С командировкой мне не повезло. Солистка Рижского театра оперы и балета Зита Эррс, балерина, о которой я собиралась написать очерк, попала в больницу. Ещё совсем недавно Зите и её партнеру Геннадию Горбаневу на международном конкурсе в Варне вручали медали лауреатов. ещё совсем недавно с блеском выступали они на балетном фестивале в Ницце, и французские критики писали: «Запомните эти имена, вы о них ещё услышите!» И вдруг больница, тяжелая болезнь, несчастье…
В Варне на конкурсе был один мой давний знакомый, Алексей Алексеевич Варламов, педагог-репетитор Большого театра. Он мне рассказывал:
— Эта пара мне очень понравилась. Оба технически сильные, хорошо выучённые. На первом туре Зита очень нервничала, фуэте немножко смазала, а потом собралась — на втором и третьем туре очень хорошо выступала. Зита — балерина обаятельная, милая, женственная. У Гены Горбанева настоящие данные классического танцовщика, и если ему руки немножко организовать, снять размашистость — великолепный артист выйдет. Партнер он прекрасный, умелый, внимательный, и парень волевой, смелый. Они покоряют сразу, с первого появления на сцене.
Сначала я не понимал почему, а потом понял, что в них так притягивает. Гармония! Гармония вечной женственности и вдохновенной мужественности. И талант!
Горбанев и Эррс были выпускниками Рижского хореографического училища. Известность ещё на пути к ним, а имена других воспитанников училища в рекомендациях уже не нуждаются: лауреат Ленинской премии, солист Большого театра Марис Лиепа; лауреат Международного конкурса артистов балета в Москве, один из лучших танцовщиков страны, Михаил Барышников, солист Большого театра Александр Годунов…
До последнего времени я как-то не задумывалась над тем, что все они вылетели из одного гнезда. А когда узнала о победе Геннадия Горбанева, захотела поехать в Ригу, чтобы там, на месте, узнать и понять школу, которая выпускает на балетные сцены таких прекрасных артистов.
Балет беспощаден к тем, кто ему служит. Он наградит овациями, признанием жюри, медалью лауреата, но где, на каких весах можно определить истинную тяжесть этой медали! Когда я вижу, как за кулисами, изнемогая от свинцовой усталости, появляется только что блиставшая на сцене и покорявшая всех воздушной легкостью балерина, я думаю о том, какой ценой оплачен её успех, и вспоминаю древние библейские слова: «В поте лица твоего будешь есть хлеб свой…»
Будто переживая все заново, Геннадий Горбанев рассказывал мне о конкурсе:
— Готовились мы отчаянно, без выходных дней, без отдыха… Какой там отдых! Мы знали только «Дон Кихот», а надо было учить ещё два па-де-де из «Корсара» и «Пламени Парижа». Вот мы с Зитой и учили, себя замучили и Велту Вилциню, которая нас готовила к конкурсу. Танцовщики и балерины в Варну сильные собрались, особенно наши московские ребята — Федянин, Тедеев, Семеняка, Дроздова. Но ведь это и интересно, когда соперник сильный, правда? Вот вы говорите — конкурс, волнение… Это правильно, выиграть все хотят. А для нас с Зитой и другое важно было: мы хотели знать, чего добились, на что способны… Работали и перед конкурсом, уже в самой Варне. Знаете, я приехал, меня спрашивают о конкурсе, что видел, где был, какой Варна город.
А мне и сказать нечего. И видел мало и толком ничего не помню. Помню, что жара была, солнце пекло. Репетировали под открытым небом, Зита себе голову полотенцем повязывала, чтобы в обморок не уйасть. Фуэте, представляете, как на солнце крутить?
С ума сойти можно. Мне было тяжело, а ей… Ну, а когда конкурс начался — тут обстановка накалилась, как на чемпионате по хоккею. Все дрожат, нервничают, мы тоже, особенно в первом, самом трудном туре. Да ещё выхода своего весь день прождали — только в первом часу ночи выступали. С Зитой хорошо: у нее есть выдержка, неоцениМоё для балета качество, что бы там ни было—она собраться умеет и потом такое выдает!.. Танцует легко, понятливо, задорно и партнера заставляет быть на уровне.
Мы с ней в театре тоже вместе танцуем, её сейчас нет, и я как неприкаянный. Очень за нее переживаю…
Я вспомнила вчерашний день… Было первое сентября, веселыми голосами в школах кричали звонки, и точно так же встречало своих учёников Рижское хореографическое училище. В раздевалке, на длинной скамейке, сложив руки на худеньких коленках, сидели первоклассницы. Все, чем полны были их маленькие сердца, отражалось на лицах — волнение, робость, страх, надежда, а глаза не могли скрыть ликования…
Второклассницы в новых, только что выданных балетных туфлях, атласно-розовых с розовыми же лентами, второклассницы, уже приобщенные к тайнам балета и потому полные чувства собственного достоинства, надменно смотрели в зеркало, разглядывая себя и отраженные в нем робкие фигурки новеньких.
Какое трогательное, какое доверчивое начало! Но хватит ли, не говорю — таланта, хватит ли сил, терпения, воли, сделав первый шаг, идти все дальше и дальше?
Я иду в класс на первый балетный урок. В этом классе все необычно: желтые лейки под окном, квадратики канифоли, огромное, во всю стену зеркало и сами ученицы. Двадцать пар загорелых ножек в тапочках, сандалиях, просто босиком застыли у балетного станка. Путь к сцене начинался простым хождением под музыку. «Спинки должны быть прямые, попки и животы подтянуты, плечи опущены», — ласково командовала Валентина Тимофеевна Ушакова, педагог первого класса.
Рядом со мной, у дверей, сидела Тамара Мартыновна Витиня, директор училища, и пристальным, оценивающим взглядом смотрела на вышагивающих по залу девочек.
— Посмотрим, — тихонечко говорила Тамара Мартыновна, — посмотрим, какие тут у нас Терпсихоры…
Боже мой, шеи короткие, подъем недостаточный, плечи широкие! А это вот прелестное дитя и ходить-то не умеет… С другой стороны, где же лебединые шеи взять? Раньше нас мужчины обожали, на высоких каблуках под руку водили, а теперь мы носимся по магазинам с тяжелыми сумками… Да, данными мы не блещем…. Все равно, — решительно сказала она, — лебедей будем делать!
— Если у девочки нет всех необходимых для балета данных, сможет она научиться танцевать? — спрашиваю я.
— Все данные — случай крайне редкий. Надо, чтобы главное было — выворотность, шаг, прыжок. На этом вся балерина держится. И трудолюбие, желание, выносливость — в балете слабому трудно. У наших детей тройная нагрузка: специальные предметы, общеобразовательные и театральная практика. С первого класса их занимают в спектаклях нашего оперного театра. Представляете себе, вот такой малыш после вечернего спектакля домой придет, а ещё уроки надо делать и утром рано в школу вставать. Слабые, как правило, не выдерживают. Бывают и исключения, конечно. Зита Эррс, например. Слабенькая к нам пришла, в чем душа держится, и данные были средние, а к выпуску лучшей учёницей стала. Потому что работала выше своих возможностей. И голова хорошая была на плечах, а это в балете не последнее дело.
Между тем Терпсихоры продолжали свой нестройный хоровод под акцентированный счет Валентины Тимофеевны. Глядя на них, я думала, как, в сущности, это нелегко — просто пройти под музыку и как, должно быть, пройдет много времени, прежде чем Валентина Тимофеевна увидит изящную балетную походку своих учёниц. А пока она терпеливо наставляет: «Носочки нужно вытянуть, смотреть, чтобы коленки не торчали и руки не висели как плети. Все должно быть красиво».
Поэзия балета основана на прозе труда. Кто поймет и примет это — тому многое будет дано.
На уроке классического танца в пятом классе Рижского хореографического училища.
На перемене в класс заглядывают любопытные второклассницы.
— Ой, какие они смешные!
— Их двадцать — столько же, сколько нас, — говорит одна девочка.
— Было… — тихо добавляет другая, и я понимаю, что кого-то из своих подруг они уже потеряли.
Теперь вдоль балетного станка выстраиваются второклассницы. Стройные, подтянутые, по-детски грациозные. Все в розовых купальниках и белых тапочках. В изящном реверансе склоняются девочки, здороваясь с Тамарой Мартыновной, которая преподает у них классический танец. Здесь уже нет места неуклюжести и неловкости, и пусть ученицы знают лишь несколько букв из сложной балетной азбуки — тело дисциплинированно, и в движениях наметилась форма.
После урока разговариваю с Элей Медведевой. Она живет в Юрмале и каждый день, поднимаясь в шесть часов утра, едет в Ригу.
— Ты, наверное, очень любишь балет?
— Да, это красиво.
— Что тебе в балете особенно нравится?
— Наш оперный театр, там красивые костюмы, мне нравится, как танцуют балерины, как они улыбаются и как ведут себя на сцене… Вот Кукла Розовая, например, в «Щелкунчике» споткнулась, мы все испугались, а она сделала вид, что ничего такого не произошло.
— Ты говоришь «красиво», как ты понимаешь это слово?
— Это когда ты красиво двигаешься, всем нравишься и на тебя приятно смотреть.
— Эля, трудно учиться балету?
— Это приносит мне радость, поэтому нетрудно.
А вообще трудно — тело не слушается и на пальцах стоять больно. Мы обматываем ноги целлофаном — тогда пальцы меньше болят.
— Как ты считаешь, какой должна быть будущая балерина?
Зита Эррс и Геннадий Горбанев исполняют па-де-де из балета «Дон Кихот».
— Нужно очень стараться. Нужно терпение.
В дверях появилась маленькая, на редкость хрупкая девочка, и Эля, хитро сощурив глаза, зашептала мне на ухо:
— Видите, Оля идет. В театре в «Щелкунчике»-она исполняет Главную Мышь, а все остальные в классе — просто мышки. Она вам будет говорить, что ей все равно, кого танцевать — Главную Мышь или простую мышку. Вы не верьте, ей не все равно, я-то знаю…
На следующий день иду в пятый класс на урок Веры Николаевны Швецовой, одного из лучших педагогов училища. В маленькой классной комнате с печкой и зеркалами в нишах — одинокий стул, похожий на контрабас. Это место педагога. Но Вера Николаевна не сидит ни минуты. Она вся движение, вся темперамент. Вера Николаевна — педагог властный, требовательный, и учёницы ей послушны, как овечки.
— Ты мне ногу по полу как циркулем проведи, а не облизывай ею пол, — приказывает она учёнице, — и кисть освободи, кисть должна быть непринужденной, живой, а у тебя она как в параличе.
Любая неточность, пусть самая незначительная погрешность встречают её резкую отповедь.
— Гинта, что с тобой сегодня? Вытащим одно, другое вылезает. Ноги исправили, теперь у тебя руки как подсвечники. Страшно смотреть, что ты делаешь. Ну что за плечи — будто на них мешки тяжелые лежат.
И то неправильно, и другое, и множество ошибок — успевай только запоминать, а уж дышать трудно и десять потов сошло. Но Вера Николаевна задает определенную комбинацию движений. Она отрабатывает, лепит законченную позу, строит целые пластические фразы, из которых потом сложится строгость и красота классического танца.
Ученицы пятого класса уже совсем похожи на балерин. И неестественно вывернутой балетной походкой. И слегка надменной балетной осанкой, той самой осанкой, которая отличает балерин от всех остальных женщин. Строго-стройная спина, изящно развернутые плечи, гордая голова — то, с чего начинается внешний облик балерины и на что уходят годы и годы труда.
В классе Веры Николаевны училась Зита Эррс, у нее же окончила школу. Так же, как эти девочки, надев черное рабочее трико, завязав волосы в узелок, вставала она к балетному станку. Так же, как они, часами трудилась она над одним движением. Сколько здесь оставлено сил! Сколько раз уходила она с желанием больше никогда сюда не возвращаться! Как хотелось иногда бросить все и уйти от постоянной усталости, физического изнеможения, от всего, что изматывало душу и тело!..
Но на следующий день девочка вновь находила в себе силы и, преодолев слабость, отчаяние, вновь приходила в репетиционный зал. Потому что был в её жизни балет, и от него отказаться она не могла. Она на всю жизнь запомнила слова своего педагога: «Балет — это вечное преодоление. Нужно научиться преодолевать свою природу, подчинять себе тело, которое должно уметь все. Нужно выжать из него максимум и взять не только то, что оно может, но и то, что не может. Нужно стремиться к невозможному…»
Я присутствую в мужском классе на уроке Юриса Капралиса. Солист театра, он понимает, как много зависит от педагога, его опытного придирчивого глаза. Он мягок, спокоен, говорит тихо, приветливо.
В его жестах — сдержанность и чувство собственного достоинства. Он не пытается воздействовать на учеников силой своего авторитета, не форсирует результат. Он считает, что в его работе нужна постепенность, сосредоточенность на каждом из танцовщиков: кому просто тренаж, для кого удвоенная нагрузка, а кого пока оставить в покое. Он деликатно поправляет ошибки, советует. Он умеет убедить, но делает это незаметно, ненавязчиво.
Юрис Капралис заботится не только о техническом совершенстве своих воспитанников, но и их внешнем облике, их манерах, умении говорить, двигаться, находиться на сцене. Я начинаю понимать, что элегантность, изысканность — все, что мы называем внешней манерой поведения и что особенно отличает воспитанников рижской школы, — рождаются здесь, на уроке, в театре. Здесь в звуках и красках классического танца рождаются будущие принцы и рыцари.
— Мы хотим сделать из своих учёников не только профессионалов, — говорит Юрис Капралис. — Мы хотим, чтобы они были культурными людьми. Вы говорите, особая внешняя манера. Тут секретов нет.
Это культура веков, культура нашего театра, его традиции. Традиции ленинградской академической школы, которую здесь оставили ленинградские актёры и педагоги. Эта культура передается из поколения в поколение. её воспитывают с первых шагов в училище. Она во всем: отношении к работе, к взрослым, женщине. Мы стараемся воспитать благородных, деликатных людей, и балет нам в этом помогает…
В последний день командировки я еду к Зите в больницу.
Больница — любая — всегда внушает мне опасение.
Её тишина, её воздух, её тревожащий душу белый свет — все это четко разграничивает мир больницы от остального, лежащего перед входом в пее мира.
Я думаю, как тяжело здесь Зите, как мучительна ей неподвижность больничного времени. Зите, которой прежде не хватало суток, которая ощущала жизнь как движение…
Всякая болезнь несправедлива, эта же — в особенности. Вы видели путь, которым балерина идет к успеху, и знаете теперь, чем вымощен он. И разве не обидно, разве не горько: в тот момент, когда количество совершенного труда начинает переходить в качество, когда пролитый на репетициях пот принес в награду медаль международного конкурса, когда, наконец, стали видны результаты самоотверженной преданности балету и появился успех, — разве не горько, не обидно ощутить в этот миг удар судьбы и оказаться в больнице со строжайшим наказом лежать неподвижно и лишь с одной, недоступной врачебным запретам возможностью — возможностью думать… Я боюсь банальностей, но все же напишу, что в больнице Зита главным образом думала о балете. Она думала о том, что после больницы, видимо, поедет в санаторий, о том, как трудно будет после большого перерыва входить в форму. И только об одном запрещала себе думать — о том, что, может быть, никогда больше не выйдет на сцену…
Я разговаривала с главным балетмейстером Рижского театра оперы и балета Александром Яновичем Лембергом. Этот человек одержимый, всех мерящий своей меркой и со всех спрашивающий то, что всегда спрашивает с себя сам, стыдящийся усталости и презирающий всякие проявления слабости. У него один бог — Балет, и ему он служит всю жизнь. И ту же веру, то же доходящее до фанатизма самоотречение стремится внушить другим.
— Она вернулась без сил, — сказал он, — но получила медаль. Она потеряла, но и получила. Если она окажется слабой, то ни театр, ни балет не будут виноваты в этом… У балета свои законы…
Лечит Зиту Лилия Арнольдовна Минценгоф, врач опытный, внимательный, знающий.
— Что с Зитой?
— У нее инфекционный менингит.
— Сможет она танцевать, когда поправится?
— Точно не знаю. Надеюсь, сможет. Но как минимум на полгода выйдет из строя. А что дальше — время покажет. Девочка мужественная. У нас, знаете, процедуры не самые приятные, от них мужчины стонут, а она молчит. Не знаю, как её выучили танцевать. Но выдержке научили. Конкурс? Повлиял, конечно. Это тот случай, когда человек почти до дна вычерпывает свои ресурсы — физические и психические. Организм был ослабшим, равновесие нарушилось, и болезнь…
Я прошу у Лилии Арнольдовны разрешение на короткое свидание с Зитой.
В глубине палаты лежит Зита. Серое, осунувшееся лицо. Спокойные, печальные глаза.
— Никаких пессимистических вопросов, — настороженно шепчет мне доктор.
Лилия Арнольдовна осталась мной довольна — я не задала Зите ни одного пессимистического вопроса. Да мне и не хотелось их задавать: я верила, что Зита поправится. И-все у нее будет хорошо…
Во время подготовки очерка к печати, я получила от Зиты письмо. Она писала, что выписалась из больницы, здоровье её идет на поправку и она приступила к работе. Правда, нужно быть осторожной, жалуется она, а безумно хочется танцевать, потому что впереди много интересных ролей.