- Нет, не поссоримся.
- Откуда такая уверенность? Не знаете вы еще меня!
- Да я встану и уйду. Вот ссоры и не будет.
Сурмонина поглядела на него с интересом:
- Э, да вы, значит, дядя характерный. Ну, не сердитесь на меня. Я шалая, вам ведь Сэм, конечно, уже сплетничал обо мне...
- Ириночка!
- Нет, Сэм, вы сплетник, я знаю. Но вернемся к серьезному разговору. Можете вы, Шумов, представить себе, что человек способен убить себя только потому, что жаждет жизни яркой, необыкновенной, такой, чтобы сгореть, как в огне? Нет такой жизни, - ну, тогда смерть. Добровольная смерть - это тоже ведь необычный жребий. Будут потом говорить, жалеть, плакать, преклоняться перед непонятым страданием... По выражению вашего лица, Шумов, я вижу, что эта тема вам не нравится... Ну, тогда переменим ее. Сэм, помогите переменить тему!
- Готов, Ириночка. Не лучше ли нам, в таком случае, вернуться к истокам нашей беседы?
- Какие там еще истоки!
- Насколько я уловил, вы и Шумов встречались во времена незапамятные?
- Это для него те времена незапамятные, а я все помню. Чтобы удовлетворить ваше любопытство, Сэм, сообщаю: отец Шумова был садовником в имении моей матери. В остальном разбирайтесь сами.
- Что ж, я разберусь. Кстати, тут и будет поворот разговора в другую сторону, по-моему, очень интересную. Вот мы случайно собрались вместе. Вы - дочь помещика. Я - сын негоцианта...
- Какой изысканный термин!
- Вы кубок с ядом! Ну хорошо - купца, сын купца. У Шумова отец, можно сказать, деревенский пролетарий. Женя Киллер, которого мы ждем, - сын генерала. И что же? Разве это помешает всем нам вместе наслаждаться красотой, поэзией, музыкой...
- Кстати, о музыке. Сыграйте что-нибудь. Ну-ну, не ленитесь.
Самуил поглядел на Сурмонину с мольбой, но ослушаться не посмел, вернулся к пианино.
"Как она им командует, однако! - невольно подумал Гриша. - Совсем скрутила!"
Персиц обеими руками взял несколько аккордов.
Ирина Сурмонина переждала немного, потом, полузакрыв глаза, начала декламировать нараспев под музыку:
Призрак туманный, безвинно жестокий,
Ты проходишь покорно и сонно,
Роняя пепел сожженных мгновений
С твоих дымных тканей скользят опьяненно
Цветы былого, цветы неживые...
Она читала долго.
Персиц поглядывал на нее искоса, с опаской, стараясь подбирать аккорды в лад ее тягучему голосу.
Стихи были незнакомые Грише: цветы и призраки... призраки, увенчанные цветами...
"Встану сейчас и уйду без дальнейших разговоров! - Шумов начинал уже сердиться. - Сперва сплетни о "предках", потом несусветная чепуха о политике, о самоубийстве, теперь стихи какие-то мутные. Вот такие особы, наверно, и называются истеричками".
- Нравится вам, Шумов? - прервала чтение Сурмонина.
- Нет. Мутные какие-то стихи.
- Вино поэзии всегда мутно! - патетически провозгласил Персиц.
- Например, у Пушкина?
- Ах, Шумов, ведь Пушкин - это же хрестоматия! - Сурмонина посмотрела на Гришу с каким-то даже сожалением.
Сразу же ощетинившись от этого взгляда, он приготовился к отпору, но тут раздался звонок, Сурмонина предостерегающе подняла руку:
- Явились наконец!
И в комнату вошли два молодых человека, чем-то неуловимо похожих друг на друга.
10
Поздоровавшись с хозяйкой, они остановились перед Гришей и не поклонились, а резким движением уронили головы. Очевидно, здесь были какие-то свои правила обхождения.
Один из молодых людей назвал себя:
- Киллер.
Другой пробормотал что-то невнятное.
- Принесли? - капризным тоном спросила Сурмонина.
- Вот! - Киллер победоносно потряс над головой журналом, на обложке которого чернели буквы, падающие лестницей вниз.
- Сперва будем слушать поэму Сэма или займемся новинкой? - спросила Ирина и сама себе ответила: - Сэма - под конец, на десерт. Читайте, Женя!
- Принято к исполнению. - Киллер развернул журнал и начал читать стихи, подвывая на середине строк.
Сперва Шумов удивился: подобного издевательства над здравым смыслом ему еще не приходилось встречать.
Поял петел Петра.
Предал камни навек...
Чубурухнуть пора