– Этот самолет будет называться так, как этого захочет мистер де Хейвиланд, наш клиент из вашего времени. Отличный мужик.
– Вы хотите сказать, что Джеффри де Хейвиланд… копирует? Эту вашу конструкцию? И называет ее своей?
Готорн нахмурился.
– Ничего подобного. Каждый конструктор мучается со своей проблемой до изнеможения. Она у него стоит перед глазами. Она ему снится. Он грезит наяву.
И вот наступает момент – ответ готов!
Он второпях зарисовывает его на салфетке, на первом попавшемся клочке восковки, и его проблема решена! Откуда, как вы думаете, приходят эти ответы?
– Отсюда? – Мой голос дрогнул.
– Лучшие конструкторы – те, кто знают, в какой момент следует разгладить лоб, расслабиться и позволить новому устройству появиться на бумаге.
– Так эти устройства появляются отсюда?
– Да, из ОПСВ.
– Из… откуда?
– Из ОКП. Отдел Помощи-Сквозь-Время, Сондерс-Виксен Эйркрафт, Лтд. Мы всегда рады помочь.
Он тронул меня за плечо и показал тележку, нагруженную секциями крыльев; тележку толкал сборщик в белом комбинезоне с вышитым на спине черным логотипом компании.
– Смотрите. Мы называем их «закрылками». При снижении скорости они открываются, воздушная струя проскальзывает под ними по верхней плоскости крыла, и вместо срыва потока мы получаем дополнительную подъемную силу. Здорово, правда?
Но меня мучила другая мысль.
– Так эти аэропланы вашей конструкции или его?
Он обернулся ко мне с решительным намерением объяснить суть дела:
– Ричард, эта конструкция существует как возможность именно такой комбинации именно этих элементов, она существовала всегда, с тех пор, как существуют пространство и время. Первый, кто начертит ее схему, может назвать ее как ему угодно. В каждом мире действуют свои законы и понятия о том, кому она должна принадлежать, и в большинстве случаев они различны.
Он снова нахмурился, стараясь сосредоточиться.
– В нашем мире она именуется Киттен и надлежащим образом запатентована и защищена законом как Сондерс-Виксен SV-6F. Джеффри де Хейвиланд в своем времени, которое вы называете вашим прошлым, называет ее Тайгер Мот, она запатентована на его имя. Женевьева де Ларош в своем времени назвала ее Бабочкой и зарегистрировала под маркой Авьон Ларош. И так далее, вы понимаете? Это бесконечно.
Готорну не хватало слов, он даже расстроился. Я подумал, что, кажется, я чего-то не догоняю.
– Поймите, дело не в конструкции. Конструкция – это невидимая структура большого летательного аппарата, она всегда была и всегда будет, независимо от того, откроет ее кто-нибудь или нет. Но летает она, как лисица!
Он засмеялся. – Это у нас здесь такое словечко.
– Вы очень добры, Дерек, – сказал я. – Я уже действительно понимаю, о чем вы говорите.
– Я тоже, – улыбнулся он, внимательно глядя на меня.
В конце конвейера узлы собирались в единое целое, сияющее всеми цветами радуги по выбору заказчиков. На одних самолетах красовались наименования компаний, на других – имена пилотов или владельцев; на учебных самолетах никаких надписей не было, если не считать жирной порядковой буквы алфавита на корпусе – J, К, L и т. д.
Где-то снаружи включился двигатель; его рев то нарастал, то спадал до тихого урчания.
Какое же это должно быть ощущение, думал я, когда ты в один прекрасный день приходишь на завод и получаешь готовый новехонький собственный биплан!
– Эти двигатели, это не Роллс-Ройс Джипси Мэйджор?
– А вы как думаете?
– Думаю, что нет.
– Мы используем Тривейн Марк Цирцея 2.
– Понимаю. А я бы называл их Джипси Мэйджор.
– Называйте, – сказал он великодушно.
Мы продолжали разговор о самолетах; время от времени мы останавливались, когда он хотел показать мне какую-нибудь особенно удачную деталь, опасаясь, что я мог не обратить на нее внимания.
Кажется, он не замечал, что его эпоха интересовала меня не меньше, чем авиация.
– Но это же не 1923 год, правда?
Он удивленно поднял голову:
– Как это не 1923-й? Это он и есть. Для нас.
– Тайгер Мот был разработан после 1930 года. Где-то в самом начале тридцатых.
– Скажите лучше открыт. Разработан звучит как-то слишком собственнически. Конструкция же эта существовала всегда.
– Тайгер Мот не был открыт до начала тридцатых, Дерек. Что он делает здесь, в 1923-м? Ручаюсь, вы сейчас скажете, что ваш 1923-й отличается от моего.
– Именно, – подтвердил он. – По-моему, у вас была война. Вы назвали ее Великой Войной, или что-то в этом роде. А вот мы этого не сделали. Многие из нас увидели ее приближение и решили не становиться ее частью. Это же одни потери, ничего больше.
В его голосе не было печали, и я вдруг понял, что у него и причин-то нет, чтобы печалиться. Он не имеет представления, как выглядит разруха.
– Отклонившись от войны, мы отклонились тем самым в альтернативное время, где можем сосредоточиться на том, что приносит нам удовлетворение. В данном случае, то есть я имею в виду Сондерс-Виксен, это было открытие авиаконструкций. Поэтому некоторые наши самолеты появились несколько раньше, чем ваши, а к тому же нам не пришлось все это время возиться с военными самолетами, наших конструкторов не убивали на фронте и тому подобное.
– …отклонились в альтернативное время?
– Да, конечно. Это происходит каждую минуту: люди решают изменить свое будущее. Вот вы же решили не начинать ядерной войны – кажется, это было в вашем 1963 году. Вы подошли к ней вплотную, но решили – не надо. Очень немногие приняли иное решение, война соответствовала их потребностям. Различные есть времена – расходящиеся, сходящиеся, параллельные. Наши с вами параллельны.
– Благодаря чему я и смог навестить вас.
– Нет. Вы смогли навестить нас потому, что любите то, что мы делаем. Вы любите летать в первоклассном двухкрылом самолете. А мы любим его конструировать.