«Часто в оценке собственного творчества наш автор, как всегда немного лукавя, склонен набавлять баллы мемуаристике. В ущерб и в укор беллетристике. Однако на конкретном примере соединения под одной обложкой двух этих величин хорошо видно в процессе параллельного чтения, что жанр дневника, хотя и популярный в последнее время, всё же, всё же является подсобным для художественного творчества, всего лишь жаркой закопчённой кухней для выколдовывания новых сюжетов и образов».
Прошлый раз он также точно сказал, что Есин-ректор заслонял от публики Есина-мастера и писателя. Всё-таки он удивительный парень.
Кстати, этот очень большой материал соседствует с разбором ещё двух книг: одна о Гоголе, а вторая об Эренбурге. В статье об Эренбурге есть сентенция Ефима Эткинда, который меня просто поразил своей искренней точностью и бесстрашием. Я подобные мысли, когда они у меня появляются, по конформистской привычке всегда задавливаю в себе.
«Илья Эренбург был посредственным писателем и слабым поэтом».
Дальше не комментирую. Но продолжаю прерванное этой вставкой повествование. Все три материала представляли собой единую полосу Non-fiction да ещё и с маленькой заметочкой Алисы Ганиевой «Исподлобья». Она тоже очень любопытно пишет. Господи, почему же я перестал читать «Ex libris — НГ», сосредотачиваясь только на «ЛГ» и «РГ»! Так вот, Алиса: «Интерес к писательскому досугу не всегда означает неуёмное обывательское любопытство» — это, так сказать, посылка. Теперь вывод, развитие темы пропускаю:
«внетекстовое знание о писателе современном порой также органично и необходимо. И православие Николая Гоголя, и бытовые неурядицы Ильи Эренбурга оказываются в смежной плоскости с капустой из огорода Сергея Есина».
О капусте я никогда в дневниках не писал, но ведь сказала девочка точно.
От капусты перейдём к помидорам и грядкам на даче. Занимался я этим всем довольно долго, что-то разгребал, подгребал, поливал, скорее, не из-за страстной любви к огороду, хотя она, именно как хобби, существует, а скорее из-за здоровья. Про себя отмечаю, что двигаться не так уж тяжело. И вот после всего этого иду домой, включаю телевизор и понимаю, что разговор идёт об Академии театрального искусства, о ГИТИСе. Понимаю также, что назначенный вчера Шерлинг уже не ректор, что исполняющим обязанности ректора стала женщина с армянской фамилией Мелик-Пашаева, (не дочь ли знаменитого дирижёра), которую Шерлинг вчера уволил, что-то революционное произошло. Вижу взволнованное лицо Володи Андреева, он что-то утешительное говорит. Также говорят, что выборы ректора пройдут в сентябре. Строю вполне реалистические догадки и тут же получаю от Ашота сообщение:
«В ГИТИСе брожение: Учёный совет отверг Шерлинга. Авдеев потерпел унизительное поражение».
Сегодня же, когда ехал в Обнинск и включил записи с английским языком, прозвучала такая фраза: «Оказывается, это для нас совсем не так плохо». Я-то всё время думал, вот и в Лит. рано или поздно приведут какую-нибудь свою фигуру, которой будет необходимо престижное место.
И последнее. Как иногда виртуозно работают журналисты! Здесь же в «Ex libris» большое интервью Евгения Попова, среди всего прочего и необязательного Попов советует, ссылаясь на собственный пример, не выбрасывать никаких набросков, можно потом на этот набросок набрести и потом из этого может получиться рассказ. В постер, на первой полосе газеты ребята выносят:
«Не рвать и не выбрасывать. Евгений Попов даёт практический совет ремесленника».
[…] Утром досматривал «Ex libris» и влез в значительный кусок текста Георгия Гачева, который опубликован в связи с годовщиной его смерти. Это большое из его дневников рассуждение — вот здесь зависть во мне запылала, но впрочем, у меня всё по-другому, я коплю материалы, собираю часто чужое, дневник, мысль, а не танцующие лошадки образов — о «Моцарте и Сальери» Пушкина. Отрывок сам по себе гениальный, в своём анализе деталей и частей, но здесь же поразительный фрагмент о былом, значение которого забыто и которое до сих пор мы не можем осмыслить как счастливую улыбку человеческой жизни.
Гачев. «В чём величие цивилизационного проекта советской эпохи? Из необразованной массы через всеобщее образование и высокий престиж науки, искусства и литературы создан средний человек высокого уровня и всестороннего развития. Хотя потешаются ныне над десятками членов Союза писателей в СССР, но на этом престиже Слова и аудитория читательская, и творцы экстра-класса восходили… Об этом соотношении средних художников и гениев хорошо у Некрасова сказано. В больнице умирает писатель средний и неуспешный, но преданный Слову: Если бы не было нас, Жалких писак и педантов, Не было б (думаю я) Скоттов, Шекспиров и Дантов!
Ведь и Пушкин вырос на почве высокого поэтического дилетантизма воспитанников Лицея, где все почти «баловались» стихами.
Всё время думаю о событиях в ГИТИСе, и оказалось, что я недостаточно внимательно прочёл «РГ», которую, уезжая, вынул из почтового ящика. Если газета пишет о чём-то в пятницу, то значит, кое-какие события происходили уже в четверг. Так оно и было. В газете по этому поводу заявлено так:
«Молчать боятся. Назначение нового ректора ГИТИСа вызвало протест общественности».
Вкратце. Подготовлено письмо к президенту и главе правительства с требованием отменить приказ о новом назначении. Здесь же сказано, что министр А. А. Авдеев от комментариев отказался, он в загранке. Кстати, Шерлингу уже 65 лет. Здесь же в колонке два довольно жёстких интервью Бориса Любимова и Евгения Каменьковича. Один заведует кафедрой и ещё является ректором Щепки, другой — заместитель заведующего кафедрой режиссуры драмы. Каменькович, в частности, сказал:
«Сейчас наша основная задача, чтобы не полезли в драку студенты, — весь Интернет переполнен их возмущённой реакцией, а это обострённая юная энергия. Я не знаю ни одного человека, который обрадовался бы этому назначению. По первому зову откликнулись все. Все деятели театра, с которыми я говорил — Калягин, Смелянский, Фоменко, Захаров — ничего не понимают. Возвращаются какие-то неприятные времена».
[…] ещё больше, чем конкурс Евровидения, в этот день на меня подействовал один эпизод в передаче «Максимум», которую, с одной стороны, смотреть не следует, потому что всё это гламур в форме антигламура, но иногда ведущий Маркелов позволяет себе редчайшие и опаснейшие взлёты. Показали сюжет об одном милиционере из какого-то большого сибирского города, сбитом в тоннеле. Сбила его насмерть на своей роскошной машине пьяная очень молодая дама. Она любит ездить на скорости и участвует иногда в городских по ночным улицам гонках. Сразу же она дала по мобильнику эсэмэску своему другу: «Убила мента, что мне делать?». Он ей ответил: «Устрой истерику и ничего не подписывай». Девушка требовала, чтобы её скорее отпустили домой. Потом показали милицейского расследователя. Расследователь сказал, что убийцей оказалась дочь выскопоставленного чиновника, расследователя завалили телефонными звонками. На лице автомобилистки ни тени жалости или понимания, что она порушила человеческую жизнь — ей помешали и дальше развлекаться. Надеяться можно только на корпоративную ненависть милиции к этой молодой даме, но ведь вытащат.
В одиннадцать часов выехал из Обнинска, дома в Москве пусто, собрался, взял портфель и поскакал на вокзал. Ехали в одном вагоне с Ниной Сергеевной Литвинец и телевизором, который невозможно было выключить, по нёму шёл какой-то пошловатый фильм, отражавший вкус агрессивной проводницы и, видимо, общей массы. Но у меня была заготовленная на все четыре часа поездки программа — «День опричника» Владимира Сорокина, книжка, которую я купил уже давно, но до неё всё не доходили руки. Это и стало главным впечатлением первой половины дня.
Вторая половина, вернее, вечер, была посвящена замечательной прогулке с Ниной Сергеевной по набережной. Говорили о том, что городской центр Ярославля не погиб, как погиб бытовой центр Москвы, о книгах, о положении с книготорговлей и книгоиздательством. В том числе говорили и о том книжном экспрессе «Москва-Владивосток», с которым я не поехал. Жалею. Приятно было, что Н. С. хорошо говорила о Прилепине. Я его люблю как человека, и полагаю, что он всё же лучший сейчас молодой писатель, по крайне мере, художественно абсолютно внятный.
Что о самом новом сорокинском романе. Конечно, это очень талантливое сочинение. Но, в отличие от романа Татьяны Толстой «Кысь», здесь лишь один тон отрицания сегодняшнего времени нашего управления. Все переклички очевидны, и в них больше лихого узнавания, нежели подкожной правды.
«— Писателей ко мне!
Тут же в воздухе кабинета возникает 128 лиц писателей. Все они в строгих коричневых рамочках и расположены-выстроены аккуратным квадратом. Над квадратом сим парят трое укрупнённых: седобородый председатель Писательской Палаты Павел Олегов с неизменно страдальческим выражением одутловатого лица и два его ещё более седых и угрюмо-озабоченных заместителя — Ананий Мемзер и Павел Басиня. И по скорбному выражению всех трёх рыл понимаю, что не простой разговор ожидает их».
Много и беллетристических украшений, нацеленных на коммерческий успех. Например, две или три сексуальные сцены и кровавые сцены, написанные с большой жестокостью. Ощущение и больной, и недостаточной сексуальной фантазии. Видятся также и иллюстрации из любимого детского чтения советской эпохи — книг по судебной психиатрии.
Для скорейшего коммерческого перевода всё это сделано ещё и на очень простом синтаксисе. Сексуальные сцены вызывают нескромное желание покопаться в мозгах автора.
[…] Для придания заседанию кафедры некоторой пикантности, попросил Инну Люциановну Вишневскую, профессора ГИТИСа, кое-что нам рассказать. Выяснились некие подробности, хотя до сих пор не ясно, как господин Шерлинг попал в список кадрового резерва, как мог министр Авдеев подписать подобный приказ, не познакомившись лично с человеком, который претендовал на одну из самых значительных ролей в нашем искусстве. Но возможно, — эта мысль у меня появилась только что, возможно, это была команда сверху, окрик боцмана! Ведь каждый раз, когда министерство начинает куражиться и сопротивляться любимцам верхов, каждый раз министр получает сверху по морде. Считается, что сверху ловчее наблюдать и за экономикой, и за искусством. В своё время экспертный совет не рекомендовал, и министр Соколов не подписал представление на звание народного артиста России для Киркорова, а наверху посчитали, что участник корпоративных концертов это звание заслуживает. По морде министру! Потом экспертный совет не рекомендовал давать самое высокое артистическое звании государства тридцатидвухлетнему Баскову. Наверное, министр Авдеев тоже не подписывал подобного ходатайства, а тридцатидвухлетний Николай Басков всё же стал народным артистом. При этом легендарная Татьяна Доронина к своему юбилею получила лишь орден Почёта. А не нажали ли сверху на министра Авдеева, предложив ему в качестве кандидатуры ректора рати (Российской академии театрального искусства — новое название ГИТИСа) бывшего танцовщика и постановщика Еврейского театра?
Инна Люциановна поведала главное, что не министерство испугалось общественности, а ещё только прислушавшись к поднимающейся волне, ему предложили отменить приказ. Парадный учёный совет с привлечением телевизионных камер и всех желающих состоялся уже после того, как пришёл приказ, дезавуирующий первый, уволили нового ректора Шерлинга. Но, как говаривали ранее, «за позор», «за бесчестие» наградили его при увольнении тремя должностными окладами. Ура.
Я абсолютно уверен, что всё так просто не закончилось. Есть и ещё детали, свидетельствующие о том, что всё не так просто, самые благородные люди высказались чрезвычайно красиво, утверждая свою репутацию. Во-первых, Калягин послал министру письмо, в котором энергично сказано: «ГИТИС — это театральный вуз, а не военное ведомство, где приказы не обсуждаются». Во-вторых — дальше цитата из вчерашней «Российской Газеты» — «Педагог РАТИ-ГИТИСа Михаил Швыдкой при известии о назначении Шерлинга подал заявление об уходе». Зная неутомимость Михаила Ефимовича, я предполагаю, что это начало его избирательной кампании на пост ректора этого самого рати-ГИТИСа. Четыре года назад, ещё будучи директором Федерального агентства, он уже выставлял свою кандидатуру, но проиграл Хмельницкой. Что-то будет осенью. Все остальные байки Инны Люциановны, в том числе о появлении танцора с приказом министра в пять часов в кабинете ректора и, будто бы, сорванный танцором со стены портрет отца ректора актёра Хмельницкого и прочее я опускаю. Без подробностей. […]
В девять часов двадцать минут Ашот прислал сообщение:
«Ужас! Ушёл Олег Янковский… Чуда не случилось…»
Со смертью чудес и не случается. И с творчеством тоже.
Потом, когда я поехал по делам в издательство «Дрофа», то, покупая в палатке торт для милых редакторш, я услышал, как молодая продавщица спросила: «Вы знаете, что Янковский скончался?» Зрители постепенно остаются без кумиров. […]
И самое, перед сном, последнее. Кое-что прояснилось и с гибелью иркутского губернатора Игоря Есиповского. И его попутал бес на недозволенное. Постепенно в прессу стало просачиваться, что нашли ружья, когда разбирали обломки вертолёта, а потом и сообщили, что с вертолёта стреляли медведя. Они как раз сейчас просыпаются, так вот, вертолёт низко завис, чтобы было удобно стрелять, тут его качнуло, и вертолёт зацепился за дерево. Рабы барских утех. Хотел бы я посмотреть, если бы в Англии случилось что-либо подобное, какая бы буря поднялась в парламенте. Консерваторы — либералы — Единая Россия — демократы? О, это всё барские утехи секретарей обкомов.
[…] Весь день, пока ездил на метро, читал прелестно изданный у нас в институте небольшой альманах кружка «Белкин», который ведёт Алексей Антонов. Здесь собраны рассказы «любителей», но и есть рассказ Алексея, укрывшегося за прозрачным псевдонимом Антон Антенов. Самое главное, что в этих рассказах, написанных не без маргинальных страстей, всегда есть собственно рассказ, судьба человека, небольшой, хотя, подчас, и трагический сюжет. Это то, что наша литература почти забыла. Кстати, забегая по дню вперёд, уже значительно позже, встретив во дворе института Аню Кузнецову, которая сейчас в «Знамени» занимается книгами и библиографией, я спросил её, продолжает ли она писать прозу, которая у неё очень неплохо получалась. В своё время она защищалась прозой у меня и получила «с отличием». Она сдалась, прозу не пишет: «Кому сейчас нужна бессюжетная проза? Сейчас все пишут премиальную литературу». Тут же я подумал о себе, а вот я, несмотря ни на что, ничего не бросил. А ведь «Кюстин» у меня тоже литература вне явного сюжета. […]
Приехал в Москву в четыре часа, а к семи уже надо было быть на Новом Арбате, где сейчас даёт представление Геликон-опера. Конечно, если бы это было бы что-то другое, то, наверное, я бы предпочёл остаться на даче и уехать часов в семь или даже восемь. Но билеты сейчас так дорого стоят, что опера для многих почти закрыта. Да и случай был уникальный: во-первых, это был поздний Верди — «Фальстаф», опера, которую я и не знаю, и не очень понимал всегда шекспировского Фальстафа, а во-вторых, пел Форда, а это одна из главных ролей, Паша Быков, только что вернувшийся со стажировки в Америке. А потом, какое это блаженство слушать оперу или смотреть спектакль с первого ряда.
Как сильно за жизнь меняются вкусы, раньше — «Риголетто», «Травиата» ясные и затрёпанные до последней ноты шедевры. Там всё ясно и всё сразу, без особых раздумий, ложится на сердце. Они поют, а ты за певцами повторяешь слова и мелодию. Здесь всё по-другому, но так подлинно, с таким желанием рассказать не столь аффектированные, но всё равно жизненные истории, что задыхаешься от того, с каким мастерством и объёмом это сделано.
Мне кажется, что опера за последнее время сильно изменилась. Из помпезного табельного действия с песнями и танцами превратилась, как она и была раньше в Италии, в представление, в историю, в рассказ с музыкой, которая говорит, правда, ещё больше, чем слова. В отличие от предыдущего спектакля, который я слышал и видел здесь же в Геликон-опере о Григории Распутине, здесь всё живо, нарядно и по-настоящему весело. Во-первых, сам Фальстаф не гора жира, что-то вроде поющего Яншина, а весёлый, крепкий, с пузцом парень. Все другие актёры тоже ему под стать. Замечательный художник, сумевший для небольшой сцены создать занятные декорации, где условность совершенно не мешала плотскому и натуральному. Ещё с первого раза я почти влюбился в их великолепного молодого дирижёра Константина Чудовского — и элегантно, и точно, и мощно. Паша оказался великолепным артистом и пел хорошо.
Сразу после возвращения в Москву сел читать вырезки, которые, как обычно, положил мне в почтовый ящик Ашот — знает, что мне класть.
Во-первых, два «скандала». Один продолжение гитисовского — это о дне, проведённом Шерлингом в учебном заведении.
«Уволил проректоров, затребовал себе печать и документы (некоторые потом были найдены на помойке) и приказал установить в институте селекторную связь».
И, наконец:
«Покинув пост ректора, Юрий Шерлинг «скоммуниздил» ключи от сейфа, где спрятана печать РАТИ и многие документы. РАТИ получила официальное разрешение взломать сейф».
В этой цитате есть улов и для Лёвы Скворцова: вряд ли раньше слово, взятое в кавычки, употреблялось в каком-либо печатном органе. Кстати, «в связи с досрочным прерыванием контракта» Шерлингу заплатили 180 тыс. рублей. Второй скандал, связан с Третьяковкой — это опять в сторону любимого учреждения нашей интеллигенции.
«Очередной скандал начинается в Министерстве культуры. Его вызвало письмо директора Третьяковской галереи Валентина Родионова, недавно объявившего о своей отставке. Господин Родионов обвинил министра Александра Авдеева в том, что тот вынуждал его уйти с поста директора».
И ещё новости: Мосгорсуд отказался удовлетворить кассационную жалобу адвокатов Марлена Хуциева, и он снова стал «простым режиссёром», а не новым председателем Союза кинематографистов. На 86-м году умер Александр Межиров. Я его очень неплохо помню, он профессорствовал в Лите. В заметке по поводу его смерти есть такая фраза:
«Несмотря на официальное признание, Межиров никогда не стал полностью советским поэтом. Его ценили в кругах писателей-диссидентов — за его цинизм умного человека, за отдельную от советского литературного большинства позицию».
Такой он молодой и такой вдохновенный на снимке!