Сложив карту, забрался в шалаш. Нащупал коптилку из снарядной гильзы, поставил поудобнее, чтобы не опрокинулась, и вновь разложил карту.
- Теперь послушай, почему я решил покинуть Кировский район.
Перехватив удивленный взгляд Линке, Рабцевич заметил:
- Да ты не смотри на меня так, сейчас поймешь. - И, загибая пальцы, продолжал: - Первое, край здесь, сам видишь, партизанский. Налажена связь с подпольем, население тоже поддерживает партизан... И мы, если останемся здесь, будем только мешать. Согласен? - Не дожидаясь ответа, будто опасаясь возражения, загнул следующий палец. - Из сорока четырех человек, которые у нас имеются на сегодня, двадцать три местные. А что это значит? Сейчас пришел Процанов, завтра, уверен, кто-то попросится крышу починить у хаты, потом любимую повидать... И так наверняка каждый день. Улавливаешь? Это будет не только расхолаживать, отвлекать от дела бойцов из местных, но и наводить ненужную тоску на тех, у кого здесь никого нет - ни родных, ни знакомых.
Вопросительно глянул на Линке и опять не дал ему раскрыть рта:
- Следующее. Противнику известно, что здесь действуют партизаны. Фашисты боятся их и потому устраивают частые карательные экспедиции. В таких условиях местным отрядам проще: каратели появились - они снялись и ушли. У них база там, где она действуют, у нас база должна быть постоянной, на одном месте. Там должно находиться руководство, склады, лазарет, банька... А как же иначе! Группы, уходя на задание, берут только самое необходимое. Выполнили задание - возвращаются, отдыхают, пополняют боеприпасы, продовольствие - и опять в путь. Лишь при таком условии сможем малыми силами держать под контролем не только большую территорию, занятую врагом, но и коммуникации фашистов. Ведь главные наши задачи - разведка и диверсии на шоссе и железной дороге.
- Где мы найдем такое место для базы? - задал вопрос Линке.
Глаза Рабцевича, блеснув, сузились.
- Хорошенько поищем - найдем. Мы - отдельная самостоятельная единица, имеем специальное задание, а потому должны действовать автономно. Увидев, что Линке собирается возразить, добавил: - Знаю, знаю, что скажешь. В Москве, мол, велели согласовывать свои действия с партийным подпольем, партизанскими штабами, но так это согласовывать...
Обследовав карту квадрат за квадратом, перебрав все плюсы и минусы того или другого участка, внимание остановили на лесном массиве между деревнями Плесовичи и Гармовичи Жлобинского района.
- А тебя не озадачивает, что кругом фашистские гарнизоны? - спросил Линке. - Смотри, они есть в Красном Береге, Радуше, Клинске, Паричах...
- Я помню об этом, Карл, зато какие преимущества! - Указательный палец Рабцевича заскользил по карте. - Кругом болота, леса, реки... Все это позволит нам свободно выходить к Бобруйску, Осиповичам, Жлобину, Калинковичам, оседлать железные дороги. Действуя далеко от базы, собьем фашистов с толку - они нескоро догадаются, что искать нас надо не в местах диверсий. Согласен?
Линке кивнул.
Утром Рабцевич отправился в деревню. Надо было обговорить с Комаром вопросы снабжения продовольствием (хотя бы на первое время), а заодно и попрощаться с другом.
Рабцевичу понравилось, что старшина на целый час раньше вернулся из дома. "Чувствуется, дорожит доверием", - подумал Рабцевич и сказал:
- Будешь у меня хозяйственником.
Процанов попытался было возразить, что не смыслит ничего в интендантских делах, хочет на задания ходить вместе со всеми, фашистов бить, да где там...
- Ты что, думаешь, легко будет? Хозяйственник в таком подразделении, как наше, это ж самый главный человек! Людей надо одеть, обуть, накормить, на ночлег устроить. Да мало ли еще хлопот. А склады, сам понимаешь, у фашистов. И выходит, навоюешься вволю, пока что-нибудь добудешь. Первое время один действуй, потом, когда оглядимся маленько, притремся, помощников дам.
Комара застали в штабе.
- Уходим мы, Герасим, из этого района - не хотим у тебя хлеб отбивать.
- Тебе виднее, - кивнул Комар, - но если что, знай - у тебя здесь верный товарищ.
Рабцевич хитровато улыбнулся:
- Даже другом боишься себя назвать.
Комар хмыкнул.
- Опять, бисов сын, придираешься? Говори прямо, что надо...
Рабцевич рассказал о своих трудностях с продовольствием.
Комар тряхнул головой, прищурился:
- Ох, Маркович, фу ты, Игорь!.. - И засмеялся.
Комар оказался щедрей, чем Рабцевич предполагал. На три подводы он погрузил пару мешков муки, мешок овса, десять мешков картошки, коровью тушу и бочку соленых огурцов.
Возвратились в лес. Не торопясь собрались и к вечеру снялись с места.
Тяжело было Рабцевичу уходить из родных краев. Здесь он родился, вырос, в гражданскую партизанил, после коллективизации работал в колхозе, отсюда добровольцем уехал в Испанию, сюда же через год возвратился израненный, с наградой...
Не хотелось уходить, но дело требовало. Да и Центр, с которым наконец удалось связаться по рации соседнего партизанского отряда, согласился на перебазирование.
Сорок с лишним километров пути преодолели за двое суток. В отличие от недавнего перехода чувствовали себя уверенно: бойцы из местных были проводниками. Трудной оказалась переправа через железную дорогу и реку Олу, но осилили ее за одну ночь. До цели добрались без единого выстрела.
Остановились в урочище Волчий дуб. Место сразу понравилось: взгорок, на нем смешанный лес, ключевой ручей, а кругом, насколько хватал глаз, болота.
Не мешкая принялись за строительство базы. Работали так, будто не было изнурительного ночного перехода. Да это и не удивительно: в отряде была молодежь - ребята крепкие, сильные, на дела горячие.
Быстро, прямо-таки на глазах, среди вековых деревьев появились землянки, шалаши. Стало вроде бы теплей на душе: все равно что до родных хат добрались.
Недолго здесь суждено было стоять отряду. Спустя два месяца фашисты блокировали район. Рабцевич, не вступая в бой с карателями, увел отряд в деревню Рожанов, что приютилась в междуречье Орессы и Птичи в партизанском крае. Но это было потом...
После ужина Рабцевич и Линке сели на траву покурить. Между деревьями там и тут потрескивали небольшие костры, возле них сидели и лежали бойцы, вместе с которыми Рабцевич летел из Москвы, немного дальше - комаровцы, в стороне - бывшие военнопленные из Поболово, потом еще, еще и еще.
Рабцевич смотрел на бойцов, и в глазах рябило от пестроты одежды. Уже второй год, как он вновь стал военным. За это время попривык к форме, даже сроднился с ней. Она невольно подтягивала и ко многому обязывала. Сейчас же все были одеты кто во что горазд. Одни - в гражданские пиджаки, рубашки, брюки, другие - в немецкие, итальянские френчи и только десантники - в красноармейской форме.
"Не воинское подразделение, а маскарад", - подумал Рабцевич и вздохнул.
- Тебя что-то тревожит? - спросил комиссар.
- Да понимаешь, - Рабцевич глазами показал на костры, - выходит, каждая группа у нас сама по себе, не вижу я в них пока единого целого.
Линке улыбнулся.
- Странно, но и я об этом думаю. - Из нагрудного кармана он достал листок. - Посмотри, у Комара взял.
Это была партизанская присяга. Рабцевич прочитал, пожал плечами:
- Как тебя понимать?
- А просто, принять ее надо, она и объединит, сплотит бойцов...
Рабцевич закурил, сощурился, точно дым от самокрутки попал в глаза.
- Так она ж партизанская, а у нас подразделение специальное, надо, чтоб в присяге это чувствовалось.