- Тебе стоит поторопиться, дружище, - не выдержал я, высовывая голову из бочки. Слепой боян не мог видеть эти подвижные тени, просквозившие туманистую муть вдали. Опять банши. Сейчас налетят и покоцают... Если юный баюн не успеет соорудить "Fireball" помощнее, можно смело надевать новенький кружевной саван, падать на спину, сучить ножками и кричать: "0-го-го!"39
О светлое и тресветлое солнце!
Всем ты тепло и красно сияеши...
Сначала показалось, что Славейко разжег маленькую масляную лампу: пятнышко света, трепетно мигая, прожгло полумрак и повисло в полуметре от каменного пола. На холодные плиты упал, быстро расширяясь, дрожащий круг бледного света - мгновенно высвечивая мелкий рисунок морщин да трещин на каменных плитах. Теплые блики, весело перемигиваясь, заискрились на чешуйках доспехов. Все ярче светлое облачко плазмы - легкие оранжевые волны скользят по Маринкиной парандже, и верхняя часть ее лица под капюшоном желтеет в полумраке, как пергаментная маска. Даже латники, привыкшие к боевой магии, восхищенно перешептываются: от пламенного пятнышка ощутимо жарит огнем, как от печки! Но нет - это не факел в руках молодого бояна; его пальцы по-прежнему тихо скользят по струнам. Блаженно сожмурясь, парень смотрит в сторону...
О светлое и тресветлое солнце!
Протяни лучи свои на полки вражия гады...
Славейкино солнышко было плоское и изжелта-бледное. Неправильной формы яйцевидный клубок нагретого газа: внутри солнечного пузыря мутно перекатываются, огнисто закипая, какие-то оранжевые, розовые сгустки энергии. И светлеет вокруг: медленно, словно выступая по очереди из мрака, прожелтели граненые основания гигантских базальтовых колонн, упертых в невидимые своды пещеры... Попадая в круг света, ожили и задрожали на стенах серебристые рудные прожилки, засуетились, разбегаясь по щелям, какие-то пауки да мокрицы. Теперь совсем отчетливо виден обрыв: мы стоим, оказывается, на небольшой площадке, нависшей над подземным озером на высоте пятого этажа. Bay! Моя бочка всего в двух шагах от края!
Латники с серыми от каменной пыли лицами, жмурясь, попятились... Огненный клубок шаровой молнии раздулся до размеров детского воздушного пузыря и тихо поплыл вдоль оледенелой каменной стены.
- Быстрее, быстрее, - сладко зашептала Потравница, приближаясь. Протянула тонкую черную руку: огненный шарик мягко скользнул ей в ладонь, как пузырь с теплой водой! Искусственное солнышко словно прилипло к этой ладони - даже изменило цвет: из солнечного золота в платиновую лунь. Жуть... пальцы Потравницы, прилипшие к поверхности шара, насквозь лучатся розовым светом: просвечивает быстрая кровь и хрупкие птичьи кости.
- Хорошо, хорошо! - шепчет Маринка. - Восхитительное, настоящее золотое яблоко богини Идунн... Теперь мне нужно второе. Твоя очередь колдовать, великий Штефан! Запевай свою песню, зажигай еще одно солнце - да погрознее, покрупнее!
Визжащие вилы-босоркани совсем близко. Собираются в стаю, виясь над водой, вспенивая желтые брызги и визжа, словно боевые обезьяны воинственного бога Раджпахмурти перед атакой.
- Братишка... А что нужно делать, чтобы зажечь такое солнышко? - тихо спросил я Славейку. Он сидит рядом - Потравница не услышит...
- Да дурное-то дело нехитрое... - выдохнул Славейко, отдуваясь и отирая пот с горячего лба (я с ужасом заметил, что кожа на его лице облупилась, как от солнечного ожога). - Вдохни побольше запаха и пой про солнце... Оно и возникнет.
- Запаха? - быстро переспросил я.
- Ага... Чуешь? - Слепой парнишка шумно втянул носом воздух и заулыбался. - Это смрад горного любистока, что растет в подземных пещерах Траяна. Мой дед называл его "дохновенной травой". Дед говорил, что только этот запах оживляет вещуньи мечты. Без него - мертвы наши песни.
Славейко говорил еще что-то, но я и так все понял. Уже вдохнул этот восхитительный аромат меда и горячего металла, легкую взвесь серебристой морской соли и сухой горчичной пыли фиванских пирамид, громокипящую смесь пурпурного сока мандрагоры и скользкого пряного имбиря... Так пахнет медвяное млеко вальгальской козы Хейдрун, смешанное со слюной юной красавицы Гуннлед. Я и раньше чуял его, принимая за тяжелый дух гнилого подземного моря. Но теперь - чувствуя, как сухо покалывает в дрожащих ноздрях - вполне узнал его, этот аромат. Любеке. Аленький цветок поэтов и волшебников. Он пахнет внутренностями любимой женщины, вообразил бы Набоков. Имеет вкус казацкого сыра, яванского рома и сожженных писем, утверждал бы Пушкин. Отдает зеленым порохом, сохнущими чернилами и окалиной на каминной кочерге, писал Бунин. Космической пылью пополам с дешевой пудрой танцовщицы Ля Галетт, признавался Лотрек. В нем тягучая сладость масла из раздавленных облепиховых зерен, жидкое золото в глазах молодой легавой суки на низкой стойке. Мерзость тщеславия и горечь ранней паранойи, липкий пот Пегаса и сладкая губная помада его, Пегаса, прародительницы - медузы Горгоны. Аленький любекс, горный сельдерей... Невидимая пыльца вызывает приступ горячего и сладострастного вдохновения. "Обыватель грез" - так называли его друиды в ролевой игре "Betrayal in Kharkov". "Эликсир вдохновения" - неточно определяли некромансеры из игры "Мандат Поднебесья". "Фебова навь" - уточняли средневековые алхимики, соскабливая драгоценные пылинки с усиков редчайшего трехсотлетнего мотылька, пойманного мавританскими пиратами у подножия Геркулесовых столпов.
Я знал о магии любекса из компьютерных игр. Нечего бояться! Сделал вдох и задержал в груди горячо искрящую многоцветную патоку запаха: теперь надо петь, петь о солнце. Как на грех, ничего не помнится... Придется наспех самому сочинять.
Солнышко... э-э... типа... ясное!
Ты типа светишь, но не греешь...
Я пропел это низким голосом и с любопытством огляделся. Никакого эффекта. Попробуем еще:
...Светишь типа светишь,
Но не греешь вообще типа того.
Нет, на поэзию не похоже. Неудивительно, что любекс не срабатывает. Маринка злится, смотрит косо - и вилы приближаются!
Солнце восходит над речкой Хуанхэ,
Китайцы на работу идут...
Глупо, конечно. Эту песенку я слышал в пионерском лагере десять лет назад. Не успел допеть - в ужасе вытаращил глаза, наблюдая, как бледные тени китайцев проступают на фоне каменных стен. Китайцы были трепетные, как отражение в желтой речной воде. Стриженые, в мышастых гимнастерках и с цитатниками в нагрудных карманах. Еще не вполне живые, но, скажем так, стремящиеся к бытию... Тощие фигурки на фоне желтушного троцкистского солнышка...
Нет, не годится, понял я - и китайцы вмиг растворились без следа: восточное солнце болезненно мигнуло и погасло. Снова вдох - ура, вспомнил:
Ночь пройдет, наступит утро ясное!
Знаю: счастье нас с тобой ждет!
Ночь пройдет, пройдет пора ненастная
Со-олнце взойде-о-от!
Откуда мелькнул в мозгу обрывок детской песенки? Ура! В воздухе радостно нарисовался двухметровый силуэт персонажа в красном хипповском свитере и советских джинсах, и я вздрогнул: Бремлинские музыканты! Так и есть: рядом с трубадуром возникла, вертясь как новогодняя сосулька, юная принцесса в откровенной мини-юбке и с короной на опергидроленном темени.
- Со-о-олнце взойде-о-от! - подхватил веселый трубадур, бренча на акустической гитаре. Солнце, и верно, взошло - оранжевое, словно нарисованное лучезарным маркером. Плоское и вертлявое, не более 20 см в диаметре, светило было наделено голубыми глазами и дегенеративной толстогубой улыбкой.
- Что ты творишь, сумасбродный чародей! - просвистел вдруг озлобленный ведьмин шепот совсем рядом. Я вздрогнул, безвозвратно роняя в небытие анимационное солнышко вместе с трубадуром. Мультпринцесса замешкалась на миг, капризно топнула ножкой - но тоже растворилась в легком взрыве бумажного конфетти.
- Солнце! Мне нужно огненное страшное солнце! - зашипела Потравница. Быстрее! Вилы совсем близко!
Лопни мой винчестер, она была права! Пронзительный, переливчатый визг хлесткой волной накатил сверху - первый дымящийся валун с размаху обрушился в толпу "утюгов", продавливая в суетливом железном месиве кривую кровавую дорожку... Воздух взорвался обломками железа, кольчужной пылью и бурым крошевом рваной плоти... фантастически злобные спецэффекты в этой игре! Чья-то расплющенная железная перчатка просвистела над ухом... Bay! Вот это я называю эффектом присутствия!
Гвоздевые зрелища начались, когда Маринка все-таки запустила в дело свой Fireball. Плазменный мячик прожег во мраке огнистую кривую и вломился аккурат в середку вражеской эскадрильи: бах! под потолком расцвело слепящее белое облако - на его фоне остро прочернели хрупкие фигурки старушек, их разорванные сухие тельца. На краткий миг пещера озарилась добрым солнечным светом: я увидел дальний берег - какие-то скалы, извилистые тропки и... о, ужас! Темную шевелящуюся массу непонятных существ... Что это? Армия гоблинов?!
Разглядеть не успел: ослепительное облачко растаяло, и над головой вразнобой разлетелись пламенеющие ошметки старушек. Горящая головогрудь со скрюченными руками, вертясь и выпуская во мрак арбалетные стрелы, высоко просвистела и, описав оранжевую дугу подобно чудовищной сигнальной ракете, рухнула в озеро, осветив в точке падения серо-зеленые волны со свинцовыми барашками пены. Почти целиковая старушка, визжа и мотая плоской головой в облаке растрепанных горящих волос, с размаху влепилась в каменную стену чуть повыше наших копий. Тут же часто заегозила, истыканная дюжиной стрел, и принялась таять, тягуче стекая по камням вязкими каплями самораспадающейся пси-материи. Еще одна бабулька - наименее пострадавшая от солнечной атаки камнем обрушилась вниз и гулко ударилась в скалистый обрыв чуть ниже нашей площадки. Ух ты - молодец! Повисла там, хрипло бормоча, потрескивая дымящимися крыльями и цепляя камни обломанными когтями.
- Добить старуху! - взвизгнула Маринка, подскакивая к краю обрыва.
У подранка были оторваны задние лапы - но вила, как настоящая летчица, не сдавалась без боя. Вытянув шею, я поглядел вниз: охваченная предсмертным приступом энтузиазма, обезноженная старушка карабкалась вверх по отвесной стене - вот-вот дотянется крючковатой лапой до Маринкиных ног, бегающих по самому краю обрыва.
Подумав об этом, я всего лишь озвучил предположение:
- Того и гляди, схватит Маринку за ногу... - пробормотал я.
Фантастика. Стоило произнести это, как... старушка вздрогнула, словно после ударного допинга под лопатку! - дернула плечом! - и... ее костлявая рука вдруг... вытянулась на манер телескопической антенны! Выстрелила на добрых три метра - желтые когти вонзились Потравнице в лодыжку! Короткий рывок...
К счастью для Маринки, в природе существуют влюбленные и энергичные бароны из Южной Пруссии. Волшебная ручища вилы уже подтащила визжащий клубок золотого шелка к обрыву. Но - гип-гип! ура! - ржаво-черная комета прогудела в воздухе... Яволь, майне кляйне фослюбленни фрау Морген! Подскочивший барон фон Мракобрун махнул франкским клинком - и крас-сиво рассек коричневатую старческую руку, словно дюссельдорфский телячий рулет. Отцепленная старуха молча отделилась от стены и тяжко обрушилось вниз, в воду. Вау-вау! That was close40, говаривал в такие минуты великий Д.Ньюкем.
Кульбитц фон Мракобрун еще гордо потирал дымящееся лезвие - а Маринка уже вскочила на ноги и - в два прыжка подлетела к моей бочке!
- Ты! Омерзительный раб! Ведь это ты наколдовал!
Я вздрогнул. В хозяйкиной руке вновь блеснула игла кинжального лезвия.
- Как?! Ты не ослеплен?!
Черные глаза Потравницы едва не выскочили из орбит. Рыцарь Акундин за моей спиной мелко задрожал и с грохотом упал на колени.