В жизни всегда есть место подвигу. Надо только быть подальше от этого места.
Плот, сооружаемый под чутким руководством Салонюка, был готов только к утру.
Пульхерия Сиязбовна не осталась на чай, а исчезла сразу, как только Жабодыщенко отцепился от ее хвоста. Очевидно, поползла в ближайший санаторий или подобное заведение - лечить изрядно потрепанные нервы. Надо сказать, что четверо партизан с облегчением восприняли ее уход, но Маметов был скорбен и безутешен. Мамафюрер - вот так, одним словом - произвела на него неизгладимое впечатление. Он подозревал, что в родном Ташкенте такое не водится и что он упустил единственную в жизни возможность обзавестись чудесной зверей в платочке. Свою скорбь он изливал товарищам по оружию, но те оставались холодны и глухи к его страданиям. Они вообще предпочитали считать вчерашнее происшествие коллективным страшным сном.
На рассвете, то и дело ныряя в плотный туман, похожий по цвету и фактуре на овсяный кисель, партизаны грузили на плот оружие и вещи. Плот тихо поскрипывал на воде. Бревна для него пришлось настилать в несколько слоев, потому что под весом пяти человек и их скарба он то и дело норовил уйти под воду.
Самым хмурым и усталым изо всей компании был Жабодыщенко, который сделал львиную долю всей работы.
Берясь за шест, он обратился к Салонюку:
- За цю работу вы мене повинны отпуск дать.
Тарас насторожился:
- Яку? Куды це ты лыжи навострил?
Жабодыщенко почухал в затылке:
- Вид работы у коллективе. Отдохну денька два-тры, а заместо мене нехай хлопци пороблять.
Партизанский командир не на шутку рассердился:
- Хто вместо тебя буде робыты? У мене кожна людина на вес золота, писля вийны гуляй скильки хочешь, а тепер - зуськи!
Жабодыщенко, тяжело вздыхая, заметил:
- Писля вийны все отдыхать будуть, так нечестно.
Перукарников внес ноту оживления в их скорбную беседу:
- Товарищ командир, а что делать тем, кто не доживет до конца войны?
Жабодыщенко всполошился:
- Чур мене, чур мене.
Салонюк подумал, что после войны надо будет подобрать себе какую-нибудь профессию полегче. Где-нибудь за Полярным кругом или в пустыне. Только чтобы там, не дай бог, не встретить Перукарникова с его дурацким юмором. Потому что силы у партизанского лидера тоже не бесконечные. Однажды и он может не выдержать нечеловеческого напряжения.
- Перукарников! - взмолился он.- Ну що за дурный вопрос? Чи ты не знаешь, що на тому свити ничего не роблять. Там такый вечный отпуск.
Внезапно его осенила гениальная мысль. Он отобрал у Жабодыщенко шест и вручил его Ивану.
- До речи, ось тоби, Ваня, естафетна палычка вид Миколы. Держи. Будешь грести.
Маметов, бегом направляясь к плоту, заголосил:
- Командира, моя тут сидеть?!
Великий стратег снова ожил в Салонюке. Более того, в нем проснулся и дремавший до поры до времени тактик. Гений всегда предупреждает неприятности, а не борется с ними.
- Маметов, стий! - скомандовал он грозно. - Кру-гом! Чоботы знять! В торбу схо-вать! Перукарников, цей процесс проконтролю-вать!
Маметов жалобно застонал:
- Товарища командира...
Но непреклонный Салонюк в зародыше пресек всякие намеки на неповиновение:
- Нияких спорив, Маметов. На цему трямзипуфе я капитан, и мени не потрибни посеред реки нияки инциденты - типа всплытие ризных разлютованных тварин местной фауны!
Маметов нехотя уселся на берегу и принялся , стягивать сапог:
- Маметов замерзать, потом болеть, однако, кто лечить? - укоризненно заметил он.
Салонюк оставался холодным и гордым, как Снежная королева, которая была так далека от простых человеческих проблем и горестей:
- Не подобаються мои требования, Маметов, беги по берегу слидом за плотом.
Перукарников честно выполнял приказ командира, надзирая за тем, как его товарищ избавляется от обуви.
- Давай, давай, Маметов, шевелись быстрее! А то точно заболеешь или на пароход опоздаешь - одно из двух.
Еще несколько минут бестолковой суеты и беготни, оханий и причитаний, дележа обязанностей и гневных окриков командира - и вот наконец свершилось! Беспокойное хозяйство разместилось на плавсредстве и отправилось в неизвестность под шелест прибрежных камышей и плеск волн.
Над водой по-прежнему клубился туман, и Салонюк, с одной стороны, тревожился по этому поводу - не приведи Господи наскочишь на мель или берег. А с другой стороны, радовался этому обстоятельству, ибо если партизанам не видно ни берега, ни немцев, которые вполне могут по нему бродить, то и немцы партизан не обнаружат.
Жабодыщенко пристроился у края плота, копаясь в подкладке своей шапки. Там, как мы помним, были у него припрятаны снасточки для ловли рыбы. Естественно, что этот достойный член отряда хотел позаботиться о питании:
- Зараз рыбки зловымо.
Сидорчук пристально вгляделся в даль и никакой дали, естественно, не обнаружил. Все было словно затянуто серой влажной марлей.
- Шось туман сегодни сильный, тильки б не наскочиты на каменюки.
Перукарников, стоя на носу, опустил шест в воду и пощупал дно:
- Не боись, Василь, не наскочим. - И поскольку настроение у него было приподнятое, затянул песню:
Затуманились речные перекаты...
шли домой с войны немецкие солдаты!
Удивленное его репертуаром, эхо немного поколебалось, но все же разнесло слова песни далеко по реке. Салонюк испуганно заозирался вокруг:
- Ты шо, Перукарников, белены объився, чи шо? Так голосно спиваешь, зараз до нас, як мухи на мед, вси фашистськи бомбардувальники позлетаються.