Дарования князя развернулись во всю ширь в годы регентства сестры малолетнего Петра Софьи Алексеевны (1682–1689), при коей он фактически возглавил правительство России. Причём с Софьей его связывали не только служебные отношения. «И тогда ж она, царевна София Алексеевна, по своей особой инклинации и амуру, — говорит современник, — князя Василия Васильевича Голицына назначила дворовым воеводою войски командировать и учинила его первым министром и судьёю Посольского приказу, который вошёл в ту милость чрез амурные интриги. И почал быть фаворитом и первым министром и был своею персоной изрядной, и ума великого, и любим от всех».
Утверждали, что князь сошёлся с регентшей только ради своей выгоды, а вот Софья в самом деле была «страстно влюблена» в Голицына. Думается однако, что и Василием руководил не один голый расчёт. Конечно, царевна не была раскрасавицей, какой позже живописал её Вольтер. Но не была она и толстой, угрюмой, малопривлекательной бабой, коей предстаёт она на знаменитой картине И. Е. Репина. Царевна манила обаянием молодости (ей было тогда 24 года, князю — под сорок), бьющей через край жизненной энергией, острым умом, наконец, самой магией своего имени, которое придворные богословы и пииты прямо соотносили с божественной Премудростью. Итак, честолюбивый князь и властолюбивая царевна — Гедиминович Голицын и Софья Романова взошли на вершину российской власти рука об руку.
Голицын строил широкие планы социально-политических реформ, думая о преобразовании всего государственного строя России. Он мыслил о разрушении крепостного права с наделением крестьян тем количеством земли, которым они пользовались. (Не заимствовал ли он эту мысль из государственной практики Швеции?) «Подобные планы о разрешении крепостного вопроса стали возвращаться в русские государственные умы не раньше как полтора столетия спустя после Голицына», — с восхищением писал В. О. Ключевский. Несомненной заслугой князя явилась финансовая реформа страны: вместо обилия налогов, лежавших тяжким бременем на населении, был введён один, и собирался он теперь с определённого количества дворов, то есть с конкретных лиц.
С именем Голицына связано и совершенствование военной мощи державы — увеличилось число полков «нового» и «иноземного» строя, стали формироваться рейтарские, драгунские, мушкетёрские роты, которые служили по единому уставу и подчинялись одной программе. Ему приписывают постройку деревянных мостовых, а также трёх тысяч каменных домов в Москве, в том числе зданий в Кремле, великолепных палат для присутственных мест. Но наиболее впечатляющим было строительство легендарного Каменного моста о двенадцати арках через Москву-реку. Это сооружение по тому времени казалось настолько дорогим, что даже вошло в поговорку: «Дороже каменного моста».
При Голицыне развилось книгопечатание — за семь лет было издано 44 книги, что по тем временам было немало. Он был меценатом и покровителем первых русских профессиональных писателей — Симеона Полоцкого и Сильвестра Медведева (последний был в 1691 году казнён Петром i как сподвижник Софьи). Зародилась светская живопись (портреты-парсуны); нового уровня достигла иконопись; расцвело архитектурное направление, которое позднее получило название «голицынское барокко». Свою лепту внёс князь и в смягчение уголовного законодательства: были облегчены условия холопства за долги, отменён варварский обычай закапывать в землю мужеубийц, а также смертная казнь за «возмутительные слова». Они — увы! — были возобновлены при Петре.
Владение греческим, латинским, польским и немецким языками позволило князю свободно общаться с иноземными дипломатами и деятелями культуры. Василий Васильевич стяжал славу истого западника. Причём, в отличие от Петра, Голицын был приверженцем католицизма, тогда как Пётр был сторонником протестантской Европы.
Ранее иноземцы никогда не рассматривали русских как цивилизованную нацию. Своей неутомимой деятельностью Голицын разрушил этот устоявшийся стереотип. Именно в годы его управления страной на Русь буквально хлынул поток европейцев. Было позволено, к примеру, гугенотам и иезуитам искать убежище в Москве от конфессиональных преследований у себя на родине. При князе расцвела Немецкая слобода в Москве, где селились иностранные военные, лекари, ремесленники, переводчики, художники и др.; заработали две первые ткацкие фабрики. Задолго до Петра Голицын посещал дома своих знакомцев в слободе, выступил с программой свободного въезда иностранцев в страну, а также намеревался ввести в России свободное вероисповедание, убеждал бояр посылать своих детей на учёбу за границу. Московитам было разрешено приобретать за рубежом светские книги, предметы искусства, мебель, утварь, что сыграло заметную роль в культурной жизни общества.
Но самым неоценимым вкладом в дело совершенствования образа России за границей сыграли труды Голицына на дипломатическом поприще, его официальные и частные контакты с иноземцами, приёмы многочисленных делегаций, направление посольств в главные европейские столицы (Париж, Мадрид, Лондон, Берлин, Копенгаген, Стокгольм, Варшаву). Дипломатическое наследие Голицына настолько обширно, что оно должно стать предметом самостоятельного исследования. Отметим лишь, что, в основном, из-за успехов на международной арене его прозвали «великим Голицыным». Так, в апреле 1686 года был заключён долгожданный «вечный мир» с Речью Посполитой, по которому та отказалась от всей Малороссии с Киевом, Черниговом и другими пятьюдесятью пятью городами. Московское государство приняло участие в коалиционной борьбе с Турцией в союзе с Польшей, Германской империей и Венецией и тем самым вступила в «концерт» европейских стран. Умело вёл князь и переговоры со Швецией, продлив действие Кардисского мирного договора 1661 года. Василий Васильевич также возглавил русскую делегацию на переговорах с китайцами, увенчавшихся ратификацией Нерчинского договора 1689 года, который установил русско-китайскую границу по реке Амур и открыл в дальнейшем путь России к экспансии Тихого океана.
Встречи послов и дипломатические церемонии поражали приезжих блеском и роскошью, демонстрировали богатство и мощь России.
И, в отличие от Петра, Голицын не заставлял иностранцев пить на приёмах, да и сам не пил водки, находил удовольствие только в беседе.
Нельзя не отметить допетровские нововведения в области моды, у истоков которых также стоял наш герой. Дело в том, что ношение россиянами европейского платья нельзя назвать новацией Петра i: царь Фёдор Алексеевич под непосредственным влиянием своей жены А. С. Грушецкой и Голицына заменил стародавние долгополые московитские одежды польским и венгерским платьем, которое должны были носить все государственные чиновники. Официальные лица в старомосковском одеянии в Кремль и царский дворец не допускались. Рекомендовано было также брить бороды. Заметим — не приказано, как это было сделано впоследствии авторитарным Петром, а всего лишь рекомендовано, следовательно, не носило обязательного характера, а потому не вызывало особых протестов и смут. «На Москве стали волосы стричь, бороды брить, сабли и польские кунтуши носить», — говорили современники. И одним из первых при дворе в польское платье облачился Голицын. Вот как описывает его внешность А. Н. Толстой в романе «Пётр Первый»: «Князь Василий Васильевич Голицын — писаный красавец, кудрявая бородка с проплешинкой, вздёрнутые усы, стрижен коротко, — по-польски, в польском кунтуше и в мягких сапожках на крутых каблуках… Синие глаза блестели возбуждённо».
Князь, может быть, находился в ряду исторических модников того времени. Он тщательно следил за собственной внешностью и прибегал к таким косметическим средствам, употребление которых мужчинам кажется смешным — белился, румянился, холил разными специями свою небольшую светлую бороду и усы, остриженные по самой последней моде. Его часто можно было видеть в атласном бирюзового цвета кафтане на соболях, расшитом золотом и усыпанном жемчугом и драгоценными камнями. Гардероб князя был одним из самых богатых в Москве — он включал в себя более ста костюмов из драгоценных тканей, украшенных алмазами, рубинами, изумрудами, закатанных золотым и серебряным шитьём. Одна только его боярская шапка стоила более 10 тысяч червонцев; она была из редкого, так называемого «красного» соболя.
Каменный поместительный дом Голицына, расположенный в Белом городе столицы между улицами Тверской и Дмитровкой, иностранцы называли «восьмым чудом света», ибо не уступал он своим убранством лучшим дворцам Европы. Достаточно сказать, что длина здания составляла 33 сажени (более 70 метров), в нём было более 200 дверей и оконных затворов. Рядом с этим дворцом находился домовой храм. А во дворе стояли кареты, изготовленные в Польше, Голландии, Австрии и Германии.
В главной зале вместе с иконами висели портреты европейских и отечественных правителей, а также картины и гравюры на темы Священного писания. Потолки были украшены астрономическими телами — планетами, солнцем, знаками Зодиака. Стены палат были обиты богатыми тканями и фабричными обоями, создавая эффект мрамора. Дом был полон иностранной мебели и музыкальных инструментов: кровать с «птичьими ногами» (подарок Софьи), диковинный ящик-«аптека, а в нём всякое лекарство», множество шкафов, буфетов, сундуков, клавикорды, а также термометр и барометр. Всё это отражалось в 75-ти зеркалах. Некоторые окна были украшены витражами. Поражали воображение фарфор из Венеции, гравюры и часы из Германии, ковры из Персии. Крыша дома была медная и горела на солнце, как золотая. Любитель изящного, Голицын нередко устраивал здесь театральные действа, а иногда и сам выступал в роли актёра. Хлебосольный хозяин, он щедро принимал в своём доме иноземцев, коих закидывал вопросами о современной политической жизни Европы.
К сожалению, от всего этого великолепия не осталось нынче и следа. В 1928 году палаты и храм Голицына были варварски снесены, а на их месте в 1935 году возвели бездарный Дом Советов Труда и Обороны (архитектор А. Я. Лангман). И это несмотря на то, что культурная общественность Москвы во главе с академиком И. Э. Грабарём выступила в защиту этого уникального памятника архитектуры!
К концу 80-х годов XVII века князь получил в дар вотчину в подмосковном Медведково с домом и каменной церковью Покрова Пресвятой Богородицы. Глубоко символично, что ранее этой вотчиной владел легендарный князь Д. М. Пожарский, который во времена Смуты возглавил борьбу россиян с польскими интервентами. Подарив вотчину Пожарского Голицыну, Софья как бы сделала его преемником прославленного героя. Чтобы утвердить себя полноправным владельцем Медведково, князь Василий заказал несколько новых колоколов со специальными надписями. Он также перестроил и благоустроил доставшийся ему дом в европейском вкусе.
Василий Васильевич заимствовал не только внешние формы западной культуры (одежда, предметы быта), как это будут делать впоследствии щёголи-петиметры с их откровенной галломанией. (При этом любопытно отметить, что Голицын как раз был одним из первых русских галломанов, его упрекали, что даже сердце у него французское). Князь проникал в глубинные пласты французской — и шире — европейской цивилизации. Он собрал одну из богатейших для своего времени библиотек, отличавшуюся разнообразием изданий на русском, французском, польском, латинском и немецком языках. В ней можно было найти «Киевский летописец» и «Алкоран», сочинения античных и европейских авторов, всевозможные грамматики, труды по истории и географии, а также некую переводную рукопись «О гражданском житии, или о поправлении всех дел, еже принадлежат обще народу». Большинство книг в его библиотеке были светского содержания.
Но, обладая просвещённым умом, Василий Васильевич не мог освободиться от свойственного эпохе суеверия (и это несмотря на то, что князь обладал широким кругозором и не боялся обращаться к «поганым» иностранным докторам и вообще к басурманам, от чего категорически предостерегала тогда православная церковь под водительством патриарха Иоакима). Известен случай, когда однажды сопровождавший его дворянин Бунаков в приступе падучей болезни взял горсть земли и завязал в платок. Голицын, заподозрив в Бунакове чародея, подумал, что тот якобы «вынимал след для его порчи», и повелел подвергнуть его пытке. Также при деятельном участии князя были сожжены заживо за ересь лжепророк из Немецкой слободы Квирин Кульман и единомышленник последнего Конрад Нордерман. Впоследствии сторонники Петра обвиняли Голицына в том, что он верил в колдовство и ведовство (хотя и сам Пётр был не чужд суеверия, заказывал гороскопы, а в 1716 году включил в новый военный устав направленные против колдунов карательные меры).
Голицын возглавил два похода российской армии в Крым (1687 и 1689 годов). Понимая всю сложность сего предприятия, князь стремился уклониться от обязанностей главнокомандующего, но его недоброхоты настояли на его назначении. Эти военные кампании Голицына следует признать крайне неудачными. Они не только были сопряжены с огромными людскими потерями и подорвали репутацию князя, но и, как говорили некоторые исследователи, лишили его Софьиных ласк — новым фаворитом царевны стал Фёдор Шакловитый, кстати, выдвиженец того же Голицына. Думается однако, что увлечение Софьи Шакловитым не связано с военными неудачами князя: ведь царевна всегда встречала русские войска из Крыма как победителей, щедро их награждала и никогда не признавала за ними поражения. Царевна — впервые в русской истории — присвоила Голицыну звание генералиссимуса. Важно и то, что, несмотря на свой неуспех, походы Голицына привели к ослаблению Крымского ханства и Турции. Неслучайно гетман И. С. Мазепа сравнивал крымские походы князя с войной древнеперсидского царя Дария с обитателями Тавриды.
Падение Голицына явилось неизбежным следствием низвержения властолюбивой Софьи Алексеевны, заключённой сводным братом в Новодевичий монастырь. Хотя Василий Васильевич не принимал участия ни в борьбе за власть, ни в стрелецких бунтах, ни в заговорах о физическом уничтожении Петра, такой исход был предрешён. По воле царя Петра, в сентябре 1689 года Голицыну был вынесен приговор; его вина была в том, что он докладывал царевне, а не Петру и Ивану дела державы, писал от их имени грамоты и печатал, словно монархини, имя Софьи в книгах без царского соизволения. Но главным пунктом обвинения были неудачные крымские походы князя, в результате которых казна понесла великие убытки. Обвинение это носило тенденциозный характер. Ведь немилость царя за крымские неудачи пала исключительно на одного Голицына, а такой активный участник походов, как гетман И. С. Мазепа, был обласкан царём. Кроме того, известно, что ни сам Пётр, ни его преемники так и не покорили Крыма — в состав Российской империи он был включён… только в 1783 году.
И всё-таки яркость и талант князя Василия были видны всем. Возможно, это признавал и Пётр, который, несмотря на жгучую неприязнь к поверженному врагу, всё же втайне питал к нему уважение, а потому, надо думать, не предал его жестокой казни, как других клевретов Софьи. Не исключено, что князя спасло и заступничество его двоюродного брата, Б. А. Голицына, ревностного сподвижника царя. Хотя князь Василий был лишён боярства и имущества, ему была сохранена жизнь — он был сослан с семьёй на Север, сначала в Каргополь, а затем в ещё более отдалённое село — Холмогоры Пинежского уезда. Василий Васильевич прожил в северной глухомани долгие 25 лет и оставил сей мир в апреле 1714 года. Он похоронен в Красногорско-Богородицком мужском монастыре.
Но дело Голицына не пропало втуне. Логика истории привела к тому, что Петровские реформы — вольно или невольно — во многом явились воплощением планов и идей князя. Но воплощением грубым, беспощадным, стремительным. Как заметил В. О. Ключевский, Голицын, младший из предшественников Петра, ушёл в своих планах гораздо дальше старших. Оценка планов Голицына как некой альтернативы реформам Петра весьма популярна среди современных исследователей разных направлений.
Иными словами, Московская Русь была чревата реформами. Роды затянулись, и нетерпеливый «царь-плотник» применил для «кесарева сечения» топор палача. Нелишне будет напомнить, что в результате подобной петровской «перестройки» в землю лёг каждый пятый россиянин — население империи сократилось с 25-ти до 20-ти миллионов человек!
Говорят, история не имеет сослагательного наклонения. Но кто знает, окажись на месте «крутого» Петра «осторожный» Голицын, может быть, судьбы истории российской не были бы столь надрывными и кровавыми. Бешеный гений Петра вздёрнул Россию «на дыбы», не гнушаясь при этом кнутом и дыбой. Реформы же Голицына были мирными, органичными и ненасильственными. Один иностранный дипломат сказал о Василии Васильевиче: «Он хотел заселить пустыни, обогатить нищих, из дикарей сделать людей, превратить трусов в добрых солдат, хижины в чертоги». И уже одна попытка претворить это желание в действительность оправдывает наречение Голицына именем Великий.
Место своё займи в Природе, никем не занятое, твоё оно.
К моменту, когда я познакомился с Порфирием Ивановым, я уже много лет изучал религиозные формы и мистические учения. Кроме того, я лет 15 занимался йогой. Имея большой опыт изучения оккультной философии, я полагал, что изучать оккультные и мистические учения по текстам — пустая трата времени. Подлинное знание о них можно получить лишь путём включённого наблюдения. По моему мнению, критика одной религиозной формы с позиций другой, основывающаяся на анализе текстов, как правило, ошибочна и лишь способствует усилению религиозной розни. В сентябре 1982 года я оформлял к защите диссертацию по социологии религии на философском факультете мгу. Моя жена Татьяна училась в аспирантуре. Мы жили в высотном здании мгу на Ленинских горах. Оттуда я и отправился к Иванову для «включённого наблюдения» и изучения его системы. О Порфирии Корнеевиче я первоначально услышал от Леонида Галкина — известного художника и мистика. Судя по рассказам, в нашей стране жил и работал выдающийся целитель, способный творить чудеса. Я написал Иванову и получил приглашение приехать.
Купив билет до Ворошиловграда, я собирался через десять дней вернуться в Москву. С этого момента началась цепь странных случайностей и совпадений. Приехав во Внуково, я узнал, что могу улететь раньше, переоформив билет на предыдущий рейс. Выйдя из здания аэровокзала в Ворошиловграде, я увидел автобус, собирающийся отъезжать в город Свердловск Ворошиловградской области. Выйдя на автовокзале в Свердловске, я увидел автомобиль с тремя пассажирами. На вопрос: «Куда он направляется?» я услышал ответ: «В хутор Верхний Кондрючий». Нигде с момента приезда в Ворошиловград я не ждал транспорта более пяти минут. Короче говоря, я добрался до Порфирия Корнеевича за шесть часов. Приехавшие в этот день москвичи провели в дороге около суток.
Я довольно быстро нашёл дом Порфирия Иванова. Точнее, там было целых три дома. Большой новый каменный дом, который, по словам Порфирия Корнеевича, ему помогала строить вся Россия. К сожалению, он недолго в нём пожил. Кроме того, на территории усадьбы был дом для приезжих и кухня-столовая. Встретила меня Валентина Леонтьевна Сухаревская — его жена и помощница по лечению людей. Я сказал, что приехал по приглашению Порфирия Корнеевича с Урала (слово «Ижевск» им мало что говорило). Она тут же посадила меня за стол, причём я до этого года три сидел на вегетарианской диете. Она налила мне огромную тарелку, скорее, даже миску утиного супа, в которой плавал огромный кусок утки. Со страхом смотрел я на эту пищу. «Ешь, ешь, — сказала Валентина Леонтьевна, — совсем ты себя заморил». С тех пор я отказался от полного вегетарианства. Когда я приступил к чаю, вошёл Порфирий Корнеевич — могучий старец в чёрных шёлковых шортах до колен. Всё тело его было обнажено, он был босиком. Длинные седые волосы и борода обрамляли его лицо. Он производил впечатление какого-то космического существа, напоминал лейденскую банку, заряженную энергией. Его живой проницательный взгляд, казалось, проникал в глубину, в самую сущность человека.
— Ну, — сказал он, — приехал?
— Да, Порфирий Корнеевич — ответил я.
— Ну, иди, целуй меня.
Мы обнялись и поцеловались.
— Отдохни пока. Скоро буду принимать тех, кто сегодня приехал, — сказал Порфирий Корнеевич.
В этот день приехало ещё восемь человек. Я вошёл в дом для гостей, чисто убранный, с застеленными кроватями. В доме было два больших холодильника, доверху набитых продуктами, привезёнными гостями. Продукты эти никто не ел, приехавших кормили трижды в день совершенно бесплатно. Ни за лечение, ни за кров не брали ни копейки. Через некоторое время вошёл Порфирий Корнеевич. В этом доме была специальная комната, где стояла кушетка, на которой он осматривал и лечил своих пациентов. Когда очередь дошла до меня, он положил меня на кушетку, одну руку поднёс к голове, другую — к ногам и сказал: «Переведи внимание на сердце, на печень, на лёгкие». В этот момент у меня возникло ощущение, что через меня течёт мощная энергия, подобная электрическому току. На безымянном пальце моей левой руки было золотое обручальное кольцо. Палец закололо, как иглой. Порфирий Корнеевич почувствовал это и сказал: «Сними и не носи никогда больше фиксированного на теле металла». Впоследствии я прочитал в «Тетрадях» Иванова: «Я люблю больного, ценю, храню его, знаю душу и его сердце… через руки током убиваю боль».
Закончив работу, Порфирий Корнеевич сказал: «Я привёл твоё тело в порядок. Сейчас все вы пойдёте во двор. Я буду учить вас жить в гармонии с природой». Когда приехавшие собрались во дворе, помощники и ученики Порфирия Корнеевича принесли воды из артезианского колодца, и процедура началась. Он заставил всех снять одежду и облил каждого из ведра холодной водой. Затем попросил всех взяться за руки и образовать круг. Он замкнул этот круг, став его частью, и начал говорить свои заповеди о том, как жить в гармонии с природой. Здесь у меня снова возникло ощущение, что через круг взявшихся за руки людей течёт мощная и светлая энергия. В своих «Тетрадях» Порфирий Корнеевич сравнивает эту энергию с электричеством:
«Я решился пойти в Природу, Я решился шагать своими ногами… по земле для того, чтобы обязательно электразироваться; для того, чтобы набраться этих сил и этими силами владеть!»
Оценивая впоследствии всё происходившее, я пришёл к выводу, что в этот момент мы вошли в некое изменённое состояние сознания, в котором информация входила в нас, минуя всякие логические барьеры. Слова, которые говорил Порфирий Корнеевич, были очень просты и, с точки зрения наших книжников и фарисеев, банальны. Однако, именно они и представляли собой настоящую истину, которая была проста, но в силу её простоты была нами прочно забыта. Наш извращённый образ жизни, наше образование и воспитание, наши абсурдные ценности привели к тому, что эти фундаментальные правила жизни мы отвергли и вытеснили в сферу бессознательного. Порфирий Корнеевич просто восстановил их в нашей памяти.
То, чему учил нас Порфирий Корнеевич, было изложено в тексте, получившем в движении ивановцев название «Детка». В нём Порфирий Иванов излагает двенадцать правил жизни в гармонии с природой. Этот текст был известен мне и ранее. Однако, я, как и большинство людей, прожил свои тридцать три года в соответствии с максимой, сформулированной ещё в Древнем Риме: «Разделяю лучшее, но следую худшему». Привожу этот текст полностью:
Ты полон желания принести пользу народу? Для этого постарайся быть здоровым. Сердечная просьба к тебе: прими от меня несколько советов, чтобы укрепить своё здоровье:
1. Два раза в день купайся в холодной природной воде, чтобы тебе было хорошо. Купайся, в чём можешь: в озере, речке, ванной, принимай душ или обливайся. Это твои условия. Горячее купание завершай холодным.
2. Перед купанием или после него, а если возможно, то и совместно с ним, выйди на природу, встань босыми ногами на землю, а зимой на снег, хотя бы на 1–2 минуты. Вдохни через рот несколько раз воздух и мысленно пожелай себе и всем людям здоровья.
3. Не употребляй алкоголя и не кури.
4. Старайся хоть раз в неделю полностью обходиться без пищи и воды с пятницы 18–20 часов до воскресенья 12-ти часов. Это твои заслуги и покой. Если тебе трудно, то держи хотя бы сутки.
5. В 12 часов дня воскресенья выйди на природу босиком и несколько раз подыши и помысли, как написано выше. Это праздник твоего дела. После этого можешь кушать всё, что тебе нравится.
6. Люби окружающую тебя природу. Не плюйся вокруг и не выплёвывай из себя ничего. Привыкни к этому — это твоё здоровье.
7. Здоровайся со всеми везде и всюду, особенно с людьми пожилого возраста. Хочешь иметь у себя здоровье — здоровайся со всеми.
8. Помогай людям чем можешь, особенно бедному, больному, обиженному, нуждающемуся. Делай это с радостью. Отзовись на его нужду душой и сердцем. Ты приобретёшь в нём друга и поможешь делу Мира!
9. Победи в себе жадность, лень, самодовольство, стяжательство, страх, лицемерие, гордость. Верь людям и люби их. Не говори о них несправедливо и не принимай близко к сердцу недобрых мнений о них.
10. Освободи свою голову от мыслей о болезнях, недомоганиях, смерти. Это твоя победа.