Узольское народное наблюдение.
_There must be
Fifty ways to live your lover._
Ледянское народное наблюдение.
Картина была еще та. Запахи летней ночи ломились в горницу через разбитое окно. Тончайшая занавесочка осторожно клубилась в воздухе, и сквозь легкую ткань влюбленные звезды заливали мягкий интерьер спальни насыщенными сполохами, похожими на отсветы голубовато-розовой неоновой рекламы. Молодой красавец соловей, облаченный в малиновый смокинг, сидел прямо на подоконнике и, честно надрывая луженое дорогими ликерами горло, тщательно выводил росо en poco acileante сладостную тему разделенной любви из рок-оперы "Руслан и Людмила". Юные лиловатые бабочки, трепеща крыльцами, успешно заигрывали с пламенем масляной плошки. Метанка лежала на животе, сладко вытянув гибкое тельце поперек кровати, и побалтывала в воздухе стройными белыми ножками. Черное платьице ее, промокшее под давешним дождиком, теперь подсыхало, туго стягивая молодую грудь и розовую попку. Дождь давно закончился, перед окном стояли черно-зеленые листья в крупных хрусталиках росы. Два влюбленных жучка, не обращая внимания на окружающий мир, самозабвенно жучились на теплом подоконнике - в глубокой тишине, изредка возникавшей меж трелями соловья, слышалось нежное и сочное потрескивание. Горькие слезинки в малахитовых глазах обманутой девочки давно высохли, а золотистые колючки волос присмирели и улеглись, увязанные за плечами в тугой сладко пахучий сноп сонного звонкого золота В камине сдержанно перемигивались жарко-оранжевые угольки. В тонкой ручке моя прекрасная пленница едва удерживала тяжелый бокал с пьяным липовым медом все чаще, прикрывая счастливый взгляд дрожащими ресницами, она приникала к нему мягкими жаждущими губами. Я был рядом с ней: вот уже третий час мы лежали рядышком и... играли в шахматы.
М-да. Звучит неубедительно. О каких шахматах может идти речь, когда два юных необузданных существа остаются вместе на берегу бушующей летней ночи, и в небе звенят обнаженные горячие звезды, и влажные уста ищут змеиной сладости запретного поцелуя, и непреодолимый магнетизм молодости корежит полуобнаженные тела, плющит, тащит и волочит их навстречу друг другу, сминая и колбася на своем пути все, включая ханжеские предрассудки, дорогую одежду и случайно попавшуюся в зазор мебель. О, как это было восхитительно! Разумеется, мы не могли играть в шахматы, мы занимались совсем другими делами.
Мы разглядывали гербарий.
* * *
Метанка была восхитительно хороша. Я тоже был ничего. Ваш покорный слуга возлежал рядом с ней, как кусок бычьего дерьма - рыхлый, жирный и неунывающий.
Нам было хорошо до половины пятого, когда солнце вдруг очнулось и ринулось на подъем. Рассвет, подумал я - и ужаснулся. И покрылся потом холодным, и разодрал одежды свои. Ибо пришло время возвращать Метанку в дом боярина Катомы.
А Метанка и не думала уходить.
- Милый, милый, миленький, - сонно журчала она, клоня глупенькую свою и кудрявую голову мне на плечо. - Мы с тобой поженимся, и купим маленький шалашик на полянке, и будем жить...
- Да-да, - озабоченно ответил я. - Ух ты! А время-то уже - ого! Восемь утра!
- И мы будем вставать рано-рано, до рассвета... И ты будешь выходить в чисто поле, где будет ждать тебя твой верный конь и твой верный плуг... И ты будешь трудиться, ты будешь пахать с рассвета до обеда, а я буду сидеть дома и прихорашиваться, чтобы когда мой любимый пришел, я могла встретить его самым сладким поцелуем на земле...
- М-да, - кашлянул я. - Погляди-ка в окно, звезда моя: солнце восходит. Здравствуй, жаба, новый день! Пора вставать, звездуля.
- ...И мой сладкий поцелуй напитает тебя силой и бодростью, чтобы ты мог вернуться на поле и пахать с обеда до самого позднего вечера... А я буду ждать тебя, я буду расчесывать свои косы частым гребнем и вышивать себе прекрасные платья, чтобы быть самой красивой и нежной женой на земле... И когда ты вернешься домой на закате, мы бросимся в пучину супружеского ложа и будем любить друг друга до рассвета! А на рассвете ты проснешься и снова выйдешь в чисто поле...
- Точно-точно, - поспешно заметил я. - Пора-пора в чисто поле. Вставай, харэ валяться! Тебя дома ждут.
- О нет... Я отсюда ни-ку-да не пойду, - мечтательно заулыбалась Метанка, не размежая томных ресниц. - Отныне мой дом - твой дом. И место мое - подле тебя, любимый.
- Но... папа Катома ждет!
- Милый... - Метанка протянула теплую ручку и потрепала меня за ушком. - Мы все очень любим старичка Катому, но... я уже взрослая девушка и должна принадлежать не родителям, а обожаемому супругу... Кстати, когда у нас свадьба?
- Послушай, ведь ты же умная женщина! Ты должна понять, что...
- Я совсем не умная, милый. У меня даже зубки мудрости не выросли пока. Так когда, говоришь, мы женимся?
- Завтра, - жестко кивнул я. - А сегодня тебе обязательно нужно сходить к папе Катоме. Чтобы это... кхм... испросить у него родительского благословения.
- Ах, милый... я абсолютно никакая. Я ослабела от меда и любви. Такая сладкая немочь в ногах, просто улет... Пусть папочка Катомочка сам придет и всех благословит, ладно? А я еще капельку полежу... вот так...
И она лениво перевернулась на спину. Изгибаясь и колыхаясь, потянулась, как сонная льветка.
- Что за развратная поза? - поинтересовался я сквозь зубы. Глядя на Метанку, мой организм откровенно страдал. С одной стороны, организму хотелось дико наброситься, изнасиловать и обесчестить напрочь. С другой стороны, тревожили воспоминания о суровом посаднике: если до рассвета Метанка не вернется домой, обесчестить могут уже меня самого, и весьма эффективно.
Поймав мой нездоровый взгляд, ведьма быстренько оправила подол платьица:
- Ты прав, милый. До свадьбы я должна быть скромной девочкой.
Тяжело вращая мыслями, я терзался: как ее выгнать? А что, если... к примеру, обидеть ребенка? Наехать, оскорбить, задеть за живое? Однако... если я просто скажу Метанке, что соврал насчет нашей свадьбы, это будет перебор. Она скорее всего попросту удавится. А мне нужна совсем маленькая обида, ссора на один день. Чтобы девчонка встала в гневную позу, фыркнула, зыркнула гневно и гордо удалилась домой к папе Катоме.
Срочно нужно разгневаться. На что-нибудь. Я привстал, набычился, закатил глаза. Потом побагровел, нахмурился и гневно заблистал очами.
- Ненавижу блондинок, - выпалил внезапно. - Обожаю маленьких сухоньких плоскогрудых брюнеточек с короткой стрижкой. С крошечными черными глазками. Это так эротично. Если хочешь знать, мой секс-символ - госпожа Хакамада. А блондинок грудастых я просто ненавижу. Меня с них рвет! Ф-фу, гадость, буэ-э-э!
Метанка вздрогнула, побледнела... Вскочила с кровати! Глаза лихорадочно заблестели. Ну вот, подумал я, как все просто. С первого раза зацепил.
- Милый! Я все сделаю! Все как ты хочешь! - прошептала Метанка и... метнулась к туалетному столику, где на полочке перед медным зеркалом лежали огромные ножницы (помнится, я пытался стричь ими когти, но они сломались). Сумасшедшая девка! Схватила ножницы, резким движением перекинула на плечо шумящую волну золотых кудряшек... Мелькнула металлическая молния, что-то глухо звякнуло... лезвия распахнулись...
- Нет! - заорал я. - С башни рухнула? Что... что ты делаешь?!
- Отрезаю последние волосы, милый, - деловито пояснила Метанка, по-прежнему примериваясь лезвиями к шевелюре. - Будет классная стрижечка! А потом... я знаю, как добиться замечательного черного цвета. Нужно раздобыть немного русалочьей желчи - и мои волосы навсегда станут черными, как глазницы у негра в черепе.
- Не надо! - я бросился и выдернул жуткий инструмент из нежной бестрепетной ручки.
- Я схожу к бабке Хабалке, милый. Бабка Хабалка творит чудеса, она великая визажистка, гроссмейстер красоты, она мне поможет! Она сделает косметическую операцию. Она может приложить к моей груди какие-то гнилые корешки, и тогда груди станут маленькие и сморщенные, как куриные гузки. Тебе понравится, вот увидишь. Это так забавно!
- Угу, - проворчал я. - Судя по всему, ты уже лечилась у бабки Хабалки. В прошлый раз она прикладывала корешки к твоей голове?
- Ой, как ты прав, любимый. Я такая глупая, просто обвал! Куриные мозги. Но... ведь это хорошо для женщины, правда? Ты такой умный, ты будешь думать за двоих! А мое дело - мыть посуду и рожать детишек. Я так хочу детишек, милый!
- А знаешь что? А кстати... Я - импотент, вот.
- Ох, правда! Ура! Я стеснялась тебе признаться... страшно боюсь рожать. Мы будем целоваться, только целоваться, это так романтично. А детишек возьмем в сиротском доме, правда ведь?
Я досадливо почесал череп. У девчонки бронированная психика. Не обижается, и все тут. Хотя... кажется, есть одна бронебойная тема...
- А почему ты, такая толстая? - осторожно поинтересовался я. (Когда задаешь такие вопросы девушкам, лучше держаться поближе к двери.)
- ЧТО?! - выдохнула ведьма, покрываясь алыми пятнами. Ага, подумалось мне. Наконец тебя пробрало!
- Ох и жирная... Просто целлюлит какой-то! Задница, как у кобылы...
- Спасибо, милый, - прошептала Метанка, и я понял, что она покраснела от радостного смущения. - Спасибо за комплимент...
- Да уж какой там комплимент! - опешил я. - Сало так и колышется. Вся заплыла жиром!
- Милый, ты мне льстишь, - потупясь, молвила ведьма. - Я, конечно, стараюсь располнеть, чтобы выглядеть привлекательно, как настоящая ласковая телушка. Но мне это плохо удается... никак не могу набрать нужный вес.
- Это... в каком смысле? - выдохнул я.