«Бамуугомбожав баабай», — тотчас догадался он, пораженный произошедшей метаморфозой.
— Да, это я, сын мой, — отряхиваясь от перьев, подтвердил старец. — Надеюсь, не сильно напугал тебя? Мне пришлось принять облик птицы, потому что переход из нашего мира к вам, людям, очень сложен даже для меня и далеко не каждому духу или божеству доступны подобные перемещения. Странно, но Аймшагтаю и ему подобным духам гораздо легче удается принимать разные личины, поэтому они сплошь и рядом, снуют среди вас, осуществляя свои зловредные дела.
Упомянув темные силы, он досадливо поморщился.
— Это из-за них люди стали забывать о том, что у каждой местности, в особенности у рек, озер, гор есть свои божества и эжины-покровители. Разные народы называют их по-своему, но раньше, когда люди еще не были такими испорченными, им поклонялись все — и большие, и малые народы. Божества очень сердятся, когда земле, которую они оберегают, причиняется какой-либо вред. Здесь, у Великого озера[86], люди еще продолжают поклоняться нам. Но в других местах, где людей расплодилось больше, чем муравьев, небесные покровители, некогда очень могущественные и способствовавшие процветанию этих народов, пребывают в полном забвении. А люди, проживающие там, настолько погрязли в скверне, загрязнили свои земли и реки, что их божества просто вынуждены приступить к решительным действиям. Ты понял, о чем я? — спросил он Мунко.
— Думаю, что да, — не сразу отозвался тот. — Неблагодарные люди, бездумно загрязняющие землю, на которой они живут, могут стать жертвами собственных ошибок.
— Именно так. Все человеческие трагедии — плод людских ошибок. Ну а тем, на кого обрушивается заслуженный гнев божеств, никто не в силах помочь.
«Это уж точно», — согласился с ним Мунко, вспоминая кадры телевизионной хроники о стихийных бедствиях, участившихся в последнее время.
— Хорошо, что Доржи Дугарович многое тебе уже разъяснил. А главное — раскрыл тайну твоего происхождения, — улыбнулся Бамуугомбожав Баабай и, не дожидаясь ответа, признался: — Да, я сильно рисковал, когда тайком являлся твоей матери, потому что меня могли сурово наказать за это! Но что мне оставалось делать? Смотреть, как скверна охватит и нашу землю? Я советовался с ближайшими из могущественных божеств — Перуной и Ярилой[87], которым подвластны обширные земли. Они одобрили мои замыслы. В общем, здесь, на нашей земле, может зародиться круговорот всеобщего спасения, в который будет вовлечено все: реки, горы, звери, люди и их божества. Позже и на Суглане духов меня поняли и поддержали. Тебе, сын мой, выпало стать нашим посланником. Ты должен оказать противление злу и спасти землю от скверны!
«Круговорот всеобщего спасения, противление злу. Значит, высшие божества решили, что именно наша земля может стать территорией всеобщего спасения? И все это предстоит совершить мне?» — сомневался Мунко.
«Посланник! Чрезвычайный и полномочный посол, ну и, соответственно, спаситель. Не хватает только верительной грамоты от небесной канцелярии, черт побери!»
— А вот черта поминать ни к чему, — назидательно сказал Бамуугомбожав Баабай. — К тому же, в трудную минуту я обязательно приду тебе на помощь.
Мунко понял, что с Бамуугомбожавом надо быть начеку и как бы фильтровать свои мысли, чтобы не попасть впросак в следующий раз.
— Дурные помыслы, — сказал Бамуугомбожав Баабай, — обычно приводят к дурным поступкам. Насчет посла, пожалуй, ты прав. Ты и есть наш чрезвычайный и полномочный посол в мире людей. Кстати, я ведь не торопился и терпеливо ждал несколько десятков лет. Ты должен был набраться жизненного опыта, достаточного для того, чтобы выполнить свое предназначение наверняка. Я хотел подождать еще, но темным силам каким-то образом стало известно о моих планах и они решили опередить меня, преждевременно забрав твою мать в верхний мир. А поскольку, как тебе теперь известно, душа у вас была одна на двоих, то и ты, по их коварному замыслу, должен был отправиться вслед за ней. Именно в результате их злонамеренных происков она внезапно заболела, а затем и скоропостижно ушла из жизни. Что уж говорить! Даже я не смог ее уберечь, хотя признаюсь, — при этих словах божественный отец деликатно замялся, — за время наших тайных встреч мы воспылали настоящим чувством друг к другу.
Все еще продолжая сокрушаться, что ему не удалось предотвратить печального исхода, он тяжело вздохнул.
— Для того чтобы усыпить бдительность близких, и в первую очередь — мою, они поставили надежную защиту и подстроили все так, будто это было обычное легкое недомогание. Мне больно тебе об этом говорить, но если бы не темные силы, она была бы жива-здорова до сих пор. Но, конечно же, главной их целью было — забрать тебя! И им чуть не удалось сделать это! Помнишь свое путешествие на небеса? Нохойн тархи[88], — не сдержавшись, в сердцах ругнулся он. — Они хотели воссоединить половинки ваших душ в потустороннем мире, и уж тогда я бы точно был бессилен. Но наперекор их козням, я сумел-таки вмешаться, взломал их защиту, поставив взамен свою, и вернул тебя на землю!
Мунко тотчас вспомнил все подробности своего небесного путешествия.
«Так значит, это мой божественный отец позаботился о том, чтобы прочная пелена ограждала меня от любого воздействия снаружи?! А ангелоподобная девочка, которая звала меня за собой, все-таки была моей мамой?»
— Да, это была она, — подтвердил Бамуугомбожав Баабай. — На небесах ведь нет особой разницы, в каком теле пребывает душа. Мы вообще не придаем значения ни крови, ни цвету кожи; нам это, сам понимаешь, попросту ни к чему. Другое дело, что души стремятся перерождаться из поколения в поколение там, откуда они родом. Бывает, правда, что некоторым, наиболее сильным из них, доводится странствовать по свету, улучшая внетелесную сущность тех народов, у которых она по какой-либо причине вырождается. Но чаще всего это происходит по нашей воле — ведь нам, божествам, виднее, какому народу надо вовремя оказать помощь.
Он сделал небольшую паузу, чтобы дать сыну осмыслить сказанное.
— В случае с твоей матерью мы с Перуной попросили богов очень почитаемых горных вершин, расположенных далеко отсюда, на самом краю земли, там, где заходит солнце[89], в сорок девятую ночь приютить душу твоей матери, чтобы до нее не мог добраться Аймшагтай шолмос. Я ведь предвидел, что когда настанет час, после которого она будет вынуждена покинуть свой дом навсегда, он попытается похитить ее и подстроить все так, чтобы она забрала тебя с собой. Конечно, она не могла так быстро переродиться в ту девочку. Просто боги горных вершин, чтобы надежнее спрятать ее, временно дали ей этот облик. Но Аймшагтай тоже не сидел без дела и нашел такую же нечисть, как он сам, злобного Леприкона. Устроив грандиозный шабаш, они все-таки разгадали, в каком облике скрывается твоя мать, и сумели найти и выкрасть ее. Ваше воссоединение должно было произойти там, где мои друзья прятали душу твоей матери. Это очень далеко отсюда, и если бы ты добирался туда как обычно, то есть в своем телесном облике, это заняло бы у тебя около недели — на самой быстрой из тех повозок[90], какие ездят у вас по земле. Но на небесах расстояний не существует, и перемещения происходят почти мгновенно. К тому же, не забывай, что твоя мама звала тебя. Однако, я вовремя вмешался и не дал вам воссоединиться. Иначе ты бы так и остался там и не смог исполнить свое предназначение. А хитроумный Аймшагтай шолмос завладел бы твоей душой и телом. Теперь ты знаешь, что это я вернул тебя на землю, стерев из твоей памяти то, что приключилось на небесах. Другое дело, что твоя душа, впервые покинув свое тело, заблудилась и не смогла сама вернуться в него. Для этого понадобилась помощь шамана. Такое часто случается с душами людей. А самое главное: я сделал так, что теперь ты и твоя мама свободны друг от друга, — подчеркнул Бамуугомбожав Баабай. — У вас не одна душа на двоих, как это было раньше, а у каждого своя. Я намеренно погрузил тебя в воспоминания о самом чудесном и надежном мире, в котором в счастливом неведении пребывает каждый, прежде чем явиться на этот свет. Надеюсь, ты уже догадался, что чудесный мир, о котором я сейчас говорю, — ничто иное, как материнская утроба. Я сделал это для того, чтобы твоя душа очистилась от всего лишнего, наносного и суетного.
В подтверждение его слов на полянке все тотчас всколыхнулось и пришло в движение: зашелестели травы, зашумели, покачивая ветвями, родовая береза и другие деревья. Даже луговые цветы, уже клонившиеся было ко сну, дружно встрепенулись, блеснув своим нежным разноцветьем. А божественный отец, подойдя к Мунко, слегка приобнял его и ласково взъерошил ему волосы.
— Мне пора, сын мой.
«Так это он погладил меня по голове!» — догадался Мунко, вспомнив осторожное прикосновение, которое он ошибочно принял за дуновение ветра. Бамуугомбожав Баабай стал медленно отдаляться.
— Удачи тебе на твоем благословенном пути! Помни, ты должен возродить веру!
С этими словами он то ли взбежал по березе на проплывающее мимо облако, то ли растворился в уже начинающем темнеть вечернем воздухе.
Когда Мунко добрался до аршана, стало совсем темно. Хотя он впервые шел по незнакомой лесной дороге, к тому же в такой поздний час, он почему-то был уверен, что не собьется с пути. И действительно, вскоре после ручья, за поворотом, приветливо заблестели огни в окнах домов, высвечивая забор, которым была обнесена местная здравница. Мунко нашел калитку, она оказалась незапертой. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как из темного угла, свирепо рыча, выскочила сторожевая собака. При свете тусклого фонаря, висевшего неподалеку на столбе, Мунко разглядел крупного хотошоо — бурят-монгольского волкодава. Свирепый пес, обнюхав его, внезапно умерил свой пыл, миролюбиво буркнул: «Свои, проходи», — и не спеша пошел прочь.
Услышав лай, из крайнего домика кто-то выглянул и пригласил зайти в дом.
— Мунко Бадмацыренов? — поинтересовалась невысокая средних лет женщина, когда он прошел внутрь. — Я в курсе. Цырма Дулмаевна говорила мне насчет вас. Что-то вы припозднились. Я уже начала беспокоиться, не заблудились ли ненароком? — захлопотала она, делая записи в тетради для приема отдыхающих.
Мунко извинился за позднее появление. Женщина выдала ему постельное белье, и они направились в корпус, который находился чуть повыше.
— Вот здесь и располагайтесь, — она завела его в небольшую опрятную комнату. — Тут все есть: чайник, плитка, посуда. Тесновато, конечно, но зато будете один, никто вам не помешает. Мы всегда эту комнату для городских оставляем. Недавно один профессор из Улан-Удэ был. Говорил, понравилось у нас, — похвасталась она. — В общем, здесь вам будет спокойно. Люкс по нашим меркам, — подытожила словоохотливая хозяйка.
Мунко поблагодарил ее и поинтересовался, где остановились Батор и Цырен. Он даже не стал называть их фамилии, полагая, что тут их все должны знать.
— В следующем корпусе. Как заехали, со вчерашнего дня не просыхают!
— Она сокрушенно покачала головой: — Сами не отдыхают, и другим не дают. Слышите, гудят голубчики?
И действительно, в соседнем доме раздавались выкрики и смех. — Ну ладно, мне пора, — заторопилась хозяйка. — Завтрак в девять. Спокойной ночи!
— Спокойной ночи, — сказал Мунко, вновь поблагодарив ее за теплый прием.
После ухода радушной хозяйки он расстелил постель и хотел было прилечь, но передумал и вышел на улицу. Окна в доме напротив, откуда доносились громкие голоса, ярко горели. Он немного постоял, сомневаясь, стоит ли идти в подгулявшую компанию, но все же решил заглянуть к своим приятелям.
— Ха, кто к нам пожаловал! — бурно приветствовали его Баторка и Цырен, а также худой незнакомый парень, кличка которого, как оказалось, и была — Худой. Еще двое спали на своих кроватях, по-видимому, уже не в силах продолжать застолье. В углу комнаты темнела батарея пустых бутылок.
— Проходи, мы уж заждались, — засуетились они, освобождая место для гостя и нарезая закуску.
— Моя вчера мне звонила, говорила, что ты приехал, — пояснил Баторка.
— Вот с тех пор тебя и ждем.
Похоже, они были рады появлению нового человека, к тому же приехавшего из города. Под их одобрительные возгласы Мунко пришлось выпить изрядную дозу «штрафной».
— А помнишь?! — все дружно, наперебой, стали вспоминать юношеские проделки, смеясь над своими давними приключениями. С хохотом вспомнили подружку, которую между собой называли «ненасытной», ныне на редкость примерную хранительницу семейного очага и уважаемую общественницу. Приятели упрекали Мунко, что он редко приезжает, говорили, что он совсем «отбился от стада». После очередной рюмки разговоры стали неуправляемыми, Мунко собрался было уходить, но его уговорили остаться. Впрочем, он вскоре пожалел об этом, потому что Цырен, сильно захмелев, стал невыносим.
— Я самый богатый бизнесмен в этих краях, — хвастался он. — Захочу — офис в Улан-Удэ открою, захочу — в Москву переберусь, — довольный собой, хохотнул он. — И никто мне не указ: ни милиция, ни прокуратура. Особенно местные, — продолжал разглагольствовать он. — Куплю всех! А вот ты неудачник, — обратился он к Мунко. — Так и будешь всю жизнь торчать за копейки на Сагаан-Морине, потому что бабки не умеешь делать.
— Да ладно уж, никто и не спорит, что ты удачник, — довольно миролюбиво ответил Мунко, но Цырена это почему-то разозлило.
— Не каждому дано бабки делать! — закричал он. — Если этим придуркам не дано, то они и вьются вокруг меня, — пренебрежительно кивнул он на своих друзей. — Бабки заколачивать — это особый, можно сказать, божий дар. Я, например, с нуля начинал. А они способны только на то, чтобы присосаться к уже готовому.
Бахвальство Цырена надоело Мунко.
«Надо же, божий дар, — усмехнулся он. — Неужели еще один избранник объявился?! Ну, уж нет, просто распоясавшийся нахал, причем ставший богатым далеко не праведным путем», — и перед мысленным взглядом Мунко промелькнули картинки основных этапов обогащения Цырена.
— Послушай, — сказал Мунко, в упор глядя на своего приятеля. — Говоришь, с нуля начинал? А начинал-то ты с конопли. Сколько земляков своих дурью[91] потравил, не считал? А леса сколько незаконно вырубил? Да, тебе никто не указ, раз все куплено. А Дандара по миру пустил, ты не забыл? Он ведь на тебя честно работал, а ты его обманул! Вот он, бедняга, и не выдержал.
— Что ты мелешь! — возмутился Цырен. — Какая еще конопля?! А Дандар, царствие ему небесное, — все знают, что на охоте в ущелье случайно сорвался!