- Ты и так уже полон, дальше некуда, - проворчала Трив.
- Я женился на ней, - сказал Дэл, - потому что мне нужен человек, который бы постоянно повторял, какой я ужасный маляр.
- Не то слово. Просто кошмар какой-то! Лучше всех.
Из великих разве что Рембрандт еще способен потягаться с нами! - И Трив игриво пихнула Дэла в плечо.
"Я больше не выдержу, - подумал про себя Берген. - Это не Дэл. Слишком дружелюбен, чересчур радуется жизни. Кто эта женщина, которая позволяет себе такие вольности с моим великим другом? И кто этот довольно ухмыляющийся толстяк-самозванец?!"
- Да, мои полотна, - спохватился Дэл. - Пойдем, я покажу их тебе.
Именно эти полотна, развешанные по стенам, окончательно убедили Бергена, что перед ним действительно Дэл.
Да, голос за его плечом звучал по-прежнему весело и принадлежал уже пожилому человеку. Но картины, мазки кисти, переливы красок, полутона - вот где скрывался настоящий Дэл. Они были рождены болью и кровью рабского труда в поместье Бишопов; однако теперь они были исполнены спокойствия, прежде Дэлу не свойственного. И все же, глядя на них, Берген осознавал, что эта безмятежность всегда присутствовала в них - просто она ждала подходящего мига, чтобы вырваться на свободу.
В полотнах было кое-что и от Трив.
За обедом Берген с некоторым стыдом признался ей, что да, он и есть тот самый человек, который создал все эти города.
- Весьма впечатляюще, - кивнула она, ставя букетик полевых цветов в вазу.
- Моя жена ненавидит города, - сказал Дэл.
- Насколько я помню, ты от них тоже не в восторге.
Дэл было расхохотался, но потом вспомнил, что сначала неплохо бы проглотить то, что в данный момент находилось во рту:
- Берген, друг мой, я выше этих материй.
- Следовательно, - незамедлительно отреагировала Трив, - материи эти весьма прочны, раз способны выдерживать твой вес.
Дэл улыбнулся, снова облапил жену и сказал:
- Во время еды не смей даже заикаться насчет моего веса, Худющая. Это портит мне весь аппетит.
- Так, значит, ты изменил свое мнение насчет городов?
- Все города - мрачные, уродливые создания, - объяснил Дэл. - Я отношусь к ним как к огромным сточным канавам, которые убивают все в округе. Когда на планету, которая может вместить всего лишь пятнадцать миллионов населения, набивается пятнадцать миллиардов человек, надо же куда-то сливать отходы. Вот и начинаешь нагромождать металлические плиты друг на друга, и деревья постепенно вымирают. Под силу ли мне остановить прилив?
- Конечно, - кивнула Трив.
- Она безгранично верит в меня. Нет, Берген, я закончил войну с городами. Городские жители покупают мои картины и дают мне возможность жить в роскоши, писать изумительные полотна и спать с красавицей женой.
- Раз уж я такая красавица, почему ты еще не написал мой портрет?
- Не в моих силах установить во Вселенной справедливость, - продолжал Дэл. - Я всего лишь могу писать Кроув. Я пишу его таким, каким он был до своей гибели, до того, как его смердящий труп получил прозвище Капитолий. Эти картины просуществуют сотни лет. И люди, которые увидят их, надеюсь, скажут: "Вот как выглядит настоящий мир. Это тебе не коридоры из стали, пластика и искусственной древесины".
- Мы используем только натуральное дерево, - запротестовал Берген.
- Ничего, скоро перейдете на заменители, - пообещал Дэл. - Деревьев почти не осталось. А возить бревна с другой планеты не очень-то выгодно.
Вот тогда-то Берген и задал вопрос, который вертелся на языке все это время:
- Это правда, что тебе предлагали сомек?
- Они чуть силой меня туда не засунули. Только рулоном холста и отбился.
- Так, значит, ты и вправду отказался? - уточнил Берген, с трудом веря услышанному.
- Отказался. Даже не один, целых три раза отказывался. Они все угомониться не могли: "Десять лет под сомеком! Пятнадцать лет под сомеком!" А что мне с этого сна? Я не умею рисовать во сне.
- Но, Дэл... - попытался убедить его Берген. - Сомек - ведь это, по существу, бессмертие. Вот я, к примеру, сейчас перехожу на десять лет сна и лишь один год бодрствования, и это означает, что пятьдесят мне исполнится лишь через три сотни лет! Три столетия пройдет, а я буду жив! И наверняка протяну еще лет пятьсот. Я стану свидетелем расцвета и падения Империи, увижу полотна тысяч художников, отделенных друг от друга веками. Я разорву узы времен...
- Узы времен. Неплохо сказано. Ты в восторге от прогресса. Поздравляю. И желаю всего наилучшего. Счастливых сновидений, да будет тебе сон в руку.
- Молитва типичного капиталиста, - добавила Трив, улыбнувшись и подложив в тарелку Бергена салата.
- Но, Берген, пока ты летишь над водой, подобно камешку, пущенному умелой рукой, оставляя еле заметные круги и практически не касаясь поверхности - пока твой мозг занят проблемой, как бы проскакать подольше, я буду плыть. Я люблю плавать. Это позволяет мне почувствовать воду, погрузиться в нее. Это требует недюжинных сил. Но когда я уйду из этого мира, а это случится, когда тебе и тридцати не будет, то, уверен, останутся жить мои полотна.
- Бессмертие в иной форме - не мелковато ли?
- Мои картины - это мелковато?
- Нет, - признался Берген.
- Тогда доедай, взгляни еще раз на мои полотна и возвращайся обратно. Строй свои города-гиганты до тех пор, пока весь мир не затянет сталью и планета не засияет в пространстве, словно звезда. В этом тоже есть своя красота, и твое творение переживет тебя. Живи как знаешь. Но скажи мне, Берген, когда ты последний раз прыгал в озеро голышом?
- Да, такого я не вытворял уже много-много лет, - расхохотался Берген.
- А я проделал это не далее как сегодня утром.
- В твоем-то возрасте?! - изумился Берген и тут же пожалел о сказанном. Не потому, что Дэл обиделся - он, казалось, пропустил это восклицание мимо ушей. Берген пожалел о своих словах потому, что они были концом всякой надежды на дальнейшую дружбу. Дэл, который изображал на полотнах прекрасные деревья-хлысты, сильно постарел. Еще пара лет - и он окончательно превратится в старика; линиям их жизней уже не суждено пересечься - разве что по чистой случайности. Трив, и та была ближе Бергену. "А ведь я, - вдруг понял Берген, - именно я строю эти города".
Поздним вечером, расставаясь с Бергеном, как с добрым другом, шутя и подсмеиваясь совсем как в старые времена, Дэл вдруг спросил (и голос его стал неожиданно серьезным):
- Берген, а ты все еще рисуешь?
Берген покачал головой:
- Совсем замотался, ни секунды свободной. Но скажу честно - будь у меня твой талант, Дэл, я бы нашел время.
Но вот таланта-то у меня и нет. И никогда не было.
- Не правда, Берген. Ты был куда талантливее меня.
Берген посмотрел Дэлу в глаза и понял, что тот говорит искренне.