- Зир!
Оно эхом прокатилось под сводами - звонкое и мелодичное, подобно музыкальной ноте. Правую ладонь Трэвиса резко кольнуло, и он всем своим существом почувствовал высвобожденную произнесением имени руны магию. И не только почувствовал, но и увидел: атмосфера в зале внезапно сгустилась и задрожала - словно порожденное раскаленным пустынным зноем марево над автострадой где-нибудь в Неваде.
Трэвис снял и снова надел очки. Нет, наверное, все-таки померещилось. Все было по-прежнему, а толкователи уже покидали зал тем же путем, каким явились. Он прикоснулся к ладони. Покалывание сменилось легким зудом, с которым он уже свыкся, как свыкся с мыслью о том, что ему от него никогда не избавиться. Зуд сопровождал его днем и ночью, как бы напоминая, что сила здесь, рядом, и ждет только команды хозяина, чтобы вырваться на свободу и смести все вокруг всепожирающей волной ненасытного пламени. В голову вдруг пришла дурацкая мысль: интересно, как он будет выглядеть в таком же светло-сером балахоне, как у тех двоих?
Отвлекшись, он пропустил начало вступительной речи Бореаса и теперь слушал короля с удвоенным вниманием, стараясь уяснить, куда он гнет.
- ... и эта Тень угрожает пасть и закрыть своим крылом не только какой-то один, но все Семь доминионов, а вслед за ними - весь Фаленгарт! Вот почему собрались мы здесь сегодня на Совет Королей, вот для чего прибыли вы в Кейлавер. И я рад приветствовать вас за этим столом - каждого по отдельности и всех вместе.
С этими словами Бореас поднял стоящую перед ним огромную золотую чашу, наполненную красным вином.
- Я прошу вас выпить вместе со мной вина из этой чаши, - продолжал король. - Эта малакорская реликвия бережно хранилась до сего дня, и я уверен, что, пригубив ее, мы все еще раз вспомним о былом величии, забудем прежние обиды, встанем плечом к плечу и совместно бросим вызов надвигающейся Тьме.
По реакции участников Совета нетрудно было понять, что предложение Бореаса особых восторгов не вызвало, хотя возражать в открытую никто из них не осмелился.
Бореас тем временем, словно не замечая брезгливой маски на лице Эминды или нерешительно переминающегося с ноги на ногу Лизандира Брелегондского, поднес чашу к губам и отпил глоток, после чего передал ее стоящему справа от него молодому Кайлару Голтскому. Тот поспешно отхлебнул из чаши, умудрившись при этом пролить часть вина на стол. Философски пожав плечами, он передал чашу следующему и вытер пролитое краем своего плаща. Трэвис с любопытством следил, как пьют остальные монархи. Соррин Эмбарский, к примеру, лишь чисто символически омочил в вине губы, Персард Перридонский с удовольствием выпил несколько глотков, после каждого отдуваясь и облизывая губы, зато Лизандир, которому эта церемония вроде бы претила сильнее прочих, присосался к вину с такой жадностью, как будто ничего не пил по меньшей мере неделю. Следующей на очереди была Эминда, которой и передал коротышка изрядно опустевшую чашу.
Королева Эридана взяла ее в руки и уставилась на вино с таким выражением, словно узрела в нем дохлую крысу или учуяла запах яда. Все остальные не сводили с нее глаз, и даже Лизандир занервничал и принялся крутить украшенные самоцветами золотые пуговицы на камзоле. Собравшиеся на трибунах затаили дыхание. Но Эминда продолжала колебаться.
Видя ее нерешительность, Бореас снова заговорил. Он не повысил голоса, но его рокочущий бас свободно проникал в самые отдаленные уголки зала.
- Знайте все, что в центре этого стола находится изображение руны мира и согласия, связанной в те далекие времена, когда дивное искусство вязания рун еще не было безнадежно утрачено. Магия сей руны такова, что не допустит свершиться в этом зале никакому насильственному деянию - как прямому, так и косвенному, - сколь бы могучей ни была направляющая его рука.
Эминда метнула на монарха Кейлавана исполненный жгучей ненависти и черной злобы взгляд. Даже Трэвис без труда догадался, что все заверения Бореаса для нее не более чем пустой звук. Но деваться было некуда: эриданка подняла чашу, пригубила и торопливо, словно та жгла ей пальцы, сунула в руки Иволейне.
Прекрасная повелительница Толории приняла ее с царственной невозмутимостью и так ловко, что сумела отчасти сгладить неприятное впечатление от откровенно хамского поведения Эминды. Грациозно склонив свою лебединую шею, она неспешно отпила из чаши и вернула ее Бореасу. Тот поднял чашу над головой, демонстрируя ее залу, поставил на стол и громогласно произнес:
- Совет Королей объявляется открытым!
Монархи заняли свои места вокруг стола; вслед за ними опустились на каменные скамьи и все присутствующие в зале. Трэвис нагнулся к уху Бельтана:
- У меня такое ощущение, что Эминда почему-то сильно недолюбливает твоего дядюшку. Или я ошибаюсь? Рыцарь насмешливо фыркнул:
- Твои слова, мой друг, отражают действительность примерно в той же степени, как утверждение, что огонь недолюбливает воду! Похоже, однако, она успела неплохо столковаться с Лизан-диром.
- Готов поверить на слово, - усмехнулся Трэвис, - хотя сильно сомневаюсь, найдется ли с кем столковываться среди всех его одежек.
Бельтан тоже усмехнулся и крепко сжал руку Трэвиса. Последнего его жест немного удивил и в то же время обрадовал. Пускай он никто в этом мире, зато у него есть надежный друг, на которого всегда можно положиться. И какое, в конце концов, имеет значение то обстоятельство, что друг этот принц? Он с благодарностью ответил на пожатие, и некоторое время они так и сидели - не размыкая рук и остро ощущая крепнущую близость друг к другу.
Визгливый женский голос, в котором отчетливо слышались истеричные нотки, нарушил тишину.
- Мы ждем, Бореас, - первой заговорила Эминда, устремив пышущий откровенной злобой взор на владыку Кейлавана. - Совет Королей открыт, и ты, быть может, соблаговолишь наконец разъяснить нам, зачем тебе понадобилось его созывать? Суровые зимы, разбойничьи шайки и нашествия варваров - все это бывало и раньше. Не могу поверить, что причина кроется только в этом. Или кейлаванцы настолько изнежились и ослабели, что их уже повергает в трепет появление кучки грязных бандитов с большой дороги?
Оскорбительная речь королевы Эридана мгновенно накалила атмосферу в зале. Со своего места в первом ряду Трэвис хорошо видел, как смущенно потупились другие монархи и как побелели костяшки пальцев Бореаса, судорожно стиснувшего край стола. Эминда определенно не собиралась тратить времени даром, а решила, что называется, сразу взять быка за рога. Бореас открыл рот, но никто так и не узнал, что он намеревался ответить, потому что в этот момент парадная дверь в зал с треском распахнулась и на пороге возникла чья-то высокая фигура, на которой моментально скрестились взоры всех собравшихся.
Это был Фолкен.
За спиной барда теснились несколько стражников с обнаженными алебардами, но тому хватило одного взгляда, чтобы гвардейцы заколебались и отступили. Трэвис впервые видел Фолкена в таком состоянии. Обычно усталое меланхоличное лицо дышало страстью и гневом, бледно-голубые глаза потемнели, как грозовое небо, и метали молнии.
- Что он затеял? - в тревоге обратился к Бельтану Трэвис.
- Помимо того, что вознамерился довести моего бедного дядюшку до апоплексического удара? Понятия не имею. Но думаю, мы об этом очень скоро узнаем.
Бореас поднялся с кресла и выпрямился во весь рост. Его густые угольно-черные брови угрожающе сдвинулись, свидетельствуя о стремительно нарастающей ярости.
- Не слишком ли много ты себе позволяешь, Фолкен Черная Рука? загремел под сводами раздраженный голос короля. - Потрудись немедленно дать объяснения своей оскорбительной выходке и покинуть Совет, иначе, клянусь Ватрисом, у меня не останется другого выхода, кроме как испытать могущество хранящей мир и согласие в этом зале руны!
Не обращая внимания на разъяренного монарха, бард спустился по ступеням и остановился перед круглым столом. В руке он держал какой-то предмет, завернутый в чистую тряпицу.
- Как гражданин Малакора я требую осуществления моего законного права лично обратиться к Совету Королей, - произнес он ровным голосом, бестрепетно встретив пылающий гневом взор Бореаса.
Сидящие за столом правители доминионов переглянулись, кто-то из них согласно наклонил голову, но Бореас уже не владел собой. С силой ударив кулаком по столу, он зарычал сквозь зубы:
- Замолчи и убирайся прочь, Черная Рука! Совет не станет выслушивать твои дурацкие бредни!
- Станет, ваше величество, - все так же спокойно возразил бард. Закон и происхождение позволяют мне держать речь перед Советом, и никто, даже вы, не можете мне в этом отказать. Если не верите, спросите у лорда Олрейна, чьим познаниям в древних законах я безоговорочно доверяю.
Бореас вопросительно посмотрел на сенешаля, сидящего в первом ряду как раз напротив короля. Тот с неохотой кивнул. Бореас сердито фыркнул и вновь устремил тяжелый взгляд на Фолкена.
У Трэвиса голова пошла кругом, и он перестал что-либо понимать. Не прошло и четверти часа, как Бельтан подтвердил, что Малакор пал больше семи столетий назад, а все его жители - те, кто уцелел, - навсегда покинули родные места. Быть может, Фолкен так уверенно называет себя гражданином Малакора, будучи прямым потомком одного из таких эмигрантов и имея при этом неопровержимые доказательства своего происхождения? Да, скорее всего. В любом случае более разумного объяснения неслыханной дерзости барда он придумать не сумел.
- Хорошо, Фолкен, - мрачно произнес король. - Тебе дозволяется выступить перед Советом Королей. Мы не можем запретить тебе говорить, но будь уверен! - мы надолго запомним, каким путем ты нас к этому вынудил.
- Именно этого я и добиваюсь, ваше величество, - склонил голову бард. - Пусть слова мои навечно врежутся в вашу память и не забудутся до смертного часа. Ибо, клянусь вам, все двадцать поколений предков сидящих за этим столом ни разу не сталкивались с угрозой такого масштаба, что нависла ныне над Фаленгар-том. Даже ваш достославный пращур Кейлавус Великий, основатель Кейлавера!
С этими словами Фолкен быстро размотал тряпицу и положил завернутый в нее предмет на стол для всеобщего обозрения. То был Кронд, разбитая руна одна из трех печатей, некогда наложенных на Черные Врата. Голос барда окреп и вознесся высоко под потолок - повелительно и гулко, словно набат, призывающий к оружию для отражения всеобщей опасности:
- Бледный Властелин пробудился в Имбрифейле, и недалек тот час, когда он сбросит оковы и вырвется на свободу!
Всего лишь мгновение после его заявления в зале сохранялась абсолютная тишина.
А потом все обратилось в хаос.
70
Грейс наивно полагала, что накануне стала свидетельницей высшего проявления гнева Бореаса.
Она ошибалась. Гул возбужденных голосов, свист и издевательские выкрики с мест в адрес Фолкена в считанные секунды превратили первоначально дисциплинированное сборище в форменный бедлам. Кое-кто из сидящих за столом Совета порывался высказаться, но их голоса терялись и тонули в невообразимом шуме. Бореас свирепо пожирал барда глазами, и в них кипело и клокотало такое бешенство, рядом с которым происходящее вокруг выглядело легким дождичком на фоне тропического грозового ливня. То была поистине королевская ярость, до вершин которой невозможно подняться обычному человеку. Со своего места в первом ряду, где она сидела бок о бок с Эйрин, Грейс хорошо видела, как могучее тело Бореаса сотрясает крупная дрожь. Казалось, он вот-вот взорвется, одним прыжком перемахнет через стол Совета и растерзает Фолкена - как бык на арене потерявшего мулету и шпагу матадора.
Но барда, похоже, ничуть не смутило ни шумное неодобрение зрителей, ни угрожающее поведение короля. Да и Грейс вскоре засомневалась, что последнему удастся легко справиться с Фолкеном, чья хищная физиономия затвердела и застыла, как каменное изваяние. За годы службы в отделении экстренной помощи ей доводилось встречать подобное невозмутимо-упрямое выражение на лицах многих пациентов: детей, в пятый раз привозимых на сеанс химиотерапии, симпатичных, но до предела исхудавших молодых людей, женщин с синяками и шрамами по всему телу, только что застреливших собственных мужей... Что-то подсказывало ей, что этот странный человек, бесстрашно бросающий вызов сидящим за столом властителям, повидал на своем веку немало такого, чего ни она сама, ни Бореас, да и никто из собравшихся здесь даже представить себе не может.
Тем временем свист и крики прекратились, а возмущенный рев толпы мало-помалу снизился до уровня легкого ропота. Люди постепенно приходили в себя, умолкали и усаживались на места. Даже Бореас немного успокоился и опять занял свое кресло, хотя лицо его по-прежнему выражало откровенное недовольство. В зале снова воцарилась тишина.
Все взгляды были прикованы к барду, но тот продолжал молчать и не двигался. Рассеянный солнечный свет пробивался сквозь прорезанные под самым потолком бойницы, в которых безмятежно возились и ворковали голуби. Неожиданно тишину нарушили мелодичные звуки. Негромким, но чистым и ясным голосом Фолкен запел:
Скажи, о Владыка Неба,