Номер заказа: 8096.
Отпечатано в типографии ООО «Издательство ВВВ».
ул. Пограничников, д. 28, стр. 1.
Тайна творчества Виктора Рогачёва начинается там, где простой пейзажный мотив или вполне привычные предметы натюрморта преображаются в самоценные живописные миры. Бархатистость фактуры, изысканные аккорды цветовых сочетаний, продуманность композиционных построений трансформируют, казалось бы, привычные и обыденные моменты нашей повседневной жизни в произведение искусства, напоминающее о прекрасной и непостижимой красоте, изначально заложенной в окружающем нас мире. Творчество Виктора Рогачёва трудно сравнивать с чьим-либо, его почерк и стиль подчёркнуто индивидуальны. Одновременно простые и сложные работы художника всегда выделяются в экспозиционном пространстве, надолго удерживают зрителя. В них переплетаются и гармонично сосуществуют логика и интуиция, внутренняя сдержанность и открытая эмоциональность. Графичность и живописность, органично присущие мастерству этого художника, стали особым качеством его авторского самовыражения. Именно эти качества придают в равной мере стильность и изысканность как каждому графическому листу, так и живописному холсту.
Виктор Рогачёв родился в 1964 году в селе Мордовское Коломасово Ковылкинского района Мордовии, учился в Орловском педагогическом институте на художественно-графическом факультете, служил в армии. Приехал в Красноярск в 1989 году, поступил в Красноярский государственный художественный институт, где закончил графический факультет в мастерской прекрасного художника, профессора Виталия Натановича Петрова-Камчатского. Далее — следующая ступень профессионального мастерства. В 1997–2000 годах Виктор Рогачёв под руководством известнейшего российского мастера Николая Львовича Воронкова закончил творческие мастерские графики отделения «Урал, Сибирь, Дальний Восток» Российской академии художеств в Красноярске.
Как видим, начинал свой творческий путь Виктор Рогачёв как график. Поэтому совершенно не случайны в его живописном творчестве и метафоричность языка, и интеллектуальность, и строгость композиционного мышления. Но главные выразительные средства живописи — цвет и колористическая гармония — несут в его холстах не меньшую смысловую и образную нагрузку. Обращение к живописи — внутренняя закономерность творческого развития Виктора Рогачёва, при этом и по сей день художник прекрасно владеет сложнейшими техниками печатной гравюры: офорта, ксилографии, литографии, на последних выставках появились мастерски выполненные карандашные натурные композиции. Недаром многие годы профессор Виктор Иванович Рогачёв успешно преподаёт на кафедре графики в Красноярском государственном художественном институте.
Кто не знает биографии художника, может принять его за коренного сибиряка — невысокий, кряжистый, с тёмно-русой бородкой. Однако в последнее время в его творчестве активно разрабатываются национальные мотивы, воплощаясь в сериях «Хороводов» и «Танцев». На больших холстах как будто вышитые искусными мастерицами, прикрытые вуалью лёгких цветных штрихов, возникают из небытия девушки в национальных костюмах. И нам остаётся только гадать, то ли это метаморфозы реальных воспоминаний детства, то ли всплывшие из подсознания архетипы родовой памяти. В рамках проекта «Мордовия собирает талантливых сыновей» с большим успехом прошла весной 2011 года персональная выставка художника в республиканском музее.
Такой традиционный жанр, как пейзаж, поднимается у Виктора Рогачёва, благодаря трепетности живописи, искренности и достоверности пережитого, до остро современного художественного афоризма («Дом на улице Горького», «Огороды», «Остановка» и др.). Взаимоотношения с природой отнюдь не исчерпываются гимнами восхищения, природа бесконечна и непостижима, человек вступает с ней в сложные диалоги. Эксперименты с фактурами и цветовыми ритмами дают удивительные результаты. Художник любит осень, что видно по его холстам «Закат», «Цвета осени», «Осень на Енисее». Но осень в восприятии Рогачёва — это отнюдь не пора умирания, наоборот, осенние краски становятся чудесным камертоном палитры, преображающим своим золотым свечением серые будни, наполняющим их светоносным сиянием.
Предметы, выбираемые для натюрмортов, у Виктора Рогачёва, как правило, вполне традиционны. Разноцветное стекло сложных по форме бутылей и тёплая фактура керамических сосудов, тонкие засохшие ветви и раскрывающиеся в полную силу соцветия, складки драпировок, всем привычные лимоны и яблоки. Но всё, что изображается и преображается на холстах, перестаёт быть просто предметом, обретает волею художника тонкие настроения, обрастает эмоциональными ассоциациями. Подобно Алисе в Зазеркалье, мы начинаем удивляться неоднозначности смыслов обыкновенных вещей, и их созерцание становится первым шагом к самосозерцанию.
Если работы девяностых годов уже ушедшего двадцатого столетия были наполнены у Виктора Рогачёва живой непосредственностью впечатлений, то в сегодняшней творческой лаборатории он шаг за шагом освобождается от чего бы то ни было случайного, преходящего. Обострённая выразительность живописно-пластической трансформации, эмоциональные цветовые ритмы, точно найденные пространственно-композиционные решения рождают выразительные образы-символы, где за очевидным приоткрывается непостижимое.
Усложняются содержательные смыслы, появляется всё большая смелость и зрелость. Закономерным видится возникновение философско-миросозерцательных работ, исследующих тайны бытия, выходящих за пределы видимого. Произведения «Гармония», «Начало», «Таинство» воспринимаются как обретение новых глубоких смыслов на жизненном пути художника и как убедительная цветопластическая визуализация такого уровня переживания и сознания, который уже не раскроешь словами.
Имя Георгия Владимировича Маслова мало кому известно; оно и останется в тени, потому что Георгий Маслов умер в 1920 году на больничной койке в Красноярске, не достигши и 25 лет. […] Я помню Маслова по пушкинскому семинарию Петербургского университета. Здесь он сразу и безмерно полюбил Пушкина и, хотя занимался по преимуществу изучением пушкинского стиха, но, казалось, и жил только Пушкиным. […] Маслов жил почти реально в Петербурге 20-х годов XIX века. Он был провинциалом, но вне Петербурга он немыслим, он настоящий петербургский поэт.
Кн. Куракину
Дорогой читатель, не пугайся и не стремись в архивы, чтобы найти дату и место пребывания Виктора Петровича в местах не столь отдалённых. Он действительно был за колючей проволокой, только в прекрасном современном закрытом городе атомщиков Зеленогорске.
Визит был частным, случайным и чисто дружеским. Потому что привёз его наш друг, заслуженный художник РФ Валерий Кудринский. Просто так, отдохнуть. Состоялось это 13–14 апреля 1995 г.
Это была моя вторая встреча с писателем. Первая случилась где-то через год после его возвращения в Сибирь, на краевом совещании по культуре в городе Красноярске. Я тогда работал заместителем председателя Зеленогорского исполкома горсовета. Секретарь крайкома партии Н. П. Силкова представила нам Виктора Петровича. Я внутренне сжался, зная, что Виктор Петрович не жаловал партию и её функционеров. Подумал, что же сейчас будет? Ведь Нина Прокофьевна официальное лицо, на вольности она вряд ли скатится. Интересно!
Он говорил независимо, что было для нас ново. Партийное самолюбие присутствующих затронул вскользь. Но настороженность сидящих в президиуме ощущалась. В конце речи Виктор Петрович предложил задавать вопросы. В числе других встал и я со своим вопросом. В то время все в крае зачитывались трилогией Алексея Черкасова: «Хмель», «Чёрный тополь» и «Конь рыжий». Многие были под её впечатлением. Книги чем-то напоминали «Тихий Дон» Шолохова: казаки, гражданская война, реальные люди, их трагические судьбы. Ощущалось какое-то послабление цензуры. Книги, говоря современным языком, стали бестселлерами. Они вызывали действительно большой интерес читателей. Я спросил: «Виктор Петрович, как вы оцениваете трилогию Черкасова? Можно её сравнить с „Тихим Доном?“» Астафьев помрачнел и «популярно», в своей жёсткой манере, объяснил (я обобщаю), что так судить могут только люди, не понимающие литературы. Собственно, я и не считал себя сторонником мысли о близости этих произведений, просто интересно было знать профессиональную оценку литературной новинки таким независимым во мнениях писателем. Читал и читаю, в основном, классику, особенно сейчас, когда спасаюсь от телевизора и равнодушных людей.
А что касается трилогии А. Черкасова, то я уже в наши дни нашёл на сайте интервью с писателем Михаилом Тарковским, который говорил: «Не читайте белиберду, не смотрите пошлятину». А в конце его ответов на вопросы был опубликован рейтинг известных писателей Красноярского края.
На первом месте стоял Виктор Астафьев, на втором — Алексей Черкасов. Далее — Роман Солнцев… Насколько это отражает реальность, пусть судят авторитетные литературоведы-критики. Только трилогия Черкасова явно не белиберда.
Когда я вновь встретился с писателем уже в нашем городе, на своей, так сказать, земле, то настороженно поглядывал на него и думал, в каком русле пойдут у нас разговоры. Может, опять зацепит своим колким критическим языком…
Виктор Петрович сказал, что он не хочет никаких официальных встреч. Как оказалось, он приехал в районный город Заозёрный по настоятельной и неоднократной просьбе педагогов профессионального училища. «Есть хороший человек в ПТУ Заозёрного (районный город в 120 км от Красноярска) — библиотекарь. Она звонила мне, открытки присылала. Стало неприлично откладывать. Я сдал роман, сдал повесть, ничем не занят. Съездил в Саяногорск, куда меня давно звали. Вот, наконец, приехал посмотреть на пэтэушников. Сам бывший фэзэушник[3]. Милый народ. Картинки нарисовали, слепили что-то. Розы дорогие купили. Я их отругал за это. Женщины были милые. У нас самые лучшие женщины в мире. Два часа длилась встреча. Я им рассказал, в каких условиях мы жили и учились. Они не понимают то время. В Заозёрке я бывал часто в начале войны после окончания училища. Работал составителем поездов на станции Базаиха в Красноярске, и меня отправляли сюда, т. к. был холостым. Но приезжал ночью и городка не видел».
От Заозёрного до Зеленогорска всего 16 километров. И вот наши гости здесь. С Валерием Кудринским мы давно дружили, а сам он с Виктором Петровичем был в дружбе не один год. Я видел любительские фильмы, где кадры выдавали не только их литературные привязанности и изобразительное искусство, но чисто мужские интересы. В итоге такой дружбы В. Кудринского с В. Астафьевым родилось несколько замечательных портретов Виктора Петровича и серия иллюстраций к его новым книгам. Мы поселили их в гостинице и хотели уже прогуляться по городу, как вдруг Виктор Петрович, потерев побледневшие щёки с пробившейся на них щетиной, признался нам, что заболел. Я даже испугался. «Сердце, „скорая“, больница», — промелькнуло в голове. Но он успокоил: «Живот! Отравился в Заозёрке. Вы можете мне найти лекарство?» Он назвал его, это было редкое лекарство. А время уже десять вечера.
Аптеки не работают. Я позвонил на домашний телефон руководителю аптечной сети, она дала соответствующее указание своим работникам, и минут через 40 Виктор Петрович заложил основу для завтрашнего бодрого и здорового дня.
Активным участником нашей встречи были Лидия Локотош — директор городской художественной галереи, — и Наталья Костюк — заведующая отделом культуры. Видимо, гостиничная обстановка и свои люди помогли по-простому, по-домашнему повести разговор. Виктор Петрович хорошо знал свою роль даже здесь. Понимал, что мы от него ждём рассуждений, оценок, мнений. Что ему даже не нужны наши вопросы. Сам разговорится?.. На дворе шёл 1995 год. Всё ещё непростое время… Первое знакомство прошло в обычных бытовых, ничего не значащих разговорах без философии и политики. Писатель называл вещи своими именами, употреблял ту самую, народную, лексику. Ближе к полуночи мы оставили именитого гостя вдвоём с Валерием Иннокентьевичем.
На следующий день мы увидели гостей действительно бодрыми. Виктор Петрович поблагодарил меня и руководителя аптеки за быстрое эффективное лечение. Потом в разговорах с В. Кудринским он вспоминал: «А, Волобуев, который так быстро меня вылечил».
Я предложил ему посмотреть город. День выдался солнечный, тёплый, и мы пешком пошли по набережной, постояли у стелы Победы, у памятного камня «10-летию основания города».
Зеленогорск имеет своё неповторимое лицо. Город расположен на живописном берегу быстрой горной реки Кан среди зелёных сопок южной оконечности Енисейского кряжа. Его современная архитектура в сочетании с прекрасным благоустройством, обильным цветочным оформлением, знаменитым фонтаном с бронзовой скульптурной композицией Георгия Франгуляна «Енисей и Кан», располагала к душевным доверительным разговорам. Я коротко рассказал об истории создания города, его социальной сфере и главном предприятии — Электрохимическом заводе. Виктор Петрович озабоченно сказал, что это, должно быть, опасное производство и пошутил, не радиоактивная ли рыба в Кане? Я рассказал, как готовят и подбирают кадры на завод, какая система допуска к работе после отпуска и других отвлечений.
Виктор Петрович ознакомился с фондами художественной галереи, здесь, за чаем, пошла первая разминка в разговоре. Коснулись вопросов издания его книг. Здесь он дал первые автографы. Я обратил внимание на цветные иллюстрации в его новой книге «Русский алмаз» (М.: «Искусство», 1994 г.), среди которых была репродукция с картины Анатолия Кравчука — нашего городского художника. «Хорошая работа», — одобрительно качнув головой, тихо сказал автор.
«Вы знаете, я баловень судьбы. Мне говорили, что в Москве, в издательствах, берут взятки, чтобы опубликовать что-то. Я никогда не унижался. Сам получил предложение по моей первой книжке. Дважды я поддался дать обязательство под несуществующие книжки: под роман и под сборник в издательство „Молодая гвардия“. Это, конечно, очень плохо. Год прошёл, другой. Ничего нет. Тогда они предложили мне: „Собери всё, что у тебя есть о войне. Мы издадим. Так получилась книга „Военные страницы“. Но такого больше не было. Не унижался.
Особенно трудно издавать книги провинциальным писателям. Они, бедные, по 3–4 года пытаются издать одну книжку. Ходят, ходят… Идут в горком, обком жаловаться. Ищут знакомых, пьют с ними водку. Я взятки не давал. Правда, один раз пытался купить билет на поезд, давал кассиру 25 рублей, но ничего не получилось…
Главный редактор в Свердловске говорил: „Составление плана издательства, что распределение кровельного железа в ЖЭКе — все лезут, требуют…“ Я этого избежал, слава тебе, Господи! С первой книжки. Платят мало, особенно журналы. Я сейчас опубликовал роман в „Новом мире“. Три года работал. Заплатили 900 тысяч. Немного. Инфляция. Но я буду ещё издавать, переиздавать его“».
Побывал Виктор Петрович в шахматном клубе, который в 1985 году торжественно открывал чемпион мира Анатолий Карпов. Посмотрел с интересом музейную экспозицию, каминный зал и классы. О шахматном всеобуче, городских чемпионах увлечённо рассказывал замечательный шахматист и творческий тренер, мастер спорта ФИДЕ, Вениамин Вениаминович Баршевич.
Но большой разговор о литературе, искусстве, о войне и мире, о солдатах и генералах прошёл в Музее боевой славы. Это уникальный музей, единственный в России за Уралом и по количеству экспонатов, и по объёмам военно-патриотической работы. Это комплекс, на базе которого расположена разнообразная военная техника, от патрона до ракетного комплекса ЗРК С-200, самолётов-истребителей МиГ-15, 17, Су-15-м. Но главное — здесь работают отдел технического творчества, кадетский корпус, спортивно-техническая школа с множеством секций. Этот комплекс — большая редкость, сохранённая местной властью в смутные годы растащиловки, островок патриотизма и воспитания настоящих защитников Родины.
Виктор Петрович внимательно рассматривал экспонаты музея, слушал и комментировал рассказ ветерана войны Степана Фёдоровича Каверзина. Сразу было видно, что тема войны, наверное, самая главная в его жизни.
Здесь же произошла встреча с журналистами городских СМИ. Гость сидел за столом и, будто на кухне своего друга, долго и подробно отвечал на вопросы. Мне казалось, что ему даже самому хочется поделиться мыслями, которые его мучили, не давали покоя.
Сергей Федотов. Виктор Петрович, за что вам была присуждена премия «Триумф»?
B. П. Она присуждена за совокупность произведений последних лет. Но толчком послужило издание романа «Прокляты и убиты».
C. Ф. Предполагали вы, что он подвергнется таким нападкам, как в «Красноярской газете»?
B. П. Ну, конечно! Роман появился на свет. Он должен был вызвать разную оценку. И, конечно, прокоммунистическую, идеологи которой создали литературу о своей войне. В ней действуют комиссары, политруки, благородные девицы, отважные, очень умные генералы. Они должны были восстать: «Это не война, безобразие…». Но я пишу о такой войне. Она мне нравится. А «Красноярскую газету» я не читаю, нет на это времени.
C. Ф. Произведения, написанные о войне… достаточно ли они правдиво отображают действительность?
В. П. О войне написаны эшелоны литературы. Но 10–15 книг есть настоящих, хороших: «Мёртвым не больно», «Дожить до рассвета» — Василия Быкова. У Твардовского — «Василий Тёркин». Это и романы, и повести моего друга Кости Воробьёва: «Убиты под Москвой» и «Крик», «Это мы, господи!». Повесть Вити Курочкина «На войне, как на войне». Это книги Юрия Гончарова: «Дезертир», «Неудача». У Ивана Акулова, уральца, — «Крещение». Это и роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба».
C. Ф. Сейчас нападкам подвергается Василий Быков. Кому это выгодно?
В. П. Тем, кто врёт. Нигде не врут так, как на войне и на охоте. В Москве целое 9-этажное здание Главного политуправления следило за военной литературой. Там ниже майора я не видел мундира. Без их разрешения ни одна книга, ни один фильм о войне не могли выйти. А таких, как Костя Воробьёв, они вообще затравили. Он рано умер. А сейчас времена другие и плевать я хотел на них. Сейчас генералы судят Светлану Алексиевич за то, по их мнению, что она войну в Афганистане отобразила неправильно. Они вот всё про войну знают. Они все продолжают учить, наставлять, какими должны быть войны. Сейчас трёп начнётся в связи с Днём Победы. Период, который наступил, его не повернуть вспять.
C. Ф. Вы сказали про День Победы. Трёп начнётся… Пройдёт праздник, и опять забудут про ветеранов?
В. П. Начнут митинговать, орать, бегать, права качать фашисты. Их в стране всё больше. Набирают силы. Это страшно. Пока народ не придаёт этому значения, ведь фашисты просто переименовались. Это слово не популярно в народе. Они называют себя «национал-патриотами». Немецкие фашисты тоже называли себя «наци». Наши — паука на рукавах нарисовали, похожего на свастику. Собственно, коммунизм — это наш отечественный фашизм. Он расправлялся над своим народом. Немецкие фашисты свой народ не трогали, истребляли другие народы.
C. Ф. Та война принесла массу жертв. Наш народ не знает до сих пор, по прошествии 50 лет, сколько погибло, каковы потери. Проиграли мы войну или выиграли в этом смысле?
В. П. Войну мы выиграли! Выиграли не генералы наши, а народ. На войне погибло 13 миллионов рядовых. Рядовых поставляет, в основном, деревня. Мы оголили и убили русскую деревню. Не восстановить её уже. Другое дело — отношение к погибшим. У нас остаются не захороненными сотни тысяч, если не миллионы, погибших. Их кости валяются по лесам и болотам Волховского, Ленинградского, Новгородского фронтов. Ребята приберут маленько, а Генштабу нашему до этого дела нет. Надо было похоронить перед Днём Победы всех, и всеобщий молебен сделать. А тут идёт трескотня.
C. Ф. Если отойти от той войны, перейти к Афганистану, Чечне… Там тоже много лжи. Будет ли когда подана правда?
В. П. Ну, без лжи мы вообще не можем. Все военные конфликты, которые начинались при советской власти, начиная от озера Хасан, Халкин-Гола, поначалу хотели шапками закидать и получали обязательно в рыло. Сопку Заозёрную, сказали, взяли. Её брали уже потом в дипломатических переговорах и платили огромные контрибуции. Японцы куражились над нашими дипломатами. Вначале на Халкин-Голе нам влупили, потом в Финляндии, потом в Афганистане… Сейчас в Чечне. А мы показываем, как умеем доблестно воевать. Безалаберность, бездарность, безответственность, безделье генералов. Они не могут сказать, что они плохие генералы, значит, им надо будет уходить со своего поста. Значит, надо врать. Врут и будут врать. И про состояние армии, и про то, что там делается в казармах. Все эти убийства, истязания солдат происходят по сию пору. Они эти факты тщательно скрывают и делают видимость, что расследуют.