Не знаю, сколько прошло времени, но проснулась я от того, что дверь моей комнаты открыли. От этого неожиданного звука я содрогнулась и, подскочив на кровати, села, испуганно уставившись на дверь. В проёме стоял парень — подросток лет четырнадцати. В руках он держал поднос, на котором находилась глубокая чеплашка с чем-то горячим и просто восхитительно пахнущим. А ещё стакан какого-то белого напитка, похожего на молоко, хотя, возможно, это оно и было. Даже печёный пирожок соблазнительно лежал на небольшой тарелке рядом. Юноша аккуратно поставил поднос на единственный в комнате столик и, отойдя чуть в сторону, начал с интересом за мной наблюдать.
Первым инстинктом было быстрее броситься к еде, забыв о приличиях, но я себя вовремя остановила. Подставила к столу стул, и сев на него, медленно начала есть нечто напоминающее густой суп, он оказался довольно вкусным, хоть и отличался от привычного странным для меня привкусом. Горячий зелёный и немного тягучий бульон обжигал и затем разливался внутри приятной теплотой, попавшийся в ложку кусок мяса практически таял во рту. Пирожок, похоже, оказался с рыбой, или чем-то сильно на неё смахивающим. Я действительно наслаждалась едой, кажется, как ещё никогда в своей жизни, даже забыв на время про стоявшего позади меня подростка, пристально смотрящего за мной. К сожалению, съесть я смогла значительно меньше, чем хотелось бы глазами, ограничившись лишь половиной из того, что было на подносе. Вообще-то это совершенно не удивительно, ведь я впервые нормально ела с момента завтрака с родителями в Египте. Это воспоминание больно кольнуло внутри. Но я не позволила беспокойству взять верх: «Пока не время, подумаю об этом потом».
За окном тем временем начало смеркаться, и я вдруг осознала, что зажечь свечи мне нечем. Вспомнив про парня, я взяла канделябр и с добродушной улыбкой постаралась спросить, показывая ему жестами: «Как эти свечи зажечь?». Юный обитатель замка сначала задумчиво, а потом, еле сдерживая смех, наблюдал за моими кривляньями, но, к моему счастью, понял, что я от него хотела. Как оказалось, в сердцевину подсвечника был воткнут штырь, покрытый каким-то странным веществом, и при небольшом трении этого материала об фитиль свечки, происходило возгорание последнего. После того, как с этим разобрались, подросток собрался забрать поднос со всем на нём оставшимся, но я не дала ему этого сделать, попросив жестами оставить. Надеялась, что позже всё же смогу доесть, хотя бы пирожок с молоком. Он ничего не сказал, лишь пожал плечами и скрылся за дверью.
С улицы подул прохладный ветер, и я озаботилась новым вопросом: «Как закрыть окно?» Но после недолгих поисков нашла элементарный деревенский способ — ставни. И вот теперь, поев и оставшись одна в уютной комнатке, попыталась сама себя подбодрить:
— Ну, что ж… Не так уж всё плохо, — и даже попробовала улыбнуться своему размытому в железном отполированном подносе отражению, но вышло это плохо. У меня больше не было для всего происходящего успокоительных оправданий.
«Я действительно сейчас не на Земле! И смогу ли когда-нибудь вернуться домой? — Неизвестно…» Но полностью погрузиться в свои глубокие раздумья, лёжа на кровати и смотря на то, как тлеют свечи в подсвечнике, я не смогла. В дверь тихонько постучали.
Встала и, взяв переносной свет, я направилась к двери, но пока выполняла все эти действия, стук повторился вновь. За дверью обнаружился мальчишка — уменьшенная копия того, который до этого приносил мне еду. «Они братья…» — промелькнула в мыслях неуверенная догадка. Он с любопытством смотрел на меня и, смущённо улыбаясь, поманил за собой.
Я вышла в коридор и застыла в нерешительности, а потом, всё же взяв себя в руки, постаралась рассудить рационально: «Да чего мне теперь здесь бояться? Тем более в этом замке со мной происходило пока только хорошее. И этот ребёнок мне явно ни чем не может угрожать». Он ещё раз повернулся ко мне и, лишь убедившись, что я, больше ни минуты не сомневаясь, поспешно следую за ним, скрылся за поворотом.
Мы спустились вниз, прошли через огромную, сейчас уже пустующую кухню. Я краем глаза заметила, что в одном из чанов стоит тесто, напоминающее дрожжевое, и гигантская сковорода на выключенной плите, наполненная чем-то похожим на чищеную картошку. Мы преодолели террасу, из которой вели ещё две двери: одна — в сад, а другая, как оказалось, в другую часть замка — хозяйскую. Осознав это, я начала всячески тормозить наше передвижение, каждую минуту оглядываться по сторонам, боясь чтобы никто нас не заметил, но мальчик упорно и целенаправленно куда-то меня вёл. Мы прошли ещё несколько огромных комнат, назначения которых в темноте не могла определить, а нашего света для их освещения не хватало.
Но когда мы свернули в длинный коридор, то прежде чем достигли специально отведённой комнаты, мне удалось понять, куда именно направляемся, и в предвкушении я начала улыбаться глупой счастливой улыбкой. Потому что почувствовала, как в этой части замка тепло, а стоило открыть дверь в одноэтажную пристройку — на меня дохнул тёплый пар. Это была огромная комната, посреди которой располагалась гигантская ванная по виду и размеру напоминавшая скорее небольшой бассейн, наполненная горячей водой, вглубь неё вели две лесенки по три ступеньки с двух противоположных сторон, а к бортику снаружи посудины целых пять точно таких же приступков. Пол в комнате был каменный и тёплый, с трёх сторон находились большие котлы с дровяной топкой и каменками. Я была изумлена и от радости чуть с ума не сошла, предвкушая своё удовольствие от долгожданного и столь необходимого мытья. И уже совсем не веря столь приятной неожиданности, тихо спросила у маленького иномирянина:
— Это мне? — стараясь объясниться при этом ещё и жестами.
Он мне в ответ лишь утвердительно закачал головой. И за сегодня это был третий раз, когда была готова расплакаться от счастья, находиться в этом замке мне определенно начинало нравиться. Окончательно расчувствовавшись, я с благодарностью обняла ребёнка и поцеловала его в щёку. Сорванец засмущался и убежал.
Такой восхитительной бани-ванной я не принимала никогда! Сначала погрелась немного на каменных лавках, предварительно поддав немного воды на камни и проверив, не прогорели ли дрова в топке — а в одну из печей я даже подкинула поленце. На моё счастье их устройство не отличалось от повсеместно применяемого в простых деревенских банях на родной планете, а мне в них купаться доводилось.
Израненную кожу от выступившего пота защипало почти нестерпимо, от чего погрузиться в этот небольшой бассейн с горячей водой оказалось ещё приятнее. Я пару раз проплыла туда-обратно, насколько это позволяла её площадь, и принялась за самомассаж. Моим болящим мышцам это было просто необходимо, проведя осмотр собственного тела, я поняла, что его треть представляет собой огромный синяк, уже начавший местами цвести.
А потом я удобно уселась на одной из ступенек — так, чтобы всё моё тело оставалось в воде, а голова опиралась о бортик. И, радуясь одиночеству, закрыла глаза от наслаждения, начав под водой разминать мышцы шеи, плеч, рук, ног. Тело всё больше расслаблялось, мышечная боль постепенно начинала отступать. Я вообще думать забыла о времени, полностью растворяясь в приятных ощущениях столь необходимых для меня, довольствуясь этим болезненным, но приятным массажем в горячей воде. Даже голова, казалось, стала болеть чуть меньше. Возможно, что у меня иногда вырывался стон от такого изысканного удовольствия. Здесь и сейчас я забыла обо всём, не замечая ничего вокруг.
Из блаженной неги меня нежданно выдернул всплеск, раздавшийся на другом конце ванны. Открыв глаза, я залилась пунцовой краской от невероятного смущения, неожиданно осознав, что он уже какое-то время стоял и наблюдал за всем этим процессом. Обнаженный хозяин замка уверенно двинулся ко мне по дну этой посудины, я же с опозданием и стеснением сжалась, тщетно стараясь скрыть свою наготу, резко рванулась от него к стенке огромной чаши, повернувшись спиной к приближающемуся мужчине, боясь обернуться и посмотреть на присоединившегося иномирянина. В мою голову приходили жуткие, пугающие мысли: «Может это был розыгрыш? Уж слишком хорошо всё это для рабыни. Вдруг я всё же не имею права здесь находиться? Какое наказание меня тогда ждёт? Что мне теперь делать? Куда бы провалиться⁈»
И вдруг я почувствовала, как его руки легли на мои плечи, и гуманоид начал медленно и нежно разминать их. Поняв из этого его действия, что мне ничего не угрожает из-за моего нахождения здесь, я попыталась взять себя в руки и более-менее расслабиться, принять более естественную позу. А он начал обильно поливать моё тело водой и продолжил массировать спину, мышцы ног, ягодицы. Первый страх отступил, уступив место наслаждению от его смелых, но бережных действий. Вскоре я начала получать от всего этого непередаваемое блаженство и не сразу смогла заметить, что его губы тоже стали принимать участие в массаже, а моё наслаждение стало наполняться ещё и сексуальным желанием, переходящим в нежную муку — с моих губ неконтролируемо срывались стоны.
Не знаю, сколько продолжалась эта неожиданно приятная мне ласка, в моей голове вообще не осталось каких-либо мыслей. Головная боль сменилась состоянием оглушенности, казалось, что моё тело и сознание потеряли между собой связь, пропало ощущение реальности происходящего, словно я опьянела до беспамятства. Но даже сквозь это состояние, я чувствовала его вожделение обладать мной, его руки касались всё более интимных мест на моём теле, а в какой-то момент и у меня появилось ответное желание быть его прямо здесь и сейчас. И когда оно достигло своего пика, я поняла, что уже обхватила ногами его талию и, сомкнув ступни на мужской пояснице, выгнулась, поддерживаемая его сильными руками. Я сделала почти непроизвольно одно резкое движение бёдрами так, будто его плоть уже была во мне. И в этот самый момент мужчина издал пугающий утробный звериный рык, а по его мускулистому телу пошла лёгкая вибрация при этом. Резко произошедшая в нём перемена испугала меня, обуял жуткий страх, мгновенно выдернувший меня из блаженства и полузабытья в реальность, открыв глаза, я с удивлением посмотрела в его, и действительно увидела во взгляде что-то дико пугающее, в этом взоре не узнавалось ничего человеческого. В обуявшем меня ужасе я попыталась его оттолкнуть, чтобы хотя бы попробовать убежать и спастись от ощущения неминуемой опасности, но господин не позволил. А вылез из купальни следом за мной и, накинув на плечи мне и себе лишь лёгкие тонкие халаты, даже не запахнув их, сграбастал меня на руки.
В таком оголённом виде он понёс меня куда-то по центральной лестнице на второй этаж, затем поставил на пол перед дверью одной из комнат и распахнул её передо мной. Как оказалось, она вела в огромное освещённое большим количеством свечей помещение. И я вошла, поражаясь роскоши, которая передо мной предстала. Отделка была выполнена в серо-белых тонах, с добавлением черного орнамента. Что он привёл меня в свою спальню, я поняла, когда увидела огромную кровать.
Пока знакомилась с убранством его покоев, владелец замка подошёл сзади и обнял меня, слишком откровенно и крепко, чем я могла бы позволить при столь не долгом знакомстве с мужчиной при других условиях, на своей родной планете, будучи ни его рабыней, а той, кем я являлась там. И вдруг меня пронзила догадка: «В купальню меня отвели для этого? Возможно, он снял меня всего на несколько дней⁈ Но даже если всё же купил, уж больно довольной была рожа продавца… Но похоже, что всё равно лишь для того, чтобы развлекаться со мной, как с постельной игрушкой» — и эта мысль мне была отвратительна, мне было больно и унизительно осознавать своё положение в этом мире. Уж лучше бы он купил меня для тяжёлой работы на каких-нибудь плантациях, чем с целью использования моего тела в качестве постельной грелки.
А мой хозяин тем временем начал целовать мою шею, вдыхать аромат влажных волос, и вопреки здравому смыслу отчего-то мне это нравилось. Осознание его полной власти надо мной вызывало одновременно две противоречивые мысли и эмоции. Во-первых, задевало моё самолюбие, а мою душу заставляло сопротивляться и бунтовать, но осознание возможных последствий — останавливало. Во-вторых, его власть и сила казались одновременно настолько притягательны, что мне хотелось своей полной капитуляции, в этом мужчине мне мечталось увидеть своего защитника, которому хотелось бы довериться в чуждом и не понятном для меня мире. Но! Если бы это происходило на равных правах, а я здесь была бы не в качестве экзотической рабыни!
«Что задевало моё самолюбие, а мою душу заставляло сопротивляться и бунтовать, но……мечталось увидеть своего защитника, которому хотелось бы довериться в чуждом и не понятном для меня мире.» — его поцелуи тем временем всё больше стирали грани этих противоречивых мыслей, а наши прижатые в объятьях друг к другу тела, трепетали желанием сокровенного соития. Мой рассудок снова мутился.
— Айн нон хаяни, кайн мирай? — Я не понимала, что он спрашивает, таким нежным голосом, с лёгкой хрипотцой, выдающей его сексуальное возбуждение. Но вопрос был адресован мне. И я ему ответила еле слышным шёпотом, сорвавшимся с губ нежным стоном:
— Да-а-ах, — не думаю, что он меня понял, но повернул к себе лицом, и земля под ногами закружилась от его поцелуев, от его горячего дыхания, щекочущего мою кожу, от бесконечной череды его нежных прикосновений.
Я снова поддалась, растворилась в своих ощущениях, временами казалось, полностью теряя связь с реальностью, не помню, когда и как именно мы очутились на кровати. Оба были полностью обнажены, и моё тело, снова наполнилось желанием ему отдаться, неторопливые ласки моего владельца окончательно свели с ума. Где-то в глубине подсознания я всё ещё пыталась уловить тихую, неясную, ускользающую мысль о том, что мне приятно обмануться, почувствовать себя желанной и нужной, забыться в объятьях этого мужчины и хоть на секунду поверить, что им двигают искренние чувства ко мне, а не просто похотливый интерес — попробовать в постели кого-то новенького — секс с диковинной экзотической рабыней, которой для него являюсь и это единственная причина по которой я здесь.
Я вместе со здравым смыслом уже почти проиграла этот бой, но рождённая в глубине подсознания мысль, продолжала глухо пульсировать где-то в глубине моей души, но мне больше не удавалось её услышать из-за накрывавших меня ощущений и порождённых ими эмоций. Но я всё яснее чувствовала, что она упорно продолжала пробиваться к моему сознанию, словно сквозь толщу воды, и вдруг в моей голове как оглушительный взрыв пронеслось: «Иномирянская подстилка!» — всё моё возбуждение резко улетучилось, я моментально отрезвела, как будто вновь вернулась в себя. Вдруг со всей ясностью осознала, что на самом деле вовсе не хочу этого, я взглянула на него другими глазами: «Иномирянин купивший меня на невольничьем рынке, как экзотическую игрушку для постельных утех… Рабовладелец считающий, что купив меня, имеет право распоряжаться мной, как ему захочется. И я так легко ему сдаюсь⁈ Ну, уж нет! Может я и рабыня, но у меня есть гордость! Пусть, лучше буду наказана, но не потеряю себя! Ещё слишком хорошо помню, кто я есть на самом деле! Искать у него защиту? — Это самый глупый самообман, который можно себе вообразить!»
Я упёрла ладони в его грудь и уверенно посмотрела в его зелёные глаза:
— Нет! — с абсолютной уверенностью сказала я.
Не понимаю, на что надеялась в этот момент, ведь находилась полностью в его власти и навряд ли могла рассчитывать на то, что он ко мне прислушается, а не станет брать силой. Да и скорее всего не поймет меня вообще…
Но, похоже, что гуманоид меня понял. Он перестал меня ласкать и, с трудом отстранившись, какое-то время недоумённо всматривался в моё лицо, тяжело дыша. Мне было противно и стыдно за своё поведение и ответную реакцию организма на его ласки, и, закусив губу, я отвернулась в сторону и заплакала. Из груди рвался безумный истерический крик, и я понимала, что его сдержать мне уже не удастся. Но из последних сил я удерживала его до последнего, понимая, что хозяин не должен этого увидеть. Владелец ещё какое-то время растерянно смотрел на меня, а потом, встал с кровати, накрыл меня одеялом и, смотря на меня с виноватым видом, легонько поцеловал мои запястья со следами от цепей. Молча оделся и вышел. Хотя я даже не заметила всех его последних действий, кроме того, что он покинул комнату.
И оставшись одна, я, наконец, дала выход всем своим эмоциям, скопившимся за последнее время из-за перенесённых стрессов. Во мне словно что-то резко взорвалось, весь спектр отрицательных чувств ринулся в моё сознание бешенной кипучей смесью, которые было невозможно разделить и обдумать. Меня переполняла жалость к себе, от осознания того, что, возможно, больше никогда не попаду обратно на Землю, в свой привычный мир, не увижу дома и родных. Мысли о том, что там теперь творится с родителями, которые меня потеряли. Переживания за них заставляли мою душу сжиматься от страха и наполняли меня ещё большим отчаянием от того, что я ничего не могу с этим поделать. Меня бесила и злила ситуация, в которой я здесь оказалась, ощущая себя оскорблённой до глубины души. Положение бесправной рабыни угнетало и унижало моё достоинство. Я яростно кричала и рыдала в подушку, колотила её так, словно она была способна дать мне ответы, но глухая бессильная злость, от которой я задыхалась, была от того, что я осознавала свою собственную никчемность и неспособность повлиять на сложившуюся ситуацию, невозможность изменить произошедшие события. Во мне благим матом орала душа от противоречий, которые лишь усиливали мою боль. Было ощущение, что сейчас мои лёгкие на живую прожигают обручем калёного железа. Я понимала, что теперь меня, скорее всего, ждёт наказание за неповиновение воле хозяина — но на это уже было наплевать. Мне было стыдно и противно от мысли, что я хотела быть с ним, даже тот короткий миг женской слабости. Так я проревела в подушку всю ночь. Кричала в неё, пока у меня не закончились на это силы. А потом, когда истерика, наконец, отступила, уставившись в окно, я просто безмолвно плакала, не в силах прекратить поток льющихся слёз. Наблюдая, как поднимается за окном первое солнце, я оплакивала своё прошлое, и то, кем была в — теперь уже своей недосягаемой — жизни.
Я ревела так, словно узнала, что разом все мои родные и близкие умерли, ведь больше никогда не смогу их увидеть. Я словно была на своей собственной могиле и оплакивала саму себя. Хотя частично так оно и было на самом деле. Но в конечном итоге всё же каким-то чудом уснула.