- Они начинают напоминать йлокков! - ликовал Хельм. - Мы уже, наверное, близко.
Так оно и было. Еще через несколько минут мы уже начали пересекать плоскости реальности, где мощеные дороги хитроумно извивались по мирной лесистой местности и где вдалеке видны были деревни. Я снизил нашу скорость и начал подстраивать транс-сетевой коммуникатор, но там был слышен только треск, пока громкий скрипучий голос не произнес:
- Тревога! Нарушитель в Фазе Один, уровень второй! Отряды отпора, выдвинуться!
Я размышлял над этим, когда шаттл резко остановился, громко клацнув. Шкала энтропийного потока показала, что мы находимся в полуфазе, не сливаясь и не разъединяясь с местной А-Линией. Мы ждали. Через пять минут Хельм не выдержал:
- Что происходит? Где мы?
- Ничего, - ответил я ему, - нигде. Это нуль-темпоральное пространство между А-Линиями. Они не могут обнаружить нас здесь, потому что мы нигде. Рассматривай это как плоскость неосуществившихся возможностей: для того, чтобы ее пробить, не хватило плотности проблионного потока.
Почему-то это его ничуть не успокоило.
- И что мы теперь предпримем, сэр? - осведомился он. Хотел бы я знать, что ему ответить!
Я решил, что настало время поесть и немного поспать. Проваливаясь в сон, я размышлял о том, что было на уме отряда отпора, когда он скинул нас в нулевое время. Только желание нас остановить, решил я. Хельм уже тихо похрапывал. Прекрасный и перспективный молодой офицер, Андерс Хельм, и на мне лежит обязанность вернуть его обратно. Я попозже придумаю, как это сделать. Сейчас мне надо было осторожненько снова привести наш корабль в движение. Согласно некоторым теориям это было невозможно. Наверное, я до конца им не верил, иначе я не сделал бы того, что сделал. С другой стороны, может быть, я просто дурак набитый.
Наилучшим шансом было бы запустить полевой генератор и создать как можно большую плотность потока, а потом включить ход и надеяться вырваться из энтропийного мениска за счет грубой силы. Но сначала...
Это была беспрецедентная возможность провести небольшую разведку и сделать наблюдения, за которые парни из технического отдела будут благодарить меня со слезами. Я подумал об этом, а потом о том, что, если дела обстоят так, что я никогда не вернусь, юный лейтенант будет обречен на медленную смерть, и никто не сделает того, что надо сделать по поводу йлокков. Глупая мысль. Точно!
К этому моменту я уже пристегнул мой табельный револьвер и включил механизм люка. Крышка открылась с негромким шипением выравнивающегося давления - к нам или от нас, определить я не смог. Слабый дневной свет явил передо мной вздымающиеся серые холмы, между которыми большие и маленькие озерца отражали серое небо. На этом фоне ничто не двигалось. Небо было ровного свинцового цвета, без всяких признаков облачности. Воздух был холодным, но свежим.
9
Где-то на расстоянии нескольких световых лет от меня кто-то громко кричал:
- Полковник! Дышите! Пожалуйста, сделайте глубокий вдох!
Я почувствовал у себя на груди тяжесть толстого слоя камней, под которыми я был похоронен. Я немного расслабился - или попытался это сделать - и почувствовал, как из меня вырвался воздух. Это мне о чем-то напомнило.
"От нас", - решил я. Внешнее давление воздуха было низким. Я хватанул почти что вакуума и упал. ТЕПЕРЬ ХЕЛЬМ ВТАЩИЛ МЕНЯ ОБРАТНО И ПЫТАЕТСЯ УГОВОРИТЬ МЕНЯ ВДОХНУТЬ. Я подумал об этом. Слишком трудная работа. К ЧЕРТУ. ПОРА СПАТЬ. Я почувствовал себя лучше из-за того, что так ловко увильнул. Но тут слой камней увеличился еще на пару сотен футов, и я почувствовал, что ребра мои хрустят и вот-вот переломятся. Это меня как-то обеспокоило поэтому я сделал глубокий вдох и заорал:
- Ладно! Отвалите!
Я начал было садиться, но забыл о всех этих слоях ракушечника, базальта и глины, расплющивших меня. Потом началось землетрясение: глубокие пласты растрескались и взметнулись вверх, и я почувствовал, что мои кости ломаются, но какое это могло иметь значение? Все равно это были уже окаменевшие ископаемые, впрессованные в черную грязь. Поэтому я плюнул на них, удивляясь, как это можно дышать под такой массой камней.
Надо мной склонился Хельм. Рот его был открыт, и это его жесткие руки давили на мою грудную клетку, раздавливая меня. Я попытался хорошенько врезать ему, но обнаружил, что у меня нет ни рук, ни ног, ни туловища одно только ощущение боли и отчаянная потребность кому-то о ней сказать.
- Полегче, - услышал я чьи-то слова. Я подумал, чьи же они, и постепенно понял, что мои. Я вдохнул еще немного воздуха и сделал новую попытку:
- Ты мне все ребра раздавишь, Энди, - пожаловался я. Прозвучало это как "Ымерера..."
- Постарайтесь расслабиться, сэр. - Он отодвинулся на несколько дюймов. Лицо у него, бедняги, было озабоченным. - Мне очень жаль, сэр. - И по голосу его чувствовалось, что и правда жаль. Я не мог понять, чего.
- Прошла уже неделя с тех пор... как вы...
- Умер, - помог ему я.
Это слово внезапно заставило меня ощутить, что в грудь мне вонзается тысяча кинжалов, особенно при вдохе. Я еще раз вдохнул - просто, чтобы проверить. Это заставило меня закашляться, из-за чего кинжалы вонзились еще глубже.
- Извини, - сказал я ему, вернее, попытался сказать. Получился только новый приступ кашля, пока я снова не отключился. Потом я пытался кашлять и чертыхаться одновременно, что оказалось не слишком просто. Я злился на себя: во-первых, за то, что слаб, как американское пиво, а во-вторых, что не могу с этим справиться. Через некоторое время я уже сидел и сам опирался рукой без всякой помощи Хельма.
В поле моего зрения вплыло лицо Смовии. Ребра болели, но уже не так сильно, и док сказал:
- Ну вот, вы чувствуете себя лучше. Я перетянул вам ребра. И дыхание уже лучше. Я думаю, вы уже могли бы принять пищу.
- Как насчет небольшой лошадки - можно вместе с подковами? - предложил я, даже не кашлянув.
- Ja, da, for all dell, - проговорил Хельм, что транслятор перевел как "Э, ладно, о'кей". Не очень много в этих словах, но ведь лейтенант никогда не был говоруном. Я знал, что он хотел сказать: "Господи, сэр, как я счастлив видеть, что вам лучше".
- Я пытался помешать нашему доктору, - добавил он по-английски, - но, верно, он был прав. Вы сразу стали дышать лучше, когда он вас перетянул. А мне казалось, что получается слишком туго, но...
- Ты все правильно делал, Энди, - сказал я ему. - А что за чертовня произошла? - полюбопытствовал я. - Я только помню, что открыл люк - и фью!
- Это давление воздуха, сэр, - сказал он мне. - Похоже, на фазе Космического Целого, э-э, в этой А-Линии, сэр...
- Продолжай, - ободрил я его.
- Масса аргона, полковник, - выпалил он. - Боюсь, мы сильно сбились с курса. Время общей истории - четыре миллиарда лет. Атмосфера еще только формируется. Оказывается, планета попала в газовое облако, в основном из аргона. Дышать, конечно, можно, но очень малое давление. Ваши легкие чуть не опали, сэр. Какое-то время была масса крови, и док все каркал, как вы опрометчиво поступили, но...
Вернулся Смовия. Началось достаточно болезненное выстукивание и ощупывание, я сделал несколько глубоких вдохов по просьбе нашего милого доктора, и начал уже тревожиться, сколько времени потеряно, пока я тут валяюсь, не спеша раскаиваясь. Я мешком висел в своем командном кресле. На экранах видна была только грязевая равнина.
- Хельм, - окликнул я его слабым голосом. Он был прямо у меня за спиной. Обойдя мое кресло, он тревожно посмотрел на меня.
- Сколько, ты сказал, я был без чувств? - спросил я его и попытался сесть прямо, но упал с громким стуком, от которого у меня в ушах зазвенело, несмотря на то, что голова моя хлопнулась на подушку.
- Одну неделю, сэр, - мрачно сообщил он мне.
- Шаттл в порядке?
Он кивнул, но лицо его оставалось мрачным:
- Зарылся в грязь, но, насколько я смог определить, повреждений нет.
- Здесь все кажется слишком нормальным, - заметил я. А в энтропийной вакуоли, как считалось, все должно быть по-другому.
Хельм придвинулся ко мне, стараясь контролировать выражение своего лица.
- Только одно, полковник, - сказал он мне с видом человека, которому страшно неприятно сообщать дурные известия.
Я ждал, что он мне выдаст. Это оказалось просто конфетка.
- На самом деле мы здесь провели больше года, - сказал он очень тихо, как будто не хотел себя подслушать. - Солнце с места не сдвинулось, день все тот же, но хронометр корабля все еще работает, и календарь тоже. На той неделе исполнится год. Вы уже третий раз приходите в себя. Через несколько секунд вы опять потеряете сознание.
- Но субъективно прошло не больше, чем пара часов, - проворчал я. Приборы, видимо, сломались. Нам нельзя оставаться здесь так долго!