обожгло жарким дыханием зверя, и за ворот потекла обильная тягучая слюна. Только на этот раз Потап урчал и клацал зубьями не от гнева и возмущения, а - от радости. Он уж и не чаял увидеть хозяина живым.
- Ах, деда Посух! Потап снова гостя дерет! - заорал с крыльца пронзительный детский голос - белокурая девка, заслышав приглушенный рев медведя, выскочила на порог, перегнулась через перила... В темноте да с перепугу не разобрала, дурочка, чем там занимаются во мраке медведь с каким-то мужиком, явно только что подглядывавшим у окна.
- Ну-ну, Бустенька, ангел мой! Не кричи... - наконец проговорил Данька, приходя в себя от медвежьих объятий. - Это свои, свои... Иди сюда, поцелую.
Даниле стало даже неловко, когда девчонка повисла на шее, прижалась к щеке вмиг повлажневшей мордочкой, тихо запищала и вдруг поцеловала прямо в рот, нечаянно коснувшись языком Данькиной губы - он отдернул лицо, дважды погладил Бустю по мягким волосам на затылке и опустил обратно на землю.
- Я ж говорил тебе, Буштя, шо оне сами до нас придут... Только погодить немного, а Данька и сам пришкочит! - зашепелявил, перелезая через порог, обрадованный Посух. - Чаво вы долгонько-то так? Ужо мы заждались тута с Потапом да дядькой Сильвестром!
Только теперь Данька разглядел чуть поодаль, под старой вишней еще одну косолапую тень - дядька Сильвестр вежливо поклонился Даниле, блеснув клыкастой улыбкой. "Как же, знакомы-с! - словно выражал весь его вид. Намедни барина-то на закорках до дома несли-с... А нонче вот опять приятная встреча-с..."
- Дяденька Сильвестр тоже с нами решил идти дядьку Потыка выручать! выпалила Бустя, не желая выпустить из пальцев Данькино запястье.
- С нами? Потыка выручать? -Данька вопросительно обернулся на ухмыляющегося Посуха. - Вы что... тоже собрались?
- А то как же?! - Посух обидчиво насупился. - Ишь хитрец, решил один Михайлу спасать! А мы тогда на что? Аль от мудрого старика и пользы нет? Или от Потапа с Сильвестром? Ты погляди на них: хошь и дураки, а немалы кулаки!
- Ага... особенно много пользы от Бусти! - Данька покачал головой. Я ж вам велел на пасеку идти, меня дожидаться! Почему сюда пришли вместо пасеки? Здесь же опасно!
- На пашеку? Рази ж ты нам велел на пашеку иттить? - недоверчиво прислушался Посух, мгновенно начиная шепелявить втрое против прежнего. - А я, видать, не рашшлышал. То ешть не ражобрал. Перепутал небось пашеку с банькой... Ох, штарость не в радошть...
- Значит, от меня и пользы никакой?! - Данила вздрогнул: обозленная Бустя с силой дернула за запястье. - Да я... что хошь сделаю - все, что попросишь! И готовить буду, и стирать, и лечить, и медведей кормить! Ужо от меня поболе пользы будет, чем от рыжей твоей белки сумасшедшей! - Она вдруг смолкла, выпустила Данькину руку и добавила тихо: - Не любишь ты меня совсем. Ни чуточки...
- У тебя родители в починке! Тебе к мамке надо! - рассердился Данька.
- Не прогоняй: все равно не уйду, - спокойно и тихо сказала Бустя. Из дому сбегу. Сама без вас пойду дядьку Потыка выручать.
- Нам без Бустеньки. никак нельзя, - встрял Посух. - Кто ж, окромя Бусти, телегой управит? Вы с Рутою верхами, а мы с медведями на телеге... Я-то дремать буду, а Бустеньке как раз поводья доверить можно...
Данька покосился вбок: из-за угла баньки и впрямь выглядывала запряженная телега, нагруженная каким-то дорожным скарбом!
- Господи, да у вас все подготовлено! - Даньке оставалось лишь развести руками. - А лошадь-то откуда, деда Посух?
- Дык... ты ж мне ея и подарил. Сегодня утром. - Старик спустился с крыльца и, заботливо оглядев окружение, мелко перекрестился: - Ну, коли все готово, - с Богом. Пора в путь-дорогу. По коням, братие!
Медведи бросились к телеге, по очереди задев плечами оцепеневшего Данилу. Бустя, гордо глянув на Даньку из-под ресниц, взобралась на почетное кучерское место - поправила косичку и выпрямилась, разбирая в руке поводья. Мимо прошел ухмыляющийся Посух, прижимая к груди снятый со стены образок... Данька вдруг ухватил старика за костлявое плечо, быстро заглянул в хитрые глазки:
- Дед, а дед... откуда ты знаешь, что Стати уже у меня? Посух пожал плечами.
- А чего тут знать? Бустя час назад прибежала, говорит: какой-то волк вокруг баньки бегает... Ну, я и смекнул, что это Колокир.
- А откуда знал, что именно Колокир? А, скажем, не Вретень?
- Оттуда и знал. Этого Вредня-оборотеня мы с Колокиром еще три дни назад скрутили - шкуру спустили да в болото бросили, когда он ночью мимо пасеки моей пробегал. Видно, Свищ его посылал Михайлу по лесу разыскивать. Страшный такой был, злой - да только от крестного-то знамения весь ослабел, стал сам себя зубами грызть. А Колокир тогда у меня в гостях сидел, мед пил. Вышел, посмотрел на ентого оборотеня - и говорит: вот, мол, подходящая шкура... Переоделся, ровно скоморох, - да вместо настоящего Вредня сам в починок побег. "Почто, говорит, мне Михайлу разыскивать, когда Свищ со Скарашем для меня его сами найдут". Такие дела.
- Гей, скоро вы там?! - закричала с телеги Бустя. Посух встрепенулся, побежал - вскарабкавшись по колесу, тяжело залез на сено и залег там, среди медведей. Данька взгромоздился на Волчика, медленно пустил его позади возка. Когда, выехав на тропинку, процессия поравнялась с медным мерином Руты, рыжая сестрица, казалось, ничуть не удивилась - кратко расхохоталась, подлетела на коне к телеге - знакомиться с медведями. Через минуту она уже, свесившись в седле, трепала разомлевшего Потапа за ухом, хихикала и весело бранилась с Посухом. Еще через полчаса вся компания затянула какую-то общеизвестную и, видимо, популярную в этих краях дорожную песню достаточно заунывную для того, чтобы могли подпевать медведи.
"Просто цирк какой-то. Передвижной балаганчик", - подумал Данька, отпуская поводья.
XIX
- Кто здесь и почто пришел? - Плоское лицо рябой хозяйки постоялого двора, просунувшись в приоткрытую дверь, изобразило при виде столь разношерстной компании скорее усталое раздражение, нежели испуг.
- Бродячие скоморохи мы, - вежливо поклонился Данька. - Ищем ночлега.
- Ступайте с миром прочь! - Дверь сухо захлопнулась. Тогда постучал Потап. Его вовремя остановили - когда дверь вместе с косяком с хрустом просела в глубину проема на добрых полвершка. Старуха снова высунула в щель скуластое лицо - на этот раз побледневшее от испуга:
- Ступайте себе! Нынче гостей не берем на постой...
- Завтра мы дадим представление на рыночной площади и хорошо заплатим тебе за кров, - быстро сказал Данила, просовывая носок сапога между дверью и рассохшимся косяком.
- Ничего не надобно! - Хозяйка болезненно наморщила лоб. - У нас на дворе огневица... Дочка моя больная лежит - уходите прочь поздорову!
- Пусти нас, я вылечу твою дочь, - вдруг донесся скрипучий голос из-за широкой Данькиной спины. Дедушка Посух мелко поклонился, качнув в полумраке блестящей лысиной: - Я сам лекарь, знаю от огневицы отворотное зелье. Платы никакой мне не надобно - только дозволь повечерять да заночевать.
Дверь немедля открылась - бесстрастно оглядев медведей, один за другим перешагнувших порог и стеснительно замявшихся в сенях, старуха махнула рукой в глубь терема:
- Сегодня мест много: никто, окромя вас, не ночует. Гости огневицы боятся!
"Очень хорошо, - подумал Данька, поднимаясь по мостам в тесную опочивальную клеть без окон. Присел на жесткий сундук, застеленный шерстяным одеялом, и умильно покосился на лучинку в углу. - Господи, неужели можно прямо сейчас лечь - и уснуть до утра? Никого не резать ножами, не соблазнять и не обманывать, не ползать на брюхе по лесу и не разыскивать стати!" Только теперь он ощутил, что устал в дороге - добрых три часа провел без сна в седле, сопровождая телегу с дремлющими подопечными. Поэтому, когда на исходе третьего часа на горизонте, в размахе широкого речного берега показался наконец незнакомый и крупный посад с сотнями огоньков за оборонительным рвом, с шумными гуляньями у околиц, Данька решил: нужен ночлег. Город стоял на берегу большой реки - Влаги, как пояснила Рута. Завтра они продадут лошадей и купят лодку - по течению через два дня можно доплыть до тороканского города Калина... "Но это завтра, а сейчас сон, - мысленно порадовался Данька, стягивая через голову надоевшую кольчугу. - Вот где счастье: просто уснуть одному. Без бабы. Очень, очень хорошо".
- Чур, я сплю с дядькой Данилой! - В комнату влетела Бустя и с лету завалилась на край сундука, поспешно расстегивая на груди пуговки нового, подаренного Посухом сарафана. - Милый братец, я буду охранять тебя всю ночь! Я не буду спать ни капельки! Хочешь, постелю себе рядом на полу? Или сяду в изголовье и расчешу тебе волосы во сне? - Стройная фигурка Руты тут же возникла на пороге опочивальни - молочно-белое личико отмыто от болотного камуфляжа, пламенные волосы мягкими волнами распущены по плечам, серые глаза и острые зубки весело поблескивают в улыбке - а тесная ночная сорочка едва доходит до колен, едва удерживает в расшитом вороте высокую грудь: горячие точки сосков с невинной откровенностью торчат и просвечивают сквозь ткань!
- Потап!!! - Данька заревел и с выпученными глазами бросился вон из спальни, кубарем скатился по лестнице в нижний этаж терема. - Потапушка, ступай наверх ночевать с девками! Запри изнутри дверь и не выпускай - это приказ!
Потап проворно бросился исполнять указание. В изнеможении, Данила повалился на лавку рядом с дедушкой Посухом - но тут же подскочил, как ужаленный: на широкой скамье у самой стены, сонно разметавшись в облаке собственных волос, лежала совершенно незнакомая и совершено обнаженная девушка! Закинув голову и обводя бледным языком пересохшие губы, она часто и шумно дышала, изредка постанывая - а старый плешивый Посух, присев рядышком на край ложа, занимался тем, что тискал в морщинистых пальцах ее крупную грудь, матово блестевшую от пота!
Данила не сразу смог выдохнуть спершийся в груди воздух. Зато почувствовал, что волосы на голове тихо приподнимаются, а щеки начинают зудеть от жара. "Так сходят с ума", - осознал он, тихо и все ниже оползая спиной по стене.
- Добрый медок, калиновый! От простуды и белокровия, от огневицы да трясовицы первое средство! - пояснило улыбающееся лицо Посуха. Дедушка еще раз обмакнул пальцы щепоткою в небольшой глиняный горшочек и принялся втирать снадобье в горячую, трепещущую в лихорадке грудь хозяйской дочери. Ее рябая мать - Данила только теперь заметил замершую фигуру старухи у окна напротив - наблюдала за происходящим с видимым одобрением: видимо, успела прикинуть в уме, сколько мер драгоценного калинового меда заезжий плешивый лекарь уже потратил на ее несчастную дочь. "Век, и век, и лев камбек... Воды мне, мертвой воды!" - простонала в бреду больная и, глубоко вздохнув, затихла.
- Ну вот и славненько! - Дед Посух вытер руки рушником и тщательно завязал им горлышко медового горшочка. Добавил с улыбкой, обернув седобородое лицо к старой хозяйке: - Теперича доченька ваша уснет, а наутречко скочит с лавочки здоровее прежнего. Так и запрыгает по горнице, песенки запоет! А нам теперь... почивати пора. Доброй ночи, славная хозяюшка...
Старуха нервно поклонилась, пробормотала что-то неразборчивое во славу Мокоши и исчезла, плотно притворив за собой дверь.
- Значит, ты ее сейчас... лечил? - спросил Данила после некоторой паузы и вытер лоб рукавом рубахи.