Мама... Ляля... Или только Ляля? Уже путаются воспоминания. Нет, была мама. Но как она дошла от улицы Декабристов?
Опять Лина Моисеевна. Хлопочет о больнице.
Диагноз: дистрофия третьей стадии и парез конечностей.
Поздно ночью - на какой-то день - появляются толстые девушки в белых халатах. Толстые они потому, что под халатами у них зимние пальто.
Первое, что спрашивают:
- Спички у вас есть?
Прошу их открыть правый средний ящик письменного стола.
Открывают, ахают.
На носилках несут по темной квартире, по темной лестнице, на темную улицу.
Машина без фар.
Впихивают меня вместе с носилками (или носилки вместе со мной) в длинный ящик машины. Я спрашиваю: куда они меня везут?
- Путевка на Крестовский остров. Но нам еще надо на улицу Чайковского заехать.
Для этого им и требовались спички.
Полчаса мотались по улице Чайковского, останавливались у ворот, чиркали драгоценные спички, пытаясь разглядеть номера домов.
Наконец появляется человек с электрическим фонариком. Оказывается, это и есть тот больной. Успеваю разглядеть его. Толстый! Не отечный, не водяночный, а именно толстый, полный. Идет сам без носилок!
Садится в ногах у меня, не здороваясь.
Спрашиваю:
- Тоже в больницу?
- Угу.
- Что у вас?
Не поворачивая головы:
- Воспаление легких.
Машина уже дребезжит, катится по ледяным, черным, безлюдным улицам.
Человек что-то держит на коленях, узелок или сумку. Возится, что-то развязывает. Что-то жует.
Запахло котлетами или сосисками. Мне противен этот запах.
* * *
Написать! Непременно написать о нем, об этом гаде.
Сын городового. Муж буфетчицы. Жулик.
Не забыть. И, набравшись сил, написать, рассказать, поведать людям, что было и такое в героическом городе.
Написать, как мы лежали два дня в пальто и шапках в изоляторе. (Форточка заткнута подушкой. Вода в графине замерзла.)
Как лежал с нами еще один - шестнадцатилетний паренек. Разин.
- Только не Степан, а Иван, - отрекомендовался он.
Как все время жевал что-то этот толстый тип. Как попросил у него кусочек Ваня Разин.
Тот, не ответив, продолжал есть.
Потом - появление Екатерины Васильевны.
Опрашивает нас, новеньких.
Позже рассказывала:
- Лежит бородатый, закоптелый. "Ваша фамилия?" - "Пантелеев". - "Где работаете?" - "Писатель"... Думаю: "Врет. Такие писатели не бывают".
Оказалось, что "скорая помощь" по ошибке или по небрежности завезла меня не в ту больницу: не на Крестовский остров, а на Каменный.
Екатерина Васильевна сказала:
- Можем переправить вас на Крестовский. Но лучше вам там не будет. Оставайтесь у нас. Сделаем все, чтобы спасти вас. Единственное, чего не могу обещать - это больше пищи, чем получают другие.
Сказала, что устроит в двухместной палате. А соседа пусть я сам выберу.
Боже мой, как переменился после ее ухода этот Тадыкин! Как он стал лебезить. Какой он стал любезный, милый и добрый. Дал Ване Разину сосиску. Предложил и мне. И никогда не прощу себе (как и многого другого, случившегося в блокаду), что поддался его лести, постеснялся отказать ему в его просьбе, согласился взять его к себе в палату.
* * *
Переливание крови. Под свист картечи над головой. Буквально.
Помню лица Екатерины Васильевны и Марии Павловны. Как они переглядывались. Так переглядываются врачи у постели умирающего.
* * *
Каждый вечер перед сном мне давали сто граммов спирта. Приходит Зинаида Васильевна:
- Вам лекарство.