Второе — опора на возобновляемые источники энергии («заставим землю (soil), солнце и ветер приводить в движение наши моторы и станки». — С удовольствием ещё раз привожу эту часть из речи Президента США).
Третье — рециркуляция отходов, бытовых и промышленных, и минимизация отрицательных воздействий на биогеохимические циклы вещества в Биосфере.
Развивающимся странам надо помогать, но не откупаться деньгами, а передавать им принципиально новые технологии, безопасные для человека и окружающей среды. Глобальная программа био-техно-ремедиации, очищения окружающей среды с помощью биоагентов, здесь вполне может быстро заработать на основе научных разработок американских и российских учёных и технологов.
Помимо красивых жестов, намерений и призывов, государственные деятели могут всерьёз содействовать решению названных проблем на уровне вовлечения интересов общества и, главное, «могущественного рынка»: сделать выгодными и поощряемыми конкретные задачи очистки, рециркуляции и экономии вещества и энергии.
О намерениях Президента США я уже говорил. Президент России в своих недавних выступлениях резко критиковал неэкономичность расходов вещества и энергии в теперешних российских технологиях и требовал прекратить расточительство. От имени простых жителей мира, говорю: «Спасибо, господа Президенты, так держать! Лишь бы это не осталось на уровне благих намерений, вымощенная из которых дорога ведёт, известно куда.»
3. Снизить уровень напряжённости и недоверия между нашими странами, начиная с Вас, господа Президенты, государственных и общественных организаций и кончая простыми людьми.
К большому сожалению, уровень антиамериканских настроений в России и антироссийских настроений в США возрастает, хотя, казалось бы, должно быть наоборот после окончания холодной войны, распада СССР и отсутствия реального противостояния. Но жизнь сложнее схем. Холодная война длилась так долго, что пугающие лозунги вроде — «Русские идут!», «Опять эти американцы лезут везде!» — надолго въелись в мозги большинства жителей наших стран. В последнее время этому способствуют рост экономического потенциала России и заметное усиление её вооружённых сил и амбиций; глобальный финансовый кризис, в котором россияне обвиняют Америку и, во многом, не без оснований. Но выше этого действительно должны стать и начать работать провозглашённые обеими странами лозунги следования по пути демократии, обеспечения прав (и обязанностей!) человека, свободного и достойного существования всех людей. Этим и должны руководствоваться истинные государственные деятели не только в долгосрочной перспективе, но и в повседневной активности, не нагнетая страха и не играя на нём в свою пользу.
Для иллюстрации этого приведу известное высказывание одного из главарей нацистского рейха Германа Геринга на судебном процессе в Нюрнберге:
«…народ всегда можно заставить делать то, что выгодно властителям. Это дело нехитрое. Всё, что нужно сделать — так это сказать людям, что на них напали, и обличить пацифистов в отсутствии патриотизма, а также в том, что они подвергают страну опасности и предают её интересы.»
Отнюдь не глуп был Геринг, умел манипулировать людьми в корыстных интересах, но надо помнить лидерам всех уровней и не только президентам, чем такие дела кончаются.
Мне, человеку, не облечённому властью, трудно давать конкретные советы на государственном уровне. Но на уровне простых людей знаю — надо существенно увеличить возможности прямых контактов между людьми наших стран. Надо заметно усилить программы обмена, подобные американской «Реор1е 1о реор1е», резко увеличить обмен визитами молодёжи, прежде всего студентов, не ограничиваться приёмом групп специалистов, особенно надо увеличить объёмы взаимных поездок по культурному обмену с проживанием гостей в домашних условиях. Эти программы надо поддержать финансово и через СМИ, с регулярным показом визитов по телевизионным каналам, в том числе — общегосударственным. Уверен, что многие сограждане наших стран охотно пойдут на это. Чтобы не быть голословным, приглашаю лично Вас, господин Барак Хусейн Обама, посетить Сибирь, г. Красноярск в любое удобное для Вас время. Моя семья, родственники и друзья гарантируем Вам (и Вашей семье) отличное времяпровождение: знакомство с городом и окрестностями, интересные беседы и встречи с горожанами. Когда мы, сибиряки, приглашаем кого-либо в гости, мы добавляем: «Приезжайте в тёплое время и по своей воле». Внешнюю охрану Вам, надеюсь, обеспечат наши власти, а внутреннее тепло будет исходить от нас, простых жителей Сибири.
Я приглашаю с удовольствием заодно и нашего Президента приехать к нам в Красноярск отдохнуть и побеседовать с президентом США в непринуждённой обстановке (можно «без галстуков»), но боюсь, что наша бюрократическая система не позволит Вам, Дмитрий Анатольевич, расслабиться.
Итак, до встречи, глубокоуважаемые господа Президенты, виртуальной, по переписке, или реальной — как получится. Примите мои уверения в искреннейшем к Вам почтении и пожелания удачи в Ваших многотрудных делах. Надеюсь также, что мои отеческие наставления окажутся Вам полезными или хотя бы просто информативными.
Россиянин, сибиряк-красноярец, доктор биологических наук, профессор, Заслуженный деятель науки РФ Н. С. Печуркин
Р. S. Конечно, многие проблемные вопросы остались «за кадром». Об одном не могу не упомянуть. Это — повсеместная неконтролируемая торговля обычным оружием. К моему большому сожалению, и Россия, и Америка являются явными лидерами по производству и продаже оружия в избыточных количествах.
Но, господа Президенты, этот «товар» предназначен и используется для «убиения человеков», т. е., всех нас, современников — и мне, и Вам подобных Личностей. Начните делать хоть что-нибудь, чтобы в мире было меньше страшных современных средств убийства, чтобы кажущиеся племенные или государственные интересы (вроде выгоды от торговли оружием) не довлели над общечеловеческими, из которых один из главных — «Не убий!»
Это моё письмо трудно было послать президентам по электронной почте, так как их почтовые ящики были рассчитаны на короткие заявления от народа, вроде жалоб или личных прошений.
Президенту Медведеву полный текст письма и книжка «Солидарный путь выживания в XXI веке — Личность, Государство, Человечество, Биосфера» были переданы моими московскими друзьями в его общественную приёмную в Москве. От клерков пришло стандартное уведомление мне в Красноярск, что письмо и книжка получены, за что мне объявляется благодарность. На этом пока связь прервана.
Президенту Обаме я попытался через Интернет послать укороченный вариант с конкретными предложениями и через его блог, и через наши центральные электронные СМИ, которые, по их уверениям, имеют связь с Америкой, но уведомления о получении моих писем не получил.
Моё резюме: То, о чём я их просил, хотя далеко не всё, делается ими. Не льщу себя надеждой, что происходит это по моим предложениям. Но надеюсь, что глас простого народа им, нашим слугам, которым мы доверились на короткий срок, весьма полезно знать, чтобы служить нам верой и правдой. Ибо безмолвным народом легко править по своему усмотрению и произволу, в чём мы на горьком опыте убеждались не раз.
Когда тяжёлый апрельский снег начал валить мимо окон, снова закрашивая белым, до слёз невинным цветом оттаявшую было чёрную землю, сидел я как раз у окна и вспоминал дикие алые тюльпаны. Целые жаркие поля их я видел, и вовсе не в Голландии — матери чудесного банального цветка. Да и мать ли Голландия тюльпану? Алые поля я видел в Казахстане, в тех его глубинных степных районах, где из всей цивилизации за тысячу лет отмечено ровно три события. Первое: прокатилась на Россию Орда, но возвращалась уже другой дорогой. Второе: был построен космодром Байконур. Третье: в степи обосновалась воинская часть — строительный батальон, я в нём в юности служил срочную.
В ряду этих событий не числится разведение голландцами тюльпанов в Азии. Они тут, вероятно, росли, когда в Голландии о них ещё и не задумывались. Тогда, конечно, и никакого Казахстана в помине не было. Это подумать страшно, когда они росли, первородные тюльпаны. А вспомнил я о них, о цветах, вот почему: смотрю в окно и вижу, как по белому снегу плетётся мальчишка и держит, несколько небрежно, в руке тюльпаны. Остановился и глядит на сосновые ветки. С сосны на него уставилась белочка. Тут у нас Лосиный остров, белки водятся прямо с краю.
Я пригляделся к цветам: да, это тюльпаны у него. А мальчишка очень похож на моего сослуживца Колю Сергеева, который меня в армии от смерти спас. Я там замерзал в степи, как тот ямщик из песни.
И вот я сижу, и пошли размышления одно за другим, и я додумался вот аж до чего: жалко ли мне хоть кого-нибудь на белом свете?
Положа руку на сердце, разве мне жалко кого-нибудь в этом мире, где мало кто кого жалеет, кроме себя? Жалость — это высокорасходное чувство, оно ослабляет энергетику личности. Батарейки в душе садятся. Всех не пережалеешь, а выборочно — это уже что-то другое. Это — как откупиться. Я безжалостен, что означает — равнодушен. Во мне накопилось много обид. Эти обиды оставили по себе знаки.
На моём теле есть, например, шрамы от ножа, от лома, от дубины, множество есть и не шрамов, а так — следов воздействия. Отметины жизни. А ведь я, в отличие от многих, в тюрьме не сидел.
А погибнуть мог не раз и различными способами. Много разнообразных способов судьба на мне примеряла. Однажды меня столкнули с третьего этажа — упал на кучу песка. Шалость детства.
Отрочества и юности могло уж и не быть вслед за этим полётом, если бы за пять минут до этого самосвал не вывалил под окном пять тонн песка.
Ещё приведу случай. Я уже был взрослый, после армии, журналист из Москвы. Мы ехали из степного совхоза, водитель заснул за рулём, и мы в «козле» закувыркались в кювет. Остались живы, но крови выхлестало из нас — я не знал, что её в человеке столько. Тут ещё то приятно, что дело было в социалистическом Казахстане, в степях, где кювет — один на миллион квадратных километров. Казах за рулём умудрился заснуть именно в этой точке своей любимой республики. До этого он весь день спал в тени под реликтовыми соснами, там есть реликтовые сосны. Их даже меньше, чем кюветов в тех плоских краях.
А сосны такие: ветки у них очень тонкие и строго горизонтально растут в стороны от тонкого же ствола. Сопротивление безумным ветрам почти никакое, вот они и выросли там, и выдержали с библейских времён. Хотя там не Библия, а Коран. Аллах у них в чести, у казахов, я забыл. Я был тогда коммунист, остро интересовался религиозным вопросом. Мы даже на кладбище съездили, и я это кладбище, чтоб не разжигать национальные обиды, описывать не буду. Но я этого никогда не забуду. Мне директор совхоза, тоже коммунист, сказал:
«Вы про кладбище не пишите. Тут сложно между русскими и казахами».
Я уважаю все обычаи, может, с точки зрения мусульман, наш обряд погребения, православный, тоже не ахти как хорошо смотрится.
Я с ним подружился, с директором, как коммунист с коммунистом. У нас были взгляды схожие, общие взгляды на многие вопросы. Он мне доверительно про всякие местные ужасы рассказывал. Сейчас про это дело по телевизору запросто, а тогда — ни-ни. Берегли дружбу народов. Свадьбы праздновали: казах и русская. Русский и казашка. Там ещё и чеченцы были, шабашники на стройке, человек пятнадцать, но они ни с кем не смешивались. Их звали: грачи. Чёрные они, сильные, деликатные. Все с ножами. Они там «сидели на Коране» — это означает, что они своим отцам поклялись на Коране, что пять лет водку пить не будут.
Мы с этим директором совхоза крепко подружились после аварии с кровопролитием. Водки там выпили, под бешбармак, сто литров. И с казахами, и с русскими. А чеченцы, хоть и кушали с нами, а водку не пили. Клятва!
Потом директор мне в Москву письмо написал, когда я статью напечатал в журнале. Он меня поблагодарил за хорошую статью. А позже, через несколько лет, он мне сообщил одно неприятное известие. Трагическое известие.
И потом, ещё через много лет, ещё одно письмо написал.
Казах, водитель, змей, анашу курил целый день, его под наркотой райские гурии щекотали по всем местам и дощекотали до крайнего кайфа: поплыл за рулём, змеина.
Мне его жалко, а? Мы же могли вместе с ним разбиться, могли сгореть, как бензиновые факелы. Расцвели бы там, как тюльпаны, только тюльпаны на месте головками покачивают, а мы бы катались и кричали от дикой боли огня.
Это я так второй раз в жизни в Казахстане оказался, а первый раз — я там в армии служил. Очень давно. Тоже чуть не пал смертью глупых. Хоть не езди в этот Казахстан.
Я служил в секретных частях. До присяги бывает карантин, в карантине стараются из юноши сделать солдата — преимущественно путём всяких унижений. В том числе голодом. Я хотел солдатом быть, но меня призвали в секретный стройбат. Мы там принимали присягу с учебным просверлённым автоматом — это стыдно. Как если бы нож из пластилина, а ты им хвалишься: у меня нож! у меня нож!
Один паренёк, из тамбовских, на седьмой день, ещё сотворение солдата не закончилось, на седьмую, точнее, ночь, сбежал из части. Местность там, как блин, это не Алма-Ата в долине между гор, а там местность — блин. Как стол, местность плоская. И он сбежал — а куда там бежать? Там ты пройдёшь километров пятнадцать — и тебя неплохо видно. Если не пыльная буря, само собой. Но в бурю бегать — смерти искать. То же — в пургу. Я там однажды, на втором году службы, чуть не замёрз. Меня нашли. Но об этом попозже.
Убежал паренёк из карантина, а куда там бежать. Дикие места. Степь. Женщин нет ни одной, только библиотекарша приезжала. Но, конечно, некрасивая. Красивые дома у нас остались. Вы служите, мы вас подождём. Под дождём.
Там и дождей никогда не было, снега зимой — и то не было, его в буран ветер куда-то уносил. Наверное, в Россию, в эмиграцию, чтоб казахам не достался.
И вот он убежал из Казахстана. Думал, что убежит. Нас построил полковник Якин и стал давать направления, где ловить дезертира. Кому куда, а мне он приказал так:
— Туда! — и показал рукой. — Там заброшенная землянка. Сергеев может в ней отсиживаться. Бегом — марш!
Я побежал и скоро добежал до землянки. Это, мне кажется, была землянка — ровесница космодрома Байконур. Землянка приподнималась над степью примерно на две ладони. Мимо пройдёшь — не всякий раз заметишь. Склончик такой. В этом склончике оконце — длинная форточка, без стекла. Ещё сбоку яма, из этой ямы вход, осыпавшийся, в землянку.
Там ли Сергеев?
Мне было всё же страшно, мало ли что у него на уме, у дезертира! Я стал на колени, голову скособочил, чтобы заглянуть в оконце землянки, и услышал прямо у уха текучий шорох. Я вывернул голову в другую сторону и увидел: прямо перед моими глазами, в сантиметре, в оконце втягивается толстая, бесконечная змея.
Гадина!