- И что же? Остановились на мне?
- Ага, вас выбрали. Может, и ошиблись, тогда извиняйте.
- Но что ж я могу сказать вам о войне? Я на войне не был, а вы, Гриша кинул взгляд на перевязанную руку собеседника, - как будто там побывали.
- Я не о том, - поморщился солдат. - Верно, побывал я там. И "Георгия" мне дали. Да не про то речь. Когда война кончится? Вот о чем наши ребята гадают без перестанову.
- Да кто ж может сказать, когда война кончится?
Солдат поглядел на Шумова с явным разочарованием:
- Извиняйте. А мы слыхали, что есть такие сильно образованные люди они про то знают.
- Да нет же, поверьте мне, таких людей нет.
Солдат глубоко вздохнул. Уходя, он проговорил укоризненно:
- А все ж таки есть такие люди. Только нам никак не найти их, вот беда-то.
Он как будто остался недоволен. Но при встречах с Шумовым приветливо здоровался.
А однажды сказал:
- На этой войне наш солдат в болоте мочён, в огне крещён. Теперь он мало чего боится. Скажу вам, не страшась: если войну не думают кончать, солдат срастется с винтовкой накрепко. Уж он ее из рук не выпустит, нет!
Шумов внимательно посмотрел на солдата. Ему вдруг вспомнилось, как он, еще подростком, отправился весной вместе с товарищами-пятиклассниками в запретное для них место - в "майки". Щедро цвели бело-розовым цветом яблони за городом - со стороны казалось, что на него плеснули светлым пламенем. В садах стояли под яблонями дощатые, наспех сколоченные балаганы: там продавали мороженое - явно и водку - тайно. Это и были "майки".
Для солдат они не были запретными.
В городе всюду - на дверях трактиров, бильярдных, на воротах городского сада - висели надписи: "Нижним чинам вход воспрещен".
Куда пойти солдату? Солдат шел в "майки"; именно на него и была рассчитана тайная продажа водки.
Ученики реального училища: Шумов Григорий, Довгелло Вячеслав, Никаноркин Николай, Земмель Арвид и еще два - три храбреца - проникли на территорию "маек" не для того только, чтобы есть мороженое; цель их была более высокая, хотя для них самих не до конца ясная. Им не терпелось узнать, как покажут себя солдаты, если в их присутствии начать открытое поношение властей - вплоть до самых высших.
И солдаты показали.
Когда Шумов и Довгелло нарочито громко перекликаясь, стали ругать царя, подвыпившие солдаты на первый раз пообещали им тумаков. Реалисты не унялись и стояли на своем: царь - дурак.
Тогда солдаты с боем выбили реалистов из "маек" и, разгорячась, гнали их вдоль Двины до самых дальних зарослей ивняка, где побежденные и укрылись, горестно пересчитывая вещественные знаки своего поражения синяки и ссадины.
После этого события Гриша не раз встречал в городе дюжего солдата, который гнался за ним в памятный день по берегу Двины. Солдат тоже узнал его и каждый раз показывал украдкой свой узловатый кулак. При этом ни одному из солдат и в голову не пришло впутывать в это дело начальство.
Теперь, в госпитале, познакомившись с соседом солдатом (его звали Степаном Оськиным), Гриша, смеясь, рассказал ему о своем столкновении с "нижними чинами" из-за царя.
Оськин тоже посмеялся:
- И не говори! Совсем недавно в головах у нас была ночь египетская. Ну, сейчас солдат - иной: ни в царя, ни в попа не верит. Сильно в этом деле пособили питерские мастеровые: как стали начальники ссылать их, на свою голову, в окопы, ну-у, брат... тут пошла у нас совсем другая музыка... Толковый народ!
- О чем это вы все с салдупами разговариваете? - спросил однажды Киллер. - По-до-зри-тель-но! Не нарвитесь...
Сердий откликнулся вместо Шумова:
- Не поступить ли вам, барон, вместо Николаевского училища в корпус жандармов? И мундир красивый, и от войны верное избавление.
Киллер, побледнев, угрожающе двинулся к Серлию, но был схвачен Шумовым и Рымшаном, мускулы которых он имел возможность наблюдать неоднократно во время "сеансов" французской борьбы.
- Не прохватывает ли вас, барон, дрожемент в коленках при виде подобных гладиаторов? - язвительно спросил Шак.
Киллер утих и некоторое время ни с кем не заговаривал, избрав долю высокомерного одиночества.
Но выдержал недолго. Томясь от скуки, он попробовал завести беседу с державшимся особняком Румянцевым-Задувайским, но тот, хотя все время по преимуществу спал, в обстановке каким-то образом разобраться успел и ответил, сморщившись:
- Ой, гроб! Подите вы, барон...
- Я вовсе не барон, никогда себя не выдавал за титулованного. И "фон" к своей фамилии самозванно не приставляю, как некоторые. Я не фон Киллер, а просто Киллер.
- Ну, вот вы, просто-Киллер, и отстаньте от меня.
В "приемный" день Шумова вызвали в вестибюль госпиталя - к явившемуся, с разрешения начальства, посетителю.
Гриша и не думал, что он так обрадуется при виде Оруджиани, одетого в белый "гостевой" халат.
Они начали прохаживаться взад-вперед, беседуя вполголоса.
- Познакомились вы тут с солдатами ранеными?
- С одним только.
- Но по-настоящему?
- Да как сказать... - Гриша начал рассказывать про Оськина, про свои беседы с ним.
- Так, так, - нетерпеливо сказал грузин. - Ну, вот что: когда повернемся к окну, возьмите у меня н е ч т о. По возможности, незаметно.
"Нечто" на ощупь оказалось небольшим свертком. Гриша поспешно спрятал его под своим халатом.
- Это листовки к солдатам. Если сомневаетесь в этом Оськине и другого никого на примете нет, разместите незаметно - вечерком или даже ночью - по коридору, на подоконник положите... Это хуже, конечно: может попасть в руки начальства. Лучше все-таки передать листовки в руки солдат.
- Постараюсь.
По лестнице спускался военный врач в форме капитана.
- А я перед вами виноват, - сказал Гриша грузину, не понижая голоса, чтобы не вызвать в "начальстве" подозрения.
- В чем же?