Она наблюдала, как Гарри Теннант ходит взад и вперед по комнате: руки глубоко засунуты в карманы, печальные глаза смотрят в пол. Время от времени на него падала полоска света из гостиной. Один раз он остановился перед плакатом со словом «любовь», внимательно посмотрел на него и опять принялся ходить.
– В чем дело, Гарри.
– Ни в чем. Ни в чем.
– Тебя что-то беспокоит. Я же вижу.
– Я понимаю, сегодня у тебя никудышная компания, милая. Извини. Дело в том… Черт, я не знаю.
– Может быть ты заразился от меня простудой? Сейчас многие болеют.
Он посмотрел на нее и мягко улыбнулся:
– А может быть у меня рана в душе?
– Что?
– Рана в душе?
– Что это значит?
– А-а… ничего. Я просто каламбурю.
– Что я могу для тебя сделать? – встревоженно спросила она. – Я могу что-нибудь для тебя сделать?
Он покачал головой.
– Нет, малыш. Но я благодарен тебе.
– Хочешь лечь в постель? Хочешь, чтобы я разделась?
Он попытался рассмеяться. Он подошел к кровати, сел рядом с ней, взял ее руку и поцеловал кончики пальцев.
– Элен, ты просто прелесть. Ты думаешь, что если погрузить моего малыша в твою теплую норку, то это решит все проблемы?
– Это всегда решает мои проблемы, – упрямо ответила Элен. – Большинство из них.
Гарри положил руку на ее обнаженное колено.
– Видишь это?
– Что?
– Вот это.
– Мою коленную чашечку?
– Да, – кивнул он. – Когда ты идешь мне навстречу, я вижу эту мышцу, вот эту, над твоей маленькой розовой коленной чашечкой; я вижу, как она сокращается и увеличивается, когда ты идешь. Это самое сексуальное зрелище, которое я видел в жизни.
– Ну, ты даешь, – рассмеялась она.
– Да, наверное. Но сегодня на улице я поймал себя на том, что смотрю, как сокращается эта мышца у каждой идущей мне навстречу женщины. Гарри – сексуальный извращенец. На следующий год меня будут возбуждать локти.
Он встал и опять заходил по комнате.
Он то появлялся на фоне пробивающейся из гостиной полоски света, то исчезал, погружаясь в полумрак. Белое-черное, белое-черное.
– Прошлой ночью у нас был большой спор, – сказал он ей. – Именно большой. Мы были близки к тому, чтобы подраться. Он решил съехать. Когда я проснулся утром, он паковал вещи. Мы ничего не сказали друг другу, но я думаю, он съедет.
– Из-за чего вышел спор?
– Ему совсем нет необходимости съезжать. В этой квартире хватит места нам обоим. Мы можем друг с другом не разговаривать. Боже, малыш, он же родился в этой квартире. Мы не смогли отвезти маму в больницу вовремя, и он родился прямо там. Это его дом. И теперь он съезжает. Его не будет, когда я вернусь, я знаю точно.
– Из-за чего вышел спор? – спросила она опять.
– О… обычное дело. Из года в год одно и то же. Его интересует, когда я собираюсь что-нибудь сделать для нашего народа. Так он и говорит: »…для нашего народа».
– Делать что, Гарри?
– Работать с ним во всех этих организациях. Писать для них.
– Писать что? Хочешь сигарету?
– Да. Хорошо, спасибо.
Он остановился, чтобы взять у нее сигарету и зажечь спичку. Она поразилась тому, каким предстало его лицо, освещенное спичкой. Искаженное, угловатое…
– Ну… он хочет, чтобы я писал письма, статьи, прокламации, уставы, плакаты… и тому подобное.
– А ты этого делать не хочешь?
– Малыш, я хочу это делать. И еще я хочу летать и ходить по воде. Разве тебе никогда не доводилось хотеть того, чего ты не можешь?
– Не знаю, – ответила она слегка изумленная. – Может быть. Сейчас уж не припомню. Чаще всего я делаю то, что мне хочется.
– Ты счастливая.
– Наверное. Что же ты сказал своему брату?
– Я сказал ему правду. Сказал, что во мне этого просто нет. Расовые проблемы просто не трогают меня. Мне совсем неинтересно. Я знаю, что это моя вина. Но тут уж ничего не поделаешь.
– И что твой брат сказал на это?
– Он сорвался. Я говорил тебе, что все это много для него значит. В этом вся его жизнь. Я говорил тебе, что несколько лет назад ему разбили голову?.. Да, наверное говорил. Ну вот, тогда он принялся обзывать меня.
– Обзывать? Ты хочешь сказать, что он ругался?