— Как что! Её почин подхватили! Люди стали обмениваться книгами!
— Я бы из наших книг тоже много чего на скамейке оставила, — сказала мама.
Но папа продолжал волноваться.
— Ты не поняла! Книга была не дрянная, а хорошая. Тебе же хочется, когда ты что-то хорошее прочтёшь, со мной впечатлениями поделиться? Чтобы и я прочитал, правильно?
— Правильно. А ты вечно говоришь, что у тебя времени нет.
— Не сбивай меня, пожалуйста. Дело не во мне, а в девушке, которая хочет доставить другим радость.
— А иного способа дать почитать книгу у неё не было? Почему бы просто не предложить близкому человеку: «Светка, прочти — не пожалеешь!»
— А вдруг у неё нет такого близкого человека! — доказывал папа. — Мы-то с тобой любим друг друга, нам, можно сказать, повезло. А ей каково?.
— Ну ладно, — сдалась наконец мама. — Я не возражаю. Пусть твоя добрая девушка оставляет на скамейке книжки. Глядишь, и ей повезёт.
Этот папин с мамой разговор никак не шёл у меня из головы. Было интересно, что за книгу девушка оставила в пакете. И какую получила взамен. Наверное, тоже хорошую. Она её прочитает, положит в пакет и опять уйдёт. А кто-то увидит надпись «Дай почитать другому» и вскоре тоже станет участником этого странного книгообмена. Странного и, по-моему, замечательного!
Вот если б я обнаружил на скамейке книжку, я бы её себе не оставил. Честно! Даже самую интересную. Потому что я бы подумал о других людях, живущих со мной в одном городе. И мне бы тоже захотелось их обрадовать. Раньше не хотелось, а теперь очень даже захотелось!
Тут ещё что важно! Ты ведь не знаешь, кому твоя книжка достанется. Может, вон той толстой тётеньке, а, может, тому лысому парню, какому-нибудь пенсионеру или иностранному туристу. Но они уже для тебя не просто случайные люди. Ты как-то лучше о них начинаешь думать. И чем дольше книжка ходит по рукам, тем больше людей начинают лучше друг к другу относиться.
Вот это открытие! Мирового масштаба! Кончатся обиды и ссоры. Войн больше не будет. Планета станет садом, а математичка Любовь Мефодьевна перестанет на нас орать.
Нет, я просто не мог оставаться в стороне, когда происходят такие грандиозные события!
И тут мой взгляд наткнулся на утюг. Он стоял на подоконнике за занавеской, и в голове моей сами собой родились слова: «Дай погладить другому».
Идея с книжкой хорошая, подумал я, но та незнакомая девушка эту идею уже использовала. Зачем же я буду ей подражать? Утюг — тоже вещь полезная. Ведь столько вокруг народу в мятой одежде! Особенно у магазина…
Конечно, и телевизор бы сгодился — «Дай посмотреть другому». Но телевизор тяжёлый, и я бы его не дотащил. Пусть постоит пока.
Я завернул утюг в газету и приклеил скотчем записку «Дай погладить другому». Минут пять на неё потратил, выводя слова большими буквами.
Парк совсем близко от нашего дома, и ещё через пять минут я уже был там. Выбрал скамейку почище, пристроил тяжёлый газетный свёрток с запиской и сам сел рядом. Посидел немного ради приличия, встал и пошёл домой. Очень хотелось оглянуться — увидеть того, кто наклонится над утюгом и прочтёт: «Дай погладить другому». Но я сжал волю в кулак и топал вперёд с каменным лицом, как робот. Так что на меня самого вскоре начали оглядываться.
Вот такая вышла история, которую я маме с папой и рассказал.
Папа нахмурился и постарался сделать строгое лицо. А мама сказала:
— Вот ведь как интересно получилось! Ты мечтал осчастливить человечество, но огорчил родную мать. Так всегда бывает, к сожалению. У всех мечтателей в первую очередь страдают мамы.
— Но утюг ведь вернётся, — попытался я возразить. — Может быть, он будет даже лучше, чем наш старый.
— Может быть, — кивнула мама. — Но я опять его тут же должна буду отдать. Ведь при нём записка «Погладь и передай другому», разве нет? А затем, чтобы погладить тебе рубашку, я опять должна буду идти в парк? Так, что ли?
— А в парке такие же бедолаги в поисках утюга рыщут от скамейки к скамейке, — усмехнулся папа. — Наконец — удача! Вот он, утюг! Но он один, а желающих много. Ругань, само собой, потасовка, милиция приехала.
Я стоял как в воду опущенный. В горле пересохло. Моя мечта о цветущей планете разбилась вдребезги. И тут папа добил меня окончательно.
— Та девушка, — сказал он, — оставила на скамейке какую-то действительно хорошую книгу. А ты — старый утюг.
— Старый-то он старый, — вздохнула мама, — но худо-бедно работал. А теперь и такого нет. Между прочим, кто-то давно обещал мне новый купить.
— Будет тебе завтра новый утюг, — пообещал папа. Мама улыбнулась:
— Нет худа без добра! Тогда пошли ужинать, неглаженные вы мои!
— Пошли, — согласился папа. — Неглаженным быть лучше, чем голодным. Правда, Вадька?
Я кивнул. А что мне ещё оставалось делать?
После этого случая я ещё несколько раз приходил в парк, чтобы проверить, не вернулся ли наш утюг обратно. Или какой-то другой. Но на пустых скамейках никто ничего не оставлял.
Правда, на одной скамейке я увидел однажды симпатичную кошку. Но она почему-то не захотела, чтобы я её погладил. Тем более, передал потом другому.
Димка с отцом весь день самоотверженно трудились на бабушкиной даче. Первым делом объели малину, готовую вот-вот осыпаться. Потом взялись мастерить пугало, потому что какой это огород без пугала. Димка предложил сделать пугало не одноногое, как видел на картинках, а двуногое. Папа, рассудив, согласился. Для надёжной остойчивости лучше бы даже и три ноги, но три ноги — это в самый раз для марсианского пугала, марсианских птиц пугать, а здесь требуется человеческое чучело.
— Чучеловечело! — уточнил Димка.
Обули чучеловеческие ноги в драные сапожищи-бахилы; напялили на крестовину размахаистый бабушкин халат; голову сделали из пластикового пакета, набив его сухими сорняками. Поскольку пакет оказался с косметической рекламой, то новорождённому чучелу достались выразительные глаза девушки-фотомодели. Жалко, свободной шляпы на всей даче не нашлось, отец решил в следующий раз привезти достойный головной убор, а пока соорудить на голове причёску из травы. Конец — делу венец, папа и сын обошли новорождённого хороводом, спели «Хэппи звёзды каравай», да и перешли к другим заботам. Отец взялся изобретать крючок для уличного туалета, Димка — переселять полезных дождевых червяков из навозной кучи, где их много, в цветочную клумбу, где жилищного простора сколько угодно. А потом ещё надо было покататься на велике с соседским Серёгой. А потом… да мало ли забот на даче?
А чучело бодро помахивало на ветерке халатными рукавами и глядело на мир удивлёнными глазами фотомодели.
Вечером бабушка решилась съездить на ночь в город по важным делам. А что? «Мальчики» на даче освоились, ужин им есть, где туалет — знают, не пропадут. А что электричества пока нет, телевизора, так это одну ночь потерпеть даже интересно.
— Не волнуйся, бабушка! Не волнуйтесь, мама! Всё устережём, — заверили «мальчики» с поцелуями. — Нас теперь, вон, пугало охраняет.
Без электричества и вправду было интересно. Полчаса папа зажигал керосиновую лампу, а потом ещё дольше экспериментировал, какой длины должен торчать фитилёк, чтобы пламя не гасло, но и не коптило, чтобы светило не синим и не оранжевым, а жёлтым. Эх, не было под рукой компьютера, чтобы свести результаты в таблицу и вывести формулу — была бы не диссертация, но хоть статейка. А смелый Димка совершенно один ходил в деревянный туалет, и ветер чуть не сдул Димку в кусты, и деревья шумели всё сильнее, и туалет днём был совсем рядом, а на ночь упятился куда-то в дальний угол дачи. А на обратном пути на Димкино темечко упала с неба большая мокрая капля и потекла по лбу на нос. Это была первая капля, а за ней подоспела бесчисленная орда капель — и давай лупить по листьям растений, по жестяной крыше, по стеклянным окнам, по грядкам и по клумбам, на радость новосёлам червякам. Потом комары, устав уворачиваться от капель, потянулись в дом, в тепло и сухо, да так обнаглели, что приняли хозяев за бесплатный ужин. В назидание наглецам Димка с отцом запалили антикомариную спираль, вскоре её дым заглушил запах керосина, и стало можно спать. И папа заснул.
А Дмитрий слушал. Сопение отца. Бам-бара-бамы дождя. Скрипы косточек-досточек дачного дома. Шум листьев за стеной — точно так шипит картошка на большой сковороде и аплодисменты в телевизоре после речи президента.
Потом небо блеснуло в закрытые глаза, и гром пробежал через небо, как перестук огромного поезда, дёрнутого за шиворот. Дождь пошёл сильнее. И тут в окошко постучали. Нет, не показалось: постучали опять. Разбойники? А отец спит, наработался за день, что ему гроза, что ему разбойники. Да не разбойники — вежливо как-то стучат…
Смелый Димка встал и подошёл к окну.
— Откройте дом, пожалуйста, — послышался снаружи голос, негромкий, но вполне разборчивый, непонятно, мужской или женский.
— А кто это? — спросил Димка строго и недоверчиво.
— Да я же! Пугало. Тут гроза. Мне страшно. Впустите.
Димка выкрутил фитилёк керосиновой лампы подлиннее — по отцовой формуле — и посветил в окно. Оттуда с дрожащей мольбой таращились глаза фотомодели; и не просто капли — ручьи бежали по мятому нарисованному лицу. Надо же — испуганное пугало!
— Бедненькое! — Димка пошёл открывать дверь. — Заходи, не бойся.