- Случайностей не бывает, мой дорогой мистер Нэш, - обронил мистер Хантер как бы между делом.
- Неужто? А я бы заключил, исходя из собственного весьма ограниченного опыта, что случайность играет в нашей повседневной жизни роль весьма значительную.
- Все, что случается, предопределено свыше. Любое событие возможно предсказать, но невозможно изменить.
- Так вы сторонник доктрины предопределения, мистер Хантер? - с добродушным любопытством осведомился священник. - Увлекательнейшая тема, скажу я вам, хотя по сути своей представляется мне нелогичной.
- Надо помнить, что логика - изобретение людей, но не богов.
- Богов? Вы имеете в виду тайну Святой Троицы, я так понимаю триединую сущность Господа?
Мистер Хантер промолчал; направление разговора явно его не радовало.
- Предопределение, - любезно продолжал между тем священник, - это, я боюсь, один из тех раздражающих маленьких шипов, коими украшена роза Веры. Да-да. Если довести этот аргумент до его логического завершения, придется заключить, что наш Господь - существо довольно бессердечное: он уже выбрал в вечности тех, кого спасет, и тех, кого спасать не будет, вне зависимости от их достоинств и недостатков. Я так понимаю, что все ответы, разумеется, сводятся к понятию благодати. Увы, в столь сложных материях я не то чтобы силен. Я всей душой люблю простую жизнь нашего маленького прихода, а всяческими тонкостями Веры пусть себе занимаются знатоки. Вы, судя по всему, эту доктрину изучили досконально, так, мистер Хантер? Вы считаете, предопределение связывает нас по рукам и ногам?
- Считаю, но не так, как это представляете себе вы, христиане.
При этих словах все присутствующие так и впились глазами в мистера Хантера. Все, кроме Фионы, которая увлеченно насвистывала про себя разнообразные мелодии и следила за мельканием своих туфелек.
В лице мисс Хонивуд промелькнуло нечто странное.
- О-о, - проговорил пастор, слегка замявшись в поисках подобающего ответа. - Верно, в широком смысле, я так понимаю, доктрину предопределения можно обнаружить и в языческих мифах. Вот, скажем, в Древней Греции представлены Клото, Лахезис и Атропос - три мойры, или богини Судьбы. В высшей степени загадочное трио: ткачихи и прядильщицы, предопределяющие последовательность событий человеческой жизни. И созданное ими изменить невозможно, как вы абсолютно правильно заметили. Ну что ж, надеюсь, мы с вами еще всласть потолкуем, мистер Хантер. Эта тема всегда меня до крайности интриговала.
Что до мистера Хантера, он, похоже, уже сожалел о своих необдуманных словах, которыми едва себя не выдал.
- Мне больше сказать нечего. Впрочем, я уже опаздываю. Нужно забрать лошадь...
- Право же, зачем спешить, - настойчиво возразила мисс Хонивуд, касаясь плеча молодого джентльмена. Они стояли перед дверью "Пеликана", под массивной дубовой вывеской с живописным изображением понурой морской птицы. - Видите, мы уже на месте.
Глава X
В тумане
Унылый промозглый туман, клубясь, поднимается над рекой, и над гаванью, и над бескрайней гладью океана за волноломами, обтекает верфи и излюбленные моряцкие пристанища, а уж оттуда, подобно угрю, вползает в самое сердце города. Просочившись по цепному мосту, он заполняет узкие извилистые улочки и переулки, густея по мере того, как угасает день. Незримо пробирается туман по хитросплетениям аллей и дорог, ощупывает дымчато-серыми пальцами стены зданий, сложенные из камня коттеджи и их кирпичную облицовку, и деревянно-кирпичные дома с черепичными крышами, тянется мимо окон со средниками, с освинцованными решетками и ромбовидными стеклами, обвивается вокруг изящных фронтонов и ажурных узорчатых досок, закрывающих фронтонные стропила.
С приходом ночи туман окончательно загустевает, превращаясь в пропитанную солью белую хмарь, что обволакивает строения, деревья и даже случившихся по пути животных и людей. Веет от нее стылым холодом - зябким, пробирающим до костей; у того, кто вдохнет ненароком этого тумана, начинает характерно пощипывать в носу, а все теплые, отрадные воспоминания мигом развеиваются, уступая место жестокой, неумолимой реальности.
Над окрестностями сгущается тьма; шум и суета затихают, и вскоре город натягивает на себя одно совокупное одеяло, водружает на совокупную голову совокупный же ночной колпак и засыпает до утра совокупным сном. Однако сон этот тревожен, ибо события последних недель - зловещие феномены, заявляющие о себе один за другим посредством ночных злодеяний, а также и то, что на улицах маячат очертания и лица людей давно умерших - заставляют всерьез задуматься (цитируя Бриджет Лик), уж не настал ли Судный день и не близок ли конец света.
Со всех концов города священнику и олдермену, судье, ночному сторожу и домовладельцу поступают сообщения о видениях и звуках, в равной степени кошмарных и возмутительных. Красочные рассказы о фантомах на кладбище, о потусторонних голосах, хохочущих в ночи; шумы, производимые незримыми животными, что пьют из корыта или, принюхиваясь, сопят в окна; загадочные постукивания и шорохи в пустых помещениях, причем утром составляется целый каталог ночных безобразий; зловещая тень тераторна; истории про чудовищного мастифа, что вышагивает на задних лапах, точно человек... Словом, в примерах недостатка нет. А вот и самые свежие, самые жуткие новости: шестеро перепуганных горожан, персоны весьма почтенные, однажды ночью видели, как на шпиле церкви святого Скиффина восседало смахивающее на человека существо с гигантскими кожистыми крыльями. Разразившись издевательским смехом, оно взмыло в воздух и скрылось во тьме, - так что был это, как охотно засвидетельствовал бы Нед Викери, не иначе как сам Нечистый.
Вот какие тревожные мысли занимают умы и волнуют сердца достойных жителей Солтхеда, когда они сворачиваются калачиком в своих постелях, в то время как от реки и моря поднимается густой туман и, подобно левиафану, заглатывает их город.
Один ум, однако, эти тревожные мысли не занимают - ум некоего джентльмена, что пробирается ныне по некоей резко уводящей вверх улице в некоей весьма унылой части города. Настала ночь и соответственно сгустилась тьма, а этому джентльмену и дела нет. Клубится туман, холодно - а джентльмену по-прежнему нет дела. Темно, по городу рыщут мертвецы - а ему все равно дела нет. Отчасти безразличие это вызвано тем, что ему ничего не известно ни про мертвецов, ни про кладбища, ни про крылатых демонов, но главная причина все-таки в ином: ему ни до чего нет дела лишь потому, что в жизни у бедняги ничего не осталось.
Нетвердым шагом, не говоря ни слова, поднимается он все выше и выше по крутой улице к вершине Свистящего холма. Этот джентльмен не разговаривает сам с собою, не бормочет себе под нос, не напевает, даже не насвистывает, хотя и поглотил устрашающее количество грога в ближайшей пивной - именно там потратил он последние несколько часов и почти всю наличность. Пошатываясь, вяло бредет он вперед: кажется, это дорога домой, но, по правде-то говоря, какая разница! На нем старое коричневое пальто и темный жилет, синяя рубашка с розовыми якорьками, грязноватые желто-коричневые штаны до колен и гетры. Одет джентльмен явно не по погоде, да только в нынешнем своем занятном состоянии холода не чувствует. Вот он останавливается и стягивает шляпу, чтобы почесать голову, являя взгляду буйную шевелюру каштановых волос.
На мрачноватом углу улицы тускло мерцает в тумане масляный фонарь. Мистер Ричард Скрибблер, покачиваясь, минует эту веху и вдруг застывает на месте, услышав прямо у себя под ухом чей-то резкий голос:
- Эй, приятель, ты доволен своим положением?
Из темноты выныривает высокая худая фигура - матрос с торгового судна, судя по его одежде, кстати говоря, видавшей лучшие дни. Мистер Скрибблер щурится на любопытного незнакомца, вглядываясь в туман, сотканный из мглистой хмари и винных паров.
- Ну же? Отвечай, приятель! Да что с тобой такое? - свирепо рычит вопрошающий. - Или у тебя нет мыслей? Нет чувств? Нет желаний? И сожалений тоже никаких нет? Неужто в твоей расфуфыренной башке одна лишь стоячая водица?
В ответ клерк лишь самую малость меняется в лице. "Расфуфыренная башка"! Это выражение ему не то чтобы по душе. Кажется, его попытались оскорбить; хотя опять же в нынешнем его состоянии с определенностью судить трудно. Он чешет в голове, сурово сводит брови и нечеловеческим усилием воли удерживает себя на краю провала в бессознательное. Воспоминание о недавней попойке выброшено из головы, настоящее властно заявляет о своих правах: мистер Скрибблер убежден, что когда-то, где-то, бог весть в каком качестве, но этого морского волка он знал. Вот если бы еще вспомнить подробности...
- А жизнью своей ты доволен, приятель? Сбылось ли все то, на что ты рассчитывал? Счастлив ли ты? Или несчастлив? Проклятие, либо одно, либо другое - а иначе ты не живешь!
Мистер Скрибблер остро осознает тот факт, что глубоко несчастлив; да только кто такой этот невежа, чтобы напоминать ему, Ричарду Скрибблеру, о его горестях? Разве он не спустил в грязной таверне все до последней монеты не далее как сегодня ночью в тщетной попытке забыться? Что этот грубиян о себе возомнил, с какой стати лезет не в свое дело?
- Ты ни о чем не сожалеешь? Не хочешь вернуть назад сказанные слова, не хочешь переиграть содеянное? Изменить что-нибудь в своей жизни? Неужто тебе не хотелось бы переделать хоть что-нибудь заново, будь у тебя шанс? Да говори же, приятель! Ты, часом, никого не предал и не бросил!
При этих словах мистер Скрибблер заметно мрачнеет: в сознание властно врываются голоса и видения из далекого прошлого. Горькое пиво ненадолго избавило его от кошмаров, но вот они вернулись и накинулись на него с небывалой свирепостью. В глазах у клерка юридической фирмы вскипают соленые слезы; он вытаскивает платок и зарывается в него лицом.
- Ага, вот оно! - победоносно восклицает незнакомец. В следующий миг торжествующее выражение на его лице сменяется дьявольской ухмылкой, во рту поблескивает золотой зуб. - Отлично, лучше некуда. Для начальной школы в самый раз. Сейчас еще и заревем в три ручья, если я правильно рассуждаю. Да где твоя сила воли, приятель? Где твоя гордость? Ты уже не в школе, мальчик мой. Так уж мир устроен, приятель, так уж устроен мир!
Увещевания моряка явно производят должное впечатление. Горячие слезы мистера Скрибблера мгновенно высыхают. Платок отнят от лица; мистер Скрибблер пару раз шмыгает носом, сморкается, чешет в затылке, хмурится... Незнакомец явно предстает перед ним в новом свете. Школяр, размышляет клерк. Школа. Да! Начальная школа. Да, да, о да! Он робко тянет руку к вопрошающему, и, если бы он только мог говорить, сдается мне, с ответом он бы не замедлил.
- А умеешь ли ты выделывать антраша, приятель? Юные школяры вроде тебя должны бы их освоить. Ну, антраша, антраша! Кстати, страх какая полезная штука, если, скажем, за девчонкой ухлестываешь. Я сам этим увлекался в школьные годы. Антраша, понимаешь? Вот так!
Незнакомец уже собирается исполнить свой жуткий хорнпайп, но в последний момент, скользнув взглядом по лицу клерка, почему-то воздерживается. Он надолго замолкает, нервно зыркает по сторонам, однако его глаза то и дело останавливаются на мистере Скрибблере, как если бы и матрос заметил нечто смутно знакомое.
Клерк дружелюбным жестом протягивает руку, а затем несколько раз быстро ударяет себя в грудь ладонью, словно желая сказать: "Разве ты меня не помнишь?"
Матрос размахивает длинными, нескладными ручищами, что ходят в суставах как-то уж больно одеревенело, и, вместо того чтобы сплясать хорнпайп, несколько раз "волчком" прокручивается на каблуках.
- Ну-с, приятель, так как же тебя звать? Имя твое чем-нибудь да примечательно, я надеюсь? Потому что, видишь ли, необходимо сделать хоть что-нибудь примечательное со своей жизнью, пока можешь. Сделай что-нибудь ну хоть что-нибудь - ближнему во благо. А без того сходить в могилу и не вздумай! Ты меня слушай, слушай внимательно, уж я-то знаю, что говорю. Да...
Не договорив, матрос взвивается в воздух и прыгает к мистеру Скрибблеру, вытянув вперед руку и наставив указательный палец точнехонько на оторопевшего клерка.
- Да это же... это же Дик Скрибблер, разве нет? - произносит он едва ли не обвиняюще.
Мистер Скрибблер, заулыбавшись во весь рот, энергично кивает.
- Дик Скрибблер! Малыш Дик Скрибблер, сынишка торговца писчебумажными принадлежностями, тот самый, что изо дня в день сидел со мной за одной партой в нашей старой начальной школе в Манкс-Минстере. Мой былой однокашник! Дик, ты меня помнишь? Узнаешь меня, правда? Хэм Пикеринг, приятель!
Мистер Скрибблер продолжает улыбаться и кивать, радуясь, что его вспомнили, что и Хэм наконец-то его признал. Сколько ж лет прошло с тех пор, как он видел своего старого друга в последний раз, - друга, который однажды ушел в море и навсегда исчез из его жизни?
- Ну, как поживаешь, Дик? Небось приехал в Солтхед счастья искать? И что, нашел ли? А как поживает твоя прелестная сестренка? Небось, потрясающей красавицей выросла. Сколько ж лет прошло, Дик, сколько ж лет со времен тех счастливых дней на зеленой лужайке!.. И сосчитать нельзя. Счастливые деньки во Фридли - бесконечные темные зимы, напичканные латынью, логикой и учебой, и погожие летние месяцы, до краев заполненные веселыми проделками! А наши старые приятели - Уилл Поплар и Боб Симпкинс, Тони Спарк, Хью Клоптон... то-то славные были ребята! А ты, Дик! Эти твои вечные шутки... помнишь, как мы повесничали да потешались над убогими горемыками из богадельни! Экие мы были озорники, экие проказники - во всем Бродшире таких больше не сыщешь! - Уголки губ матроса приподнимаются под усами вверх в жутковатой ухмылке. - А посмотри на нас теперешних, Дик, - добавляет он с ехидной гримасой. - Только взгляни на нас теперешних!
Мистер Скрибблер по-прежнему сияет радостью, иронии явно не замечая.
- Так что ты здесь поделываешь, а, Дик? Что вообще происходит? И что мы, бедолаги, здесь делаем? Можешь ответить, нет? Потому что если можешь, так тебе повезло больше, чем Хэму!
Мистер Скрибблер вскидывает голову и пожимает плечами. Пожимает как-то неуверенно, словно и у него в отношении данного вопроса полной ясности нет.