- Странное изображение... - растерянно молвил царь. - Никак не пойму... Нечто вроде креста святого Андрея или александрийского гаммадиона, только изогнуто на славянский лад...
- Изогнуто? Вроде креста? - пробормотал я, поспешно перебирая в памяти все похожие магические символы славянства. Перуновы клещи? Китьи клыки старика Световита? Звездные снопы Стожара?
Пробный луч рассвета розовым ветром ударил с востока: даль мгновенно прояснилась, и я увидел...
На широких холстинных полотнищах, на нежно заалевших парусах неведомых лодий красовалась свастика. Не греческий гаммадион, не санскритский "солнечный костер" Будды и даже не венедский вырь-коловыверт. Свастика была бесхитростная и корявая - таких немало в полумрачных московских подъездах. Главное отличие подобных свастик - в их чарующей "неправильности": крючья загнуты не в ту сторону.
- Тяжелый день, - вздохнул я саркастически. К нам приплыли фашисты. Наверное, я сплю? Может быть... скоро появятся ладьи под флагами ООН? Горынычи с опознавательными знаками НАТО на фюзеляжах?
В один день два иноземных вторжения - все-таки многовато, подумал я. Отхлебывая из бурдюка, я с неподдельным интересом следил за тем, как "фашисты" десантируются из лодий и агрессивно выбегают на берег. Этих парней совсем немало: несколько сот! Считайте сами: по тридцать славян-свастиконосцев на каждом двухмачтовом ушкуе...
Ну вот, началось: десантники с ходу атакуют несчастных унгуннов... Унгунны мечутся, рычат и рубят "фашистов" в кровавую капусту. Однако... согласитесь: даже если вы - могучий витязь-угадай, вам нелегко удержаться в седле, когда четыре ловких мужика одновременно пытаются отрубить вашему жеребцу ноги.
- Проклятие! Не дадут нам сегодня покрутить клинком собственноручно, - с досадой заметил царь Леванид. Потом хитро глянул сквозь прорези бронзовой личины, выдержал паузу и добавил: - Кажется, придется делиться боевой славой с неведомым флотоводцем...
- Это пожалуйста, - улыбнулся я. - Чего-чего, а боевой славы у нас теперь навалом.
Светлеет быстро. Вот уж видно, как остывает и дымится поле: движутся мутные глыбы коней с пустыми седлами, из низкого розоватого тумана торчат обломки копий - а вон жутковато чернеет колено согнутой мертвой ноги. Рядом в землю вонзена сорочинская сабля, на золотистой рукояти сидит сытая темная птица. Издалека, от неведомых лодий со свастиками на парусах, движется редкая цепь усталых человечьих фигурок - шагают через трупы, добивая раненых унгуннов, собирая трофеи. Да, это славяне - какой-то разношерстый сброд: крепкие парни в белых рубахах, сутулые метисы-полумохлюты с деревянными щитами на спинах, и рядом - самые настоящие ратники в кольчугах. Интересно, кто руководит этими босоногими десантниками?
Вдруг... откуда-то сбоку... из-под земли - всадник в тумане! Вороной трехлетний аргамак, и в седле уцелевший унгунн! Да какой! Черные ветвистые рога на шлеме, златые заклепки на щите, кровавый шарф вьется по ветру! На спине какой-то чудовищный горб... или мешок: странный пузырь, ворох раздувшихся серых тряпок за плечами... Нагая сабля в руке! Хэй, арбалетчики! Тревога! Бейте, стреляйте в него!
Это ж сам Кумбал-хан, будь я проклят!
Поздно, он уходит. Пролетел совсем рядом с крепостью - злобно рыкнул через плечо - вот он, гад! Рукой подать! Но арбалетчики не готовы стрелять - бешено накручивают рычаги крестострелов... Катафракты спохватились, кинулись к лошадям - нет, не догнать. Железный жеребец, выкладываясь из последних сил, с ревом и лязгом рванулся прочь, к лесу...
Точно: Кумбал. Ах, обидно...
Впрочем... не уйдет. Я понял это, когда увидел - быструю черную точку, мелькнувшую высоко в небе. Знакомый летающий объект - железный ворон камнем вывалился из-за облака! С ревом упал к самой земле! Распахнул стальные лезвия крыл - на бреющем, в полуметре от земли скользнул вослед Кумбал-хану... У этой птицы чудовищная скорость, я знаю. Кумбалу не повезло. Когтистая железная бритва вошла в пыльный шлейф позади вражьего жеребца... ах! я зажмурился. Широко расперив лезвистые крыла, стальной ворон с визгом пронесся под бронированной лошадью Кумбала, под самым брюхом, мгновенно и с лету срезая жеребцу ноги... Ударило искрами - искалеченная лошадиная туша по инерции пролетела метров десять и рухнула в ковыль. Всадник вывалился из седла, мелькнул в воздухе черно-красным клубком переломанных конечностей... Ах, боже мой, пробормотал я: упал! Убился! Вот жалкий же ездок... взглянуть, как треснулся он: грудью или вбок?
Черная туша витязя тяжко перевалилась навзничь и замерла-а вот тряпичный горб... отделился от спины Кумбал-хана! Подпрыгивая, покатился по траве... Нет, он не катится - а бежит, подпрыгивая на коротких кривых ножках! Это не пыльный мешок, это горбатый карла в камуфляжном рванье!
- Взять Плескуна, - быстро скомандовал я. Трое или четверо катафрактов, выдергивая лезвия, поскакали в погоню. Я поспешно спустился со стены - прыгая через обломки, побежал следом, на бегу нащупывая звенья золотой цепи за пазухой. Плескун - опасный чародей... Того и гляди - опять начнутся магические фокусы.
Один из катафрактов уже почти настиг горбатого беглеца - Плескун рывком обернулся, судорожно выставил руку с блестящим амулетом! Слишком поздно, мой уродливый друг: катафракт Сергиос махнул звонким мечом...
Я со стоном схватился за волосы. Нет!
Впрочем, напрасно испугался. Умный, сообразительный Сергиос ударил плашмя. Потом свесился из седла, схватил упавшего карлу за шиворот и высоко приподнял, встряхивая в железной руке, как тряпичную куклу.
Вот мы и встретились, дорогой Плескун. Не век же вам избегать близкого знакомства с Вещим Лисеем...
- Спасибо за работу, катафракт Сергиос, - кивнул я. - Теперь тщательно свяжите этого волшебника, конфискуйте все магические предметы, включая кольца и пуговицы, а потом посадите негодяя в мешок. После завтрака я буду его допрашивать.
Гордый Сергиос перекинул бесчувственное горбатое тельце поперек седла и поскакал к крепости. А я склонился над трупом витязя в черной броне. Восточный красавец Кумбал-хан был мертв. Видимо, мудрый Плескун, вываливаясь вместе с ханом из седла, успел перерезать ему горло. Чтобы лишить меня удовольствия лично допросить побежденного военачальника...
Я склонился над телом, поднял забрало роскошного ханского шлема, украшенного драконьими рогами. С философической грустью вгляделся в косые черты обескровленного лица. Вот sic и transit бренная gloria mundi.71 Вот трагедия человеческого тщеславия. Бедный хан! Хотел объехать целый свет - и не объехал сотой доли.
Уж точно стал не тот в короткое ты время:
Недавно, помню, было: ногу в стремя И носишься на борзом жеребце...
Я вторично вздохнул. А Чацкого мне жаль. По-христиански так он жалости достоин. Был острый человек, имел душ сотни три... Да какие души! Зверские, напористые, с копьями и скрамасаксами.
- Высокий князь!
Я обернулся. Десятник Неро торопливо нахлестывая коня, приблизился и, оглядываясь через плечо, зашептал:
- Высокий князь! Сюда приближаются эти... неведомые люди из лодий. Может быть опасно, князь. Не лучше ли вернуться в крепость?
- Совсем не опасно, десятник Неро. Я прекрасно знаю, кто командует этой средневековой морской пехотой, которая появилась так своевременно и спасла нас от смерти.
Я выпрямился и поглядел туда, где из тумана вышагивали "фашисты". Впереди цепи двигался очень широкоплечий всадник на трофейном унгуннском жеребце. Я не мог видеть его лица. Однако темный силуэт и так говорил немало о таинственном "фашистском" военачальнике: длинные жесткие руки вцепились в узду, на квадратном плече сидит железный ворон-убийца, уже успевший вернуться к хозяину.
Минут через десять Каширин подскакал, откинул с головы кольчужный капюшон. Насмешливо сощурил спокойные глаза:
- Здравствуй, князь Алеша. Надеюсь, не помешал твоей беседе с унгуннами?
Я не успел ответить. Из толпы Данилиных ратников выскочил какой-то худенький синеглазый дружинник в серебристой кольчужке и с радостным визгом кинулся мне на шею.
ПОГРЕМУШКИ ПАТРИОТОВ,
дневник Данилы,
богатыря Казарина,
наследника Властовского
I
Солнечно полыхнув, широкое лезвие жадно вспороло ржаную бочину... Негнущиеся пальцы в железных перчатках осторожно извлекли из мешочка жменю суховатой петрушки (восемь кун за пучок!) и затолкали драгоценную зелень внутрь распахнутой ковриги. Данила шмыгнул носом, принюхиваясь к тонкому привкусу рыбьей тухлинки в речном воздухе, - ой недаром застучало, забурлило под дощатым настилом пристани... Быстро дернув рукой, бросил хлеб за борт. Коврига хлюпнула в теплую бронзово-зеленую муть, покачиваясь поплыла среди нежных ошметков ила, меж белых размокших перышек и древесной крошки - нет, не утонула.
Данила укоризненно покачал головой, достал из мешка второй каравай. Торговцы зельями предупреждали, что русалицы на Влаге жадные. Поэтому Данька решил не жалеть сладкой петрушки - все-таки по договору с водяными девками ладья добегает до поганого городища Калина чуть не вдвое быстрее! Это реальный шанс доплыть в тороканскую столицу прежде, чем тамошние жрецы насыплют погребальный курган над заживо похороненным русичем Михайлой Потыком. На этот раз Данька забил в хлебину тройную дозу волшебной начинки - по слухам, от петрушки водяная нечисть дуреет и торчит, как московские тинэйджеры от LSD. Плюх! Иное дело: коврига мгновенно пошла ко дну. Через миг, пуская пузыри, утонул и первый каравай, брошенный Данилой во Влагу. Русалки приняли условия договора.
Данька спрятал нож, радостно потер кольчужные ладони. Отныне и до захода солнца его маленькая темная ладья (а точнее говоря, двухмачтовый плоскодонный коч) считается спецтранспортом, коему разрешено идти по главному влажскому течению, развивая чудовищную скорость - до трех огнищ в час! Чудесно. Долетим по свежей струе до нережского городка Висохолма, а за ним Влага-матушка изгибается, меняется в цвете и осторожно вступает в каменистые глиноземья Малой Челюсти... Если не остановят в пути работнички лихого Стыри, если не обманут водяные наркоманки - даст Бог, завтра на рассвете увидим на горизонте неприступные крепости Калина.
Данила знал, как спасти Потыка. Не нужно разыскивать зачарованного Михайлу в тесных вонючих улицах поганой столицы. Не нужно с боем пробиваться во дворец Сторукан-хана и требовать, чтобы калинские жрецы сняли с Михайлы урочистое восточное заклятие. По словам загадочного старичка Посуха, достаточно просто извлечь из холщового мешка весомые, сияющие мягким золотом Стати Императоров Базилики. Взять крылатый скипетр в десницу, а крещатую державу в руку левую. Повернуться лицом к Востоку. Кратко помолиться о спасении названого брата, раба Божия Михаила. И - Стати сделают свое очистительное дело. Они выжгут-выпалят любую и всякую магию в радиусе зримого окоема. В подземельях Калина рухнут капища. Истощатся древние шаманские заговоры и утонченные наваждения новейших магов. Развеются как дым самые злоумышленные проклятия и сглазы. В том числе - свадебное заклятвие ханского рода Сторуканов, тяготеющее над овдовевшим русским богатырем.
Стотысячный Калин будет очищен от магии. Данила сделает это ради одного-единственного человека. Приворотные чары выветрятся, и разум вернется к Потыку. Взгляд серо-голубых глаз прояснится, волшебные кандалы тороканских шаманов перестанут жечь ноги. Михайло тряхнет головой, удивленно обернется: где я? Зачем собираюсь залечь в могилу вместе с бездыханным телом жены? Кто придумал весь этот экзотический нерусский бред? А ну-ка: тело - в землю, а коня - на запад, на родину!
Данила вздохнул: главное - добраться до Калина. Остальное сделают священные имперские Стати. Так говорил старикашка Посух, и Данила верил престарелому спутнику. Особенно после чудесного преображения, происшедшего с Посухом в разгар Жиробрегского съезда: плешивый дедушка вдруг превратился в огромного старца с голубым светлоогненным взглядом. Теперь Посух опять сгорбился и шепелявил, как прежде, но Даньку больше не обманешь залатанной гороховой рубахой и соломенной бородой: старичок, очевидно, непростой волшебный.
Одного Данька не мог понять: почему Посух ругает его за увлечение славянским чародейством? Отчего недолюбливает трофейного железного ворона и требует уничтожить конфискованные у Скараша магические порошки? Кстати сказать, старик строго-настрого запретил подкупать влажских девиц петрушкой но Данила ослушался. Чтобы выгадать время, он готов задобрить кого угодно. Хоть русалок, хоть пиявок... лишь бы успеть спасти названого брата. Дружищу Потыка, перед которым Данила очень и очень виноват...
Часов около семи утра, еще до открытия Жиробрегского съезда Данила вышел из городской крепости и спустился к пристаням на "приречный торг"; нужно было купить суденышко для будущего путешествия по Влаге. Местные жители поначалу приняли Даньку за разбойника: слишком экзотично он выглядел в коганой броне, в накидке из кошьего меха с когтями, да еще с железным вороном на плече! Чтобы не возбуждать подозрений, Данила назвался заморским купцом, недавно прибывшим из Коганых земель. Это был верный шаг: имя Даньки из Морама не значилось в неписаном реестре славянских купцов Залесья, а к иностранным коммерсантам в городе относились с меньшей подозрительностью.
Поначалу Данька рассчитывал плыть на обычной лодке-однодревке - но совершенно неожиданно осознал, что... потрясающе богат. Зашел в медный ряд продать золотые коганые безделушки, прихваченные в доме у Жереха, и вдруг получил за них... без малого восемь серебряных гривен! Это при том, что средних размеров коч стоит не более трех гривен мелочью! Денег хватило не только на новый парус и накладные "боевые" борта - вскоре шестнадцать наемных гребцов-оборванцев уже заняли места на веслицах. Данькина служба безопасности, ранее состоявшая из двух дрессированных медведей и одной вооруженной Бусти, теперь пополнилась пятью наемными охранниками - молчаливые бородачи с топорами подрядились сопроводить коч до Висохолма.