На самом юге края среди осенних саянских хребтов, словно рыжей шерстью, покрытых густым лиственничным лесом, по мягким огненным хвоинкам, сплошь устелившим тропу, спускался в долину реки Ус улыбчивый рыжебородый топограф с большущим рюкзаком за спиной. Лисичкину нравилось так вот идти вперёд, не зная в точности, что ждёт тебя там, хотя, конечно, и карты у него с собой были, и компас, но всё-таки — не дано им всего предусмотреть.
Карта ведь не знает, какое именно время года сейчас, а компасу, верно определяющему направление к цели, никак не угадать настроения своего хозяина.
А там, за самой последней, высокой, скалой, открывалась чудесная панорама на просторную долину Уса, со всех сторон обрамлённую мохнатыми оранжево-жёлтыми горами. Удивительно, как это такое широкое, просторное и плоское могло уместиться среди царящего всюду по горизонту высокогорья?
Направлялся Лисичкин мимо деревни Терешкино в Верхнеусинск, там его должны были ждать товарищи по партии, не политической, разумеется, а по своей профессиональной — топографической. Однако, не доходя до берега Уса с его прозрачными быстрыми водами, в которых на каменистых перекатах, в ямах за валунами и в глубоких заводях обитают хариусы, ленки и даже таймени, он вдруг свернул в сторону, противоположную намеченному маршруту. А Лисичкин зря в сторону не свернёт. Что ж ему такое встретилось? А вот что.
В первые мгновения, когда Лисичкин заметил это, ему показалось, что он путешествует во времени и случайно, словно в фильме Стивена Спилберга, оказался в парке юрского периода. Возникшее перед ним настолько поражало воображение, настолько завораживало, что пройти мимо, прикинувшись, будто этого нет, оказалось выше его, лисичкинских, сил. Если не поднимать голову вверх и просто смотреть на то, что он увидел, то это кажется исполинскими ногами динозавров, от одного их вида которых веяло чем-то невообразимо давним. Реликтовая роща гигантских лиственниц! Сколько сотен или тысяч лет простояли здесь эти деревья? Как удалось им уцелеть и дожить до нашего времени?
В обычном лесу между крупными деревьями умещаются и кустарники, и мхи, и травы, а в этом — дерево от дерева находится на приличном расстоянии — до десяти-пятнадцати метров, но ни травинки, ни мшинки не растёт рядом с ними. Лисичкин посмотрел вверх, и взгляд его тут же словно заблудился там, в кронах величественных лиственниц, там, откуда, наверное, начинается вечность. Увиденное настолько поразило его воображение, что он даже не догадался, даже забыл прикинуть хотя бы на глаз, хотя бы в уме, какой они были высоты и какого обхвата. О чём, кстати, долго сожалел после.
Долго, как зачарованный, бродил топограф по реликтовой роще, но всё когда-то кончается. Небо затянули низкие тучи, начал крапать нудный осенний дождичек. Лисичкин очнулся, вздохнул, натянул на рыжую голову капюшон и повернул в сторону Верхнеусинска.
Много лет минуло с той поры, прошлись годы и по лисичкинской бороде, сединой её припорошили, а вот память о той роще не тронули.
О грибах, если не любить тихую грибную охоту, лучше ничего не рассказывать. Всё равно ничего путного не получится. Да, и не всякий заядлый грибник способен толком объяснить, что в этом деле такого особенного. Наморщит лоб, скажет что-нибудь несуразное, сам поймёт, что не то сказал, махнёт на вас рукой: мол, что тут с вами разговаривать — и дальше пойдёт горе горевать оттого, что есть же на свете люди — даже в грибах ничего не понимают!
Впрочем, знаю я, и, к счастью, не только я, одного замечательнейшего писателя-грибника, у которого на эту тему есть до того чудесные рассказы, что любо-дорого их читать. Зовут писателя Борис Михайлович Петров. Наш современник. У него, конечно, за долгую и богатую жизнь не только об одних грибах, а о многом мудром и житейском книги написаны. Всем, кто ещё не читал, всенепременнейше рекомендую это сделать. С великим почтением относясь к знаниям и писательскому таланту Бориса Михайловича, в первый и последний раз в жизни рискну написать на эту тему и я.
Было у меня вот каких два грибных случая.
Как-то ранним августовским утром, когда солнце ещё даже не жмурилось из-под леса сквозь подсыревшие за ночь толстые нижние ветки, от посёлка Раздолинск, что в Нижнем Приангарье, по пыльной просёлочной дороге направился на УАЗике за грибами председатель золотодобывающей артели Мануйлов Василий Николаевич.
Сам поехал и меня взял с собой. И была с нами в кабине целая куча пятиведёрных мешков из-под картошки, о назначении которых я спросонья совершенно не догадывался. Да и с какой такой стати и какого приезжего сразу бы осенило, что в эти мешки Николаич намерен собирать грибы? И не сыроежки какие-нибудь, а натуральные белые! Причём исключительно боровики! И даже когда он сам сказал мне об этом, я всё равно не поверил. Виду, конечно, не показал: мало ли что, а вдруг? Но про себя так еду и думаю: чепуха какая-то.
Оказалось, нисколько не чепуха. Только солнце проснулось, как подъехали мы к холму, поросшему хвойным лесом. Сосны это были, ели или пихтач — к великому сожалению, не помню. Да и немудрено было не упомнить! Только стали мы вверх по холму подниматься, как повсюду, буквально повсюду, стали замечать сплошь заросшие боровиками пятачки! Ни до, ни после я такого просто не видывал! Грибы были средних, малых, а по большей части — просто гигантских размеров. Чудовищных размеров! Со шляпками в 30–40 и даже в 50 сантиметров! Утро было сыроватое, ночной туман только сошёл вниз. И грибным духом от этого лесного холма буквально разило.
Из-за больших размеров и лесной сырости местами шляпки особо крупных грибов были, конечно, заметно подпорчены разными лесными козявками. Однако Николаич и ими не брезговал. А что? Всё равно же варить будем, а после горячей обработки никого копошащегося в тех шляпках точно не останется. За полчаса, ну, от силы минут за сорок, весь УАЗик был доверху забит пятиведёрными грибными мешками.
С того времени прошло лет десять, и оказался я в иных краях: на автомобильной трассе Абакан-Красноярск, в той её части, которая проходит по Новосёловскому району, то бишь возле Красноярского моря. Есть там местечко под названием Приморск, его многие знают, хотя оно не на самой трассе. В этот раз оказался я в УАЗике со знающим местные окрестности водителем. Ручищи у него были здоровенные, руль в них казался игрушечным, да и сам он с комплекцией своей непонятно как умещался в машине. Насчёт многих вещей большие люди (в прямом смысле большие) отчего-то, как правило, весьма наивны. Как дети малые — только роста и размера недетского. У них и хитринка, если есть, тоже наивная, ребяческая. Не наблюдал я среди крупноразмерных людей злобных вредин или коварства какого… хотя, ведь попробуй обидь такого, вот уж кто дров наломает-то по широте душевной! Никому мало не покажется.
Ехали мы издалека, потому я задремал по дороге и не заметил, как мой хитрован свернул с трассы на просёлок, а вскоре остановил машину и тихонько исчез в кустах, прихватив с собой… пару больших пустых мешков. Шёл август месяц… Очнулся я от непонятного шума и треска. Мой скрытный, но не совсем уклюжий шофёр споткнулся в ближних кустах и свалился в овраг, который там начинался. На этот раз я как-то быстрее догадался в чём дело. Очевидно, он давно приметил это грибное место, а может, кто подсказал… да, точно, подсказали. Только в этот раз речь шла не о боровиках, а о грибах поскромнее — лисичках. Но тоже о немалых их количествах. Все склоны оврага были усеяны светло-оранжевым богатством! Невольно и я втянулся в сбор грибов. Вскоре мешки кончились, и с детским огорчением на широком лице мой грибник и я покинули естественную грибную «плантацию».
Всякий раз, вспоминая те случаи, не перестаю удивляться: до чего же щедра сибирская земля! И ничего ей для нас не жалко. Никаких богатств. Вот бы и мы, люди, хоть иногда с неё пример брали! Делились бы друг с другом, а то, может, и ей, матушке, хоть что-то вернуть пытались. Пусть и не ждёт она ничего такого от нас, и просить никогда не станет, а всё равно и ей бы приятно было, а грибы-то уж точно тогда ни за что не переводились.
Спешит Енисей — Бий-Хем с вершин тувинских, кипит в валунах, кружит в омутах, тёмным стеклом течёт то под солнцем палящим, то подо льдом блескучим. Плутает вода между гор Саянских, в сотни метров стеной встаёт перед людскими плотинами и низвергается с них, рождая вечные радуги…
Эй, вода, вода! Что ж тебя так тянет к человеку? Ты ли не знаешь, на что он способен? Не о нём ли печалишься? Не с ним ли делишься влажною своей вечною силой? Не его ли бесчисленные лодки да корабли несёшь ты на могучих руках своих к вечному арктическому океану? И не их ли радостно встречаешь потом? И не ты ли пристываешь к его берегам по зиме? Не на тебе ли оставляет он тогда свои снежные следы-кружева? Не к тебе ли города его да селения лепятся? Не в тебя ли палки острые да каменья шальные летят порой с людских берегов?
И стоит, стоит иной добрый человек, любуется, как вздрагивает вода твоя от внезапной боли, как брызгами-слезами умывается, волнами с того места пытается убежать поскорей.
И спешат за тобой, спешат не только худые или добрые дела, а чаще того — худые или добрые слова. И если добрым было слово сказанное тебе вслед, то такое же добро несёшь ты другим. А если худым, то утягиваешь, уносишь с собой души живые в свои глубины, в даль невозвратную.
Прими же, прими поклон людской, река Енисей, река быстрая, сибирская! С воды твоей всё здесь начинается, с нею множится, в неё истекает, с нею — бессмертно…
— Это что за кандибобер? — изумилась бабушка, завидев в дверном проёме «величественную» фигуру внука Илюши.
Иван радостно плюхнулся в кресло в предвкушении весёлой перепалки, с уст его уже готовы были сорваться ядовитые стрелы: — Это что за явление природы в бабушкиной шляпе?
Действительно, костюм брата венчала лихо заломленная бабушкина шляпа, чёрный платок обвивал худенькие Илюхины плечи на манер плаща, а на алой ленте у левого бока болталась длинная спица — надо полагать, шпага? — А я знаю, кто это, — догадалась бабушка. — Какой сегодня день? — обратилась она к старшему внуку.
— Ну, 1 марта, — ответил Иван.
— Да я в курсе, что 1 марта. Что за день? — День смерти командора Резанова, — вмешался Илья. — Мы сегодня с бабушкой к памятнику ходили, цветы положили.
Бабушка со значением посмотрела на старшего внука.
— Понял теперь, в кого он играет?
Ваня с досадой воздел очи небу. Ну опять просвещать начнут!
— А кто мне скажет, какой титул был у Николая Петровича Резанова? — не унималась бабушка.
— Граф или князь, — недовольно пробурчал Ваня, норовя побыстрее ускользнуть в свою комнату. — А вот и нет! — никак не отвязывалась Нина Константиновна.
— Ты мне говорила, но я забыл! — вскричал Илья. — Как-то… Камерди… Ой, неужели кандибобер?
— Вот же ты путаник какой, Илюша! Камергер, запомни, действительный камергер его императорского величества. Резанов, как ближайший царедворец, имел ключ от чертог государевых, т. е. невозбранный[57] вход к императору.
В знак особого расположения и доверия царя камергер носил золотой ключ на голубой ленте при левой поясничной пуговице. Символический ключ от царских апартаментов! Вот ты бы, Иван, дал ключ от своей квартиры человеку, которому не доверяешь?
— А почему тогда говорят о нём «командор»? — А это почётные знаки отличия, означающие заслуги и милость монарха. Николай Петрович имел ещё орден св. Анны на алой ленте и Мальтийский крест. Как кавалеру Мальтийского креста, Резанову полагались особые почести: воинское судно и караул в его честь. Вот откуда звание «командор»!
Предки Н. П. Резанова — обедневшие смоленские дворяне.
Старинный род имел фамильный герб с 1556 года: рыцарский щит разделён горизонтально на две половины. На нижней части изображена вода. Верхняя половина щита разделена пополам вертикалью на два поля. На левом поле — изображение перекрещенных ружья и сабли, на правом — креста. Щит по сторонам окружён большими фигурами молодого воина в панцире с пикой и вздыбленного коня. Венчает герб панцирный нагрудник с забралом, короной, плюмажем.
По происхождению род Резановых старше династии Романовых, вот только были они не титулованы и не богаты.
Отец Пётр Гаврилович Резанов служил председателем губернского суда в Иркутске, затем регистратором в петербургском Сенате.
Семья Резановых дружила с великим российским поэтом Гаврилой Романовичем Державиным. Резанов получил прекрасное домашнее образование, владел несколькими языками, немецким и французским в совершенстве.
По указу Петра все дворянские недоросли начиная с 14 лет должны были идти в военную службу рядовыми. После двух лет солдатской науки Коля Резанов попал в артиллерийскую школу, в восемнадцать — в Измайловский гвардейских полк, где служили сыновья дворян со скромными доходами.
Молодого Резанова переполняли честолюбивые замыслы, везде и всегда он стремился быть первым. Он мечтал сделать что-то значительное для России, ел хлеб государя не за чины и награды, служил с рвением.
В 1803 году Н. П. Резанов возглавил первую русскую экспедицию вокруг света на кораблях «Надежда» и «Нева», которыми командовали капитаны И. Крузенштерн и Ю. Лисянский.
Представь, читатель, каким беспрерывным подвигом было ходить на паруснике вокруг света! Лишения, смертельные опасности и болезни, неизменный спутник дальних плаваний — цинга подстерегали отважных путешественников.
Морской путь к берегам Японии и Америки имел для России огромное значение. Купцам приходилось преодолевать пол-Сибири со своим товаром, от Охотска до Якутска, а потом вниз по реке Лена к центру Сибири. Сухопутный путь занимал не меньше года от американских островов.
В свою очередь жителей Русской Америки (Аляска, Алеутские острова) нужно было снабжать всем необходимым: продовольствием, стройматериалами, одеждой, орудиями труда; книгами, чтобы учить детей, священников — предметами культа; оружием для защиты от дикарей.
Условия жизни поселенцев были крайне тяжёлыми. Неприветливые острова Алеутской гряды не были приспособлены для земледелия, а леса вокруг русских фортов кишели кровожадными индейцами.