Эрна, угадав женским чувством мае желание, соскакивает и подаёт плеть. Она грациозно закинула руки на голову, приподнялась. Звонко ударяется плеть о тело девочки. Раз, другой. На нём, как зарубки, мокнут набухающие рубцы. Они перекрещиваются, сливаются в одно целое. Тонкая девичья кожица лопается. И кровь, сначала робко появляется кое-где, а затем бежит алыми струйками на пол.
Эрна обхватывает руками вновь заимевший силу член, и забавляется им, как мальчишка-подросток. Увлечённый ею, я падаю на ковёр, рука моя исчезает у Эрны в бедрах, и я проваливаюсь в небытие, в сон.
Утром я проснулся первым. Эрна спала как ребёнок, положив под щёку руку, свернувшись калачиком. Вошёл Русеф-паша. Плеть, отдохнувшая за ночь, вновь ожила в его руках.
- Вот негодница, господин её проснулся, а она спит! - Мой друг негодовал. И пока спросонья Эрна сообразила в чём дело, Русеф-паша уже вытащил её из постели и волок за волосы во двор. Там её растянули на четырёх столбах и начали бичевать.
Это было не моё, слегка обжигающее, распаляющее страсть постёгивание, а настоящая порка. Четыре евнуха стояли с кнутами, длинными, узкими как верёвка, и секли бедняжку. Кожа слезала клочьями. Та самая, которая была прижата ко мне всю ночь. Я выбежал во двор и попросил Русеф-пашу прекратить наказание. Зачем? - удивился он, но поднял руку. Кнуты остановились.
Русеф-паша хлопнул в ладоши, и к нам подбежала ватага мальчишек с точёными телами. Они боролись друг с другом, заигрывали то со мной, то со своим господином, но, видно, не очень-то уж радовали его. Он хлопнул ещё раз, принесли еду, а бедных мальчишек прямо перед нашей верандой по очереди насадили на торчащие из земли лезвия кинжалов. И пока мы наслаждались изумительными омарами, приготовленными в красном вине, мальчишки вертелись и корчились, как наколотые на булавку бабочки.
- А девчонку надо было бы досечь, - вспомнил Русеф-паша про Эрну. - Ей это наказание понятно, после только сильнее любить тебя будет. А жалеть? Нет, это не для мужчины. Они ведь такие: раз пожалеешь, в другой - подчиняться не будут, зная про твою слабость. Вот почему они меня боятся? Да лишь потому, что сами видели, как не одну строптивицу на свидание с Аллахом отправил. И потом, - Русеф-паша доверительно улыбнулся, - Зрна твоя привыкла к сильной порке. У меня все они должны уметь невозмутимо и красиво переносить любую боль. Специально обучаю их этой науке. А иначе зачем они нужны? Женщина без такого умения уже вроде бы и не женщина. Я их господин, и они не только должны во всём подчиняться мне, но и наслаждаться этим подчинением, жаждать, желать его. И вообще, женщина становится женщиной только под плёткой. Вместе с мольбой о пощаде в ней вспыхивает любовь. Не для этого ли и появляются на свет женщины?
Русеф-пата закончил свой монолог, посмотрел на меня и, видя моё недоумение, рассмеялся. - Не веришь? Тогда пойдём, посмотришь сам, как из этих потаскушек делают женщин.
Вошла Ортанс в необычной одежде. Кожаная туника не расширялась у неё, как обычно, на бедрах, а плотно охватывала их. Глубокий вырез, открывающий шею, переходил в длинную щель, упиравшуюся в широкий золотой пояс. Весь её облик давал ясно понять, что попавшим в её руки девушкам приходится несладко. Впрочем, несколько минут спустя мы убедились в этом сами.
Что-то звякнуло, дверь поползла вверх и мы очутились в большой зале. Всё вокруг было красным: скамейки, стоящие прямо посередине, какие-то замысловатые приспособления и даже свет, льющийся из огромных окон, и тот был красным. В дверях, как часовые, стояли два красных мальчика - тела их были выкрашены суриком.
Один из них при входе Ортанс подал ей кнут с резной, из слоновой кости, ручкой, другой - подбежал к маленькому круглому отверстию на противоположной стене залы, проделанному чуть повыше его головы. Он снял деревянный, украшенный причудливой резьбой щит, прикрывавший отверстие. Тотчас в нём появилась голова, а затем и вся фигура девушки-индианки. Юная рабыня, пружиня телом, опустилась на руки и, описав в воздухе ногами полукруг, застыла перед нами, почтительно склонившись и приседая.
Она была нагая, и это обещало интересное зрелище. Ещё за завтраком Русеф-паша объяснил мне, что полная обнажённость воспитанниц его гарема состояние особое. За исключением того времени, когда они принадлежат мужчине, и он волен делать с девичьим телом что угодно, даже снять с него кожу, полностью нагими жрицы любви бывают только в трёх самых торжественных случаях: при инициации девочек, при обряде ухода из жизни неспособных любить, а также во время испытаний, скрытых от глаз посторонних. "Наверное, он хочет показать мне одно из таких испытаний", - решил я.
Перед нами стояла девушка с вполне сформировавшимся, рельефным телом: тяжёлыми круглыми ягодицами, массивными, смугло блестевшими бедрами, мускулистым животом, тонкой талией, большими, как два шара, грудями со стоящими сосками и влажными, страстными, гладко выбритыми половыми губами.
- Она сейчас пройдёт через все испытания, - сказал Русеф-паша. - Смотри внимательней. У неё не должен дрогнуть ни один мускул, -ионе уважением провёл рукой по телу испытуемой. Девушка опустила глаза, ноздри её округлились, дыхание стало прерывистым. Она явно смущалась присутствия гостей в интимной, предназначенной для самых сокровенных движений и чувств комнате.
Русеф-паша дал мне вдоволь налюбоваться этой, как выяснилось потом, специально отобранной мастерицей Эроса. Всё делалось обстоятельно, с растягиванием удовольствия от предвкушения испытания. Крепкие ноги невольницы, упруго поднятые на побелевших от нагрузки пальцах, были мощно напряжены, как и все выпуклые мускулы загорелого тела, покрытого чистой натянутой кожей; тёмные волосы со всех сторон головы были подняты вверх и туго стянуты в оплетённый проволокой длинный пучок.
Её зовут Панторпа, что значит "дающая величайшее наслаждение", - невысоко взмахнув кнутом, Ортанс хлопнула им о тело невольницы.
Краснокожие мальчишки, стоявшие у двери, ударили в бубны. Испытание началось. Панторпа пошла в такт ритмичной мелодии, высоко приподнимая круглые колени, держа себя за пучок волос. Темп, ускоряясь, перешёл в бег. Она закружилась волчком, замерла, и, извиваясь, неистово завращала бедрами; снова понеслась, запрокидывая голову и простирая руки...
- Этот ритуальный танец, исполняемый всеми перед испытаниями, - начала объяснять мне Ортанс, - подготавливает юных жриц Эроса переносить боль спокойно и с наслаждение^л, передаёт их стремление трепетать в ожидании мужчины и отдаваться ему пол ностью, страстно и исступлённо. Хотя, - Ортанс вдруг стала серьёзной, бесцеремонно, как собачонку, схватила за волосы залитую потом, пламеневшую жарким румянцем Панторпу и подтащила её к нам, - танцевала она неважно. Неспокойно. Думала больше о том, что в комнате посторонние, а не о наслаждении испытанием, - смотри, не осрамись!
С силой ударился кнут о вогнутый живот, и Панторпа, стараясь понравиться нам, но, видно, не зная, как сделать это здесь, в красной комнате, где никогда не бывает гостей, грациозно извиваясь, подбежала к скамье. Это была узкая скамейка, в доске её был укреплен кол, по бокам которого блестели острые лезвия. Упруго пружиня телом, испытуемая оседлала скамью, широко рас крыла руками вход во влагалище и, ложась, насадила себя на кол да так ловко, что не оцарапалась нежной поверхностью о лезвия. Русеф-паше подали раскалённый до красна железный прут.
- Смотри, как эта штука действует... - Невольница ловкими движениями рук развела слегка блестевшие испариной ягодицы, открыв нашим взорам дышащее кольцо сфинктера. Прут шипя, неспешно .вошёл в тело, испытуемая инстинктивно вздрогнула. Этого оказалось достаточно. Лезвия вонзились в стенки влагалища, и, когда Панторпа встала, две алые струйки побежали по бедрам и образовали на полу небольшую лужицу.
Ортанс негодовала. Повышенная чувствительность её воспитанницы сорвала испытание. Впрочем, "дающая величайшее наслаждение" сама была в ужасе от происшедшего. Её, выделенную Ортанс как наиболее подготовленную и не выдержавшую первого же испытания, ожидало жестокое и унизительнейшее самонаказание.
- Уберите эту падаль! - Русеф-паша нехорошо выругался. И, не успели ещё мальчишки вытащить за волосы девушку из комнаты, как из отверстия в стене вылетело, сладострастно прогнувшись, юное тело.
Эта гибкая, высокая, невероятно стройная уроженка севера была моложе Панторпы. Её короткие светлые волосы были также собраны в пучок и торчали вверх острой луковицей. Нежно вогнутый живот выделял ребра, от выпирающего костистого лобка спускались тонкие, но твёрдые валики половых губ.
Я думал, что она, так же как и Панторпа, начнёт с танца. Но Ортанс что-то шепнула невольнице, и она подошла к нам, вытянувшись на пальцах красивых ног. - Её зовут Эвиза, - сказала Ортанс, - она сейчас покажет, как умеет возбуждать себя перед испытанием.
Снова щёлкнул и зажёг красную полосу на девичьем теле кнут, и, к моему удивлению, Эвиза опустила руку, вонзила тонкие пальцы в нижние губы и рука затряслась мелко-мелко. Её острый подбородок, маленький рот и приятные широкие скулы находились в сильном напряжении, а светлые глаза излучали такое желание, что я старался не встречаться с ними.
- Я знаю, у вас это считается пороком, - заметил моё недоумение Русеф-паша, но у нас иной, и, по-моему, более правильный взгляд. Все девочки учатся возбуждать себя. Вначале это для них приятная игра, потом желанная необходимость, и, наконец, органичная часть жизни их тела, без которой они уже не мыслят своего существования.
- Да зачем это всё нужно? - изумился я. - Ведь всё ваше воспитание направлено на то, чтобы внушить принадлежание, подчинение мужчине. А здесь это самонаслаждение. Для этого и мужчина совсем не нужен. Русеф-паша засмеялся.
- Дорогой мой! Подчиняться и принадлежать можно по-разному. Любая из этих потаскушек найдёт дорогу к постели и будет пытаться любить. Но вот сможет ли это ещё вопрос. Страсть только розгой не воспитаешь. Нужна и ласка, и нежность. Вот, смотри. - Русеф-паша подошёл к своей воспитаннице. - Ей приятно, - сказал он, - приятно, что мы смотрим на её наслаждение, что всегда можем довести его до наивысшего предела. А пока, -обратился он к невольнице, иди, работай.
Танцевала возбуждённая жрица любви прекрасно. Поток чувств не подавлял её, как Панторпу, а придавал каждому движению особую, свойственную только страстным натурам пластичную гармонию, которая остро подчёркивалась стыдливой наготой этого рано созревшего полростка. Гибкая, длинноногая, плавно поднимая гранёные колени, вытягивая тонкую шею, юная мастерица Эроса спокойно подошла к скамье. Улыбнулась озорно, по-мальчишески, и, дерзко смахнув с блестящих лезвий капельки крови, грациозно, как опытная женщина, насадила себя на кол. Острые лопатки соединились. Тонкие пальцы её впились в тугие поджарые ягодицы. Всё ещё раздражённый Русеф-паша быстро воткнул прут. Раздалось шипение, но девичье тело осталось неподвижным. Эвиза встала. Красивое лицо её местами покраснело, удивительно правильно сложенное тело покрылось испариной. Две звонкие пощёчины были ей наградой от Русеф-паши. Она счастливо улыбнулась ему и, кружась от восторга, побежала на следующее испытание.
Устройство для него представляло сочетание двух горизонтальных жердей и установленного на стержне седла, поверхность которого была покрыта длинными иглами. Ортанс, пока невольница что-то втирала в своё тело, готовя его к испытанию, рассказала мне, что чем девочка старше, тем чаще она общается с мужчинами, и поэтому с возрастом их кожу стараются беречь и подвергать испытаниями только определённые места. Маленьких же девочек в гареме, независимо от их поведения, нещадно секут, заставляют валяться в острых осколках, натирают жгучими травами, сажают в ящик с муравьями. Они должны привыкнуть и наслаждаться болью, желать и стремиться перенести её. Именно поэтому все воспитанницы гарема проделывают испытания над собой сами, ведь это прежде всего удовольствие для них.
Пока мы говорили, Эвиза, вставив в прямую кишку каучуковый шланг, нажимая на кожаные меха, накачала в кишечник воду. С раздувшимся животом, широко разведя ноги и исполнив замысловатое сальто, она прыгнула в седло. Но не только вода отягощала испытание. Зубами юная рабыня удерживала гладкий костяной шар, еле влезавший в её аккуратный рот, а влажные иглы после каждого прыжка она посыпала солью.
- Конечно, такие изощрённые проверки - для взрослых, - продолжала Ортанс свой рассказ, пока выносливая Эвиза один за другим выполняла прыжки. - Девочек же до обряда посвящения в женщины и первые два года после него приучают терпеть боль в сечении. Хотите посмотреть?
Удостоившись нашего уважения, Эвиза убежала и тотчас по явилась вновь, таща на поводке, прикрепленному к ошейнику, загорелую девочку с костистыми выпирающими ключицами, с ровными, как тонкие цилиндры, бедрами, по-детски узким тазом.
- Это её воспитанница, - пояснила Ортанс. - Эвиза готовит эту девчонку к посвящению, и ей будет полезно показать своё искусство на людях.
Эвиза подвела девочку к столбу и привязала её к нему поводком. Ортанс хлопнула в ладоши - и в комнату вбежали четыре нагих негритянских мальчика с длинными семихвостыми кнутами из сыромятной кожи. Они встали вокруг девочки. Ортанс снова хлопнула и "механизм" заработал.
Маленькая фигурка девочки, удерживающей в вытянутых над головой руках увесистый камень, быстро бегала вокруг столба. Удары сыпались на неё постоянно. Кнуты ложились одновременно и на спину, и на грудь. Но девочка с наслаждением переносила удары. Каждый раз её тело тянулось, заслышав свист кнута, и, соприкоснувшись с его шероховатой кожей, замирало, словно прислушивалось к его внутреннему пульсу.
Мальчики тоже секут с наслаждением. Возбуждение переполняет их. Ортанс в награду за прекрасно проводимое упражнение разрешила им по очереди удовлетворить своё желание. И вместе со струйками юной крови на рассеченную в полоски девичью кожу брызнуло прозрачное семя...
Да, это было зрелище: девчонка, купающаяся в ударах кнутов, и мальчишки, восхищённые, поклоняющиеся ей!