— Рубен, что тебе нужно? — обреченно прохрипел замминистра, массируя грудь.
— А ты не знаешь? — ухмыльнулся железнозубый. — Совсем зажрался, пузатый, людей не уважаешь, всё под себя гребешь. Моих людей посылаешь, со мной встречаться отказываешься. Племянницу товарища совратил, за это тоже придётся ответить.
— Я на общак исправно засылаю, — возразил Вартан Оганесович. — Десять процентов, как положено. Тебе Лечи Сухумский должен был всё на пальцах раскидать. А насчёт племянницы. Она уже взрослая — 19 лет. И кто, кого совратил, это ещё большой вопрос.
— Что он должен был мне раскидать? — насмешливо скривил губы Карен. — Он — вор, и я — вор. А ты барыга, твоё дело — лавэ откидывать и братву греть. И не десять процентов, а двадцать. Я так решил.
— Ты вообще обезумел, Рубен, — вмешалась в разговор мадам. — В семьдесят девятом на сходке в Кисловодске все решили. Десять процентов нужно отсылать братве. И мы их отдаем. Ещё с тех времён, когда Вартан Оганесович руководил ЦУМом. Тебе же сказали, перетри с Сухумским. Он тебе популярно объяснит.
— Мне твой Сухумский по барабану, — окрысился наркоман. — А на таких как Черкас, Кутузов и подобную публику тем более ложить. Бриллиант, всё по понятиям раскидал. Суки, они и есть суки. Людское отринули: формой себя опомоили. Подментёныши позорные.
— Полегче на поворотах, Рубен, — возразил замминистра.
Он явно боялся оппонента, но немного пришел в себя:
— Там не только Черкас и Кутузов были. Очень много авторитетных воров под этим раскладом подписались. С Кавказа тоже.
— Мне плевать, — скривился железнозубый. — Я закон знаю, по которому люди живут. С барыгами договоров быть не может. Вы овцы — вам шерсть наращивать и жир нагуливать. Мы воры. Наше дело — шерсть стричь и вас на мясо пускать. Поэтому двадцать процентов. И не Лере Сухумскому, а мне передашь. А с ним я договорюсь, по-братски. И потом есть у меня к тебе ещё одна предъява. Самвел жалуется, что ты его младшую сестру испортил, поломал девке судьбу. Ещё и взял её насильно. Придётся за это ответить.
— Что ты несёшь? — Вардана Оганесовича бросило в пот. — Ты о Лали? Все по взаимному согласию было. И она уже совершеннолетняя. Девятнадцать скоро исполнится.
— Мне другое рассказывают, — ухмыльнулся Рубен. — Ты девчонку изнасиловал. Она тебя даже расцарапала всего. За этот беспредел могу тебя завалить. Никто из воров слова не скажет, я в своем праве. А ментам это доказать ещё надо. И если даже по этапу пойду, переживать не буду, не впервой. И на зоне жить можно, если закон соблюдать и не крысятничать.
— Ты, вообще берега попутал, Рубен? — возмутилась Каринэ. — Твою Лали полгорода отымело, а другая половина своей очереди ждёт. Какое изнасилование, побойся бога. Она с пятнадцати лет по членам скачет, с одного на другой перепрыгивает. Вы эту шалаву специально под Вартана подложили, чтобы денег срубить. Думаешь, этого никто не поймёт? Ошибаешься. Сухумский с тебя за такие подставы лично спросит. И не только он. Ты забыл, кто такой Вартан Оганесович?! Наркота последние мозги отшибла?! Менты тебя будут как волка гнать, пока не застрелят «при попытке к бегству».
— Слишком много метлой машешь Каринэ, — злобно прищурился железнозубый. — Не дело бабе в мужские базары влазить. В первый раз я тебя простил. Теперь буду жизни учить. Миня, тащи её в машину, присмотри, чтобы никуда не свалила. Повезем её на хазу. Будем тебя, подстилка министерская драть во все щели, чтобы поняла на кого можно пасть разевать, а на кого нет.
Долговязый сявка протянул костлявую руку к женщине. Каринэ побелела и испуганно отпрянула в сторону. Между костяшками и запястьем урки, глумливо скалилась кошачья морда. Надпись — КОТ, «коренной обитатель тюрьмы», подтверждала бурную биографию сидельца.
— Руки от неё убери, чёрт, — лениво бросил я.
Долговязый развернулся. Достать сразу он меня не мог, поскольку вся компания стояла напротив прямоугольного стола, а я сидел за Ашотом.
— Чё ты вякнул? — изумился он. Рука бандита медленно заползла в карман. Остальные блатные тоже напряглись. Вжикнули расстегнутые молнии мастерок, распахнулись полы пиджаков. У одного из бандитов, такого же наркомана с сальными растрепанными волосами, заметил торчащую из-под ремня рукоять «нагана», а у крепыша сзади рукоять тесака-свинореза в широком кожаном чехле на поясе.
Ашот медленно запустил ладонь в приоткрытую сумку. Там вместе со шмотками лежала любимая телескопическая дубинка товарища, которую он, мучимый дурными предчувствиями, взял «на всякий случай». Я придержал его за предплечье, давая понять: ещё не время.
Долговязый шагнул ко мне, по-прежнему держа руку в кармане.
— Остынь, Миня, — скомандовал главарь, с интересом рассматривая меня. Зацепился взглядом за виднеющуюся из-под расстегнутого ворота рубашки оскаленную бычью морду, прошелся глазами по синему перстню с белым крестом на указательном и с черным квадратом на среднем пальце.
— Вижу, чалился, — со значением произнес он, — от звонка до звонка.
— Было дело, — с достоинством признал я.
— По сто сорок пятой?
— И по ней тоже.
— А это у тебя, что? — кивнул железнозубый на кинжал с розой и решеткой, выбитый на предплечье. — Что-то я не въезжаю. Ты баклан, жох, козырный фраер или ломом подпоясанный? Поясни.
— Правильный пацан, — ухмыльнулся я.
— Обзовись. Поясни, кто тебя знает, кто может слово сказать.
— Погоняло — Елизар. Чалился с Дато Ташкентским, Таро, Захаром и многими другими. Ещё можешь спросить за меня Абхаза. Он пояснит.
Рубен оценивающе глянул на меня.
— Внушает, — помолчав, признал он. — Абхаз — вор авторитетный. Но он у себя барыг доит. А здесь моя территория. Мне никто не указ. Здесь я в своем праве. И вообще, чё, ты возбухаешь за лохов вписываешься? Хочешь, чтобы мы тебя тут положили?
— Беспредела не люблю.
— За метлой следи, — прошипел вор. — Бродяги меня уважают. А со своим стадом я сам разберусь, понял? Хочешь остаться живым-здоровым, тихо сиди и не дергайся. Миня, чего зенками хлопаешь? Тащи девку в тачку, я сказал.
Долговязый, мерзко осклабился и сделал шаг к женщине. Каринэ моментально вскочила с грохотом отодвинув стул, прижалась к железной ограде веранды.
— Не вздумайте её трогать, — предупредил толстяк. Он обильно потел, трясся от страха, но нашёл силы возразить.
— Каринэ — мой человек. За беспредел придётся ответить.
— Что ты мне сделаешь? — презрительно ухмыльнулся вор. — Ментов натравишь? Сядешь рядом. Найдутся люди добрые, расскажут всё о твоих делишках темных. Молчать не будут. Это в лучшем случае. А в худшем — на пику тебя посадят.
— У тебя, Рубен, от наркоты чердак протек, — спокойно заметил я, поднимаясь и отодвигая стул. — Какой же ты вор, если деловых красноперыми пугаешь? Так, апельсин, скороспелка гнилая. Только он может подобное ляпнуть. За подобные заявы спросить могут как с гада. И дать по ушам. И тогда тебе корона только сниться будет. Если, не зажмурят.
Мой чуткий слух уловил еле слышный шорох и глухое перестукивание обуви по ступенькам. За высокой оградой и аркой у входа, закрытой дверью, людей видно не было. Но обострившееся чутье подсказывало: засадный полк уже рядом. Ждёт начала развития событий, чтобы ударить в тыл.
— Всё, ты меня достал до печенок, — процедил железнозубый. — Гасим его братва. Бабу в машину. А ты, толстый, готовь бабло, 20 процентов и пятьдесят кусков отдельно за Лали. Иначе…
Слушать, что там будет дальше, я не стал. Резко рванулся вперед и всадил в бороду опешившему на секунду наркоману прямой правый. Железнозубого откинуло назад. Долговязый начал вытягивать руку из штанов, но было уже поздно. Щелкнула раскрывшаяся в полете телескопическая дубинка и на коротко стриженную голову урки, обрушился стальной шарик. Звякнула о плитку рукоять выкидушки, не успевшая выбросить смертоносное жало. Долговязый качнулся и рухнул лицом вперед, раскинув руки.
Я отпрыгнул назад, уходя от взметнувшегося вверх свинореза. Схватился за тяжелый стул и запустил его под ноги дернувшемуся за мной крепышу, с грохотом завалившегося на пол. Наркоман с сальными волосами, с ругательствами вытягивал из-за пояса, зацепившийся дулом за рубашку револьвер. В голову стрелка с глухим стуком, расплескивая желтую пузырчатую и пенящуюся струю, влетела бутылка шампанского, запущенная меткой рукой Каринэ. Бандит отшатнулся и ошеломленно мотнул башкой, приходя в себя.
«Молодец, бой-баба», — машинально отметило сознание.
Больше мы ничего сделать не успели. С грохотом распахнулась дверь. На площадку влетел стремительный вихрь гигантских мышц. Угрюмому парню, «прикрывающему тыл», и уже выхватившему потертый «ТТ», Вазген просто сломал руку, с размаху треснув локоть об слоновье колено. Истошный вопль пострадавшего, согнал с деревьев птиц, и наверняка переполошил всех отдыхающих в кафе.
Ещё одного, парня со шрамом на щеке, такой же быстрый, но уступающий брату в мощи Гурам достал рукоятью «стечкина», обрушив его на голову отморозка.
Растерявшийся на мгновение сальноволосый, развернулся, выхватывая револьвер из-за пояса, но выстрелить не успел. Мощная лапа схватила его за кисть, и надавила. Послышался треск, бандит взвыл, «наган» выпал из разжавшихся пальцев. Стихия природной мощи по имени Вазген просто отшвырнула его в сторону как тряпку. Сальноволосый, испуганной птицей взмыл в воздух, пролетел пару метров, с размаху стукнулся о толстые бетонные балясины. Ограждение треснуло, засыпав глухо застонавшего и обмякшего бандита белой пылью штукатурки.
Приходящий в себя после нокдауна Рубен потянулся рукой за пазуху, но ворвавшийся следом Денис влепил ногой по роже, отправляя железнозубого в глубокий нокаут. Последнего, машущего свинорезом, Вазген, улучив момент, дернул за запястье, разворачивая и подтягивая к себе, плавно перетек за спину, сложил ручищи замком на поясе, и красиво выгнув мощное тело, бросил прогибом, с размаху приложив затылком о толстую деревянную столешницу. Оглушительный грохот вперемешку со звоном разбивающейся посуды наверняка переполошил посетителей кафе, если они ещё там остались. Дерево печально хрустнуло, ножки разъехались в стороны, и стол, рухнул вниз вместе с тушами Вазгена и его бесчувственного оппонента.
— Это, что? Вы кто? — ошеломленно пробормотал Вартан Оганесович.
— Это наши люди, — пояснил я, наблюдая за поверженными бандитами. — Прикрывали нас, на всякий случай.
Сальноволосый, крепыш и железнозубый лежали в глубоком ауте, раскинувшись безвольными тушками на плитке. Угрюмый, тихонько подвывая, нежно баюкал переломанную в локте руку, торчащую под неестественным углом. Мне даже смотреть на него было больно.
Парень со шрамом, держался за башку, исподлобья кидая угрюмые взгляды на державшего его под прицелом Гурама. Карминовые струйки, проступали сквозь пальцы, стекали по коротко стриженным волосам, пробегали дорожками щекам и летели густыми гроздьями капель на пол, расплываясь кровавыми лужицами.
Вазген, вполголоса ругаясь, отряхивал футболку от прилипших остатков салата. Гурам бдительно следил за бандитами. «Стечкин» он засунул за пояс, но готов был в любой момент его выхватить.
В арку осторожно заглянул перепуганный официант.
— Директору скажи, пусть все дела бросает и сюда идёт, и моток веревки сюда принеси, быстро, — скомандовал уже пришедший в себя замминистра. Бледность исчезла с его лица, уступив место оживленному розоватому румянцу.
— Хорошо, — пискнул халдей и бесшумно улетучился.
Парни, вы сейчас свяжите этих… граждан, — брезгливо скривился Вартан Оганесович. — Забирайте сумку с образцами, и уезжайте отсюда. Чем быстрее, тем лучше. Спасибо вам огромное, с меня причитается, а с этими мы сами разберемся. Обещаю, к вам никто никаких претензий не предъявит.
— Стволы забрать можно? — поинтересовался Сергей.
— Лучше не надо, — отрезал замминистра. — На них опечатки пальцев. Да и мало ли, какое дерьмо на этих волынах висит. Зачем вам лишние проблемы? Пусть всё тут останется.
— Как скажете, — пожал плечами опер.
Официант вернулся с клубком толстой пеньковой веревки. Сергей и Денис, под присмотром Гурама, связали руки и ноги бандитам.
— Следы для ментов не останутся? — встревожился я.
— Нет, — мотнул головой опер. — С веревки взять опечатки проблематично. Могут остаться потово-жировые следы. И кстати, рекомендую вам протереть бокалы и тарелки, к которым вы притрагивались. Так, на всякий случай.
— Никто ничего лишнего проверять не будет, слово, даю, — пообещал Вартан Оганесович.
Но мы с Ашотом, молча, забрали с плеча официанта полотенце и протерли приборы.
В дверях появился представительный седой мужчина в черном костюме и галстуке-бабочке.
— Товарищи, вы можете идти, всего доброго, — благосклонно кивнул нам замминистра и повернулся к новому гостю. — Никол, мне срочно нужно позвонить. Здесь останется Каринэ и твой официант. Поставь людей у входа. До приезда милиции сюда никто не должен зайти. Всё понял?
— Будет исполнено Вартан Оганесович, — с достоинством кивнул директор.
Ашот подхватил сумку и пошел к двери, за ним потянулись Гурам с Вазгеном, потом ребята. Я покидал веранду последним.
— Михаил, подождите, — взволнованная хрипотца в низком голосе мадам, заставила меня притормозить. Сзади зацокали каблучки.
Каринэ подошла, нежно коснулась губами, задев меня грудью, и прошептала:
— Спасибо, что заступился.
— Пожалуйста, — сухо буркнул я.
Осторожно скосил глаза на замминистра. Вартан Оганесович наблюдал за нами с невозмутимым лицом.
Развернулся, собираясь пойти вслед за ребятами.
— Подожди.
Женщина достала из сумочки салфетку, и аккуратно стерла со щеки алые разводы помады.
— Всё. Вот теперь можешь идти.
— Пока, — выдохнул я.
И только когда открывал дверь, меня догнал бархатный низкий голос, заставив вздрогнуть:
— До скорой встречи.
«Млять, вот это попадалово», — мысленно выругался я.
Мадам меня сильно возбуждала. До стиснутых от страсти зубов, и безумного желания, заставляющего трястись в сладкой лихорадке предвкушения всё тело. Но я привык держать свои эмоции под контролем. Во всяком случае, тогда, когда это может повредить делу. Трахнуть любовницу замминистра, получить влиятельного врага и поставить крест на будущем деловом партнерстве мне не улыбалось. Черт его знает, как Вартан Оганесович воспримет повышенное внимание своей пассии к почти незнакомому парню. Лучше не рисковать. Да и бурно развивающийся роман с Евой желанию «погулять на стороне» не способствовал. Но гормонам не прикажешь, я до зубовного скрежета хочу трахнуть эту сочную восточную женщину. Ладно, как-нибудь это переживу. Не в первой…
Наши машины на выходе из кафе, уже урчали моторами.
— Решил, пусть Олег и Вова в тачках останутся, вход контролируют, мало ли что, и движки прогреют, чтобы в любой момент рванули с места. Иной раз секунды всё решают. А мы вместе с братьями вас подстрахуем и, если что, бандитов успокоим, — торопливо начал отчитываться Сергей. — Задержались только немного. Когда они зашли в зал, мы с Денисом сначала не поняли, что к вам. Только потом увидели, что эта шобла вверх на веранду пошла. Рванули к машинам, подняли наших и быстро договорились, что делать. Стрелять решили в крайнем случае, Вазген сказал, голыми руками порвёт эту компашку. Он и ворвался первым. Гурам страховал его со «стечкиным» на всякий случай. Ну и мы с Денисом были на подхвате. По-моему, всё нормально вышло.
— Нормально. Все правильно сделали, — одобрил я, дружески хлопнул опера по плечу, и рывком открыл заднюю дверь «пятерки». — А теперь поехали. Нечего нам тут задерживаться. Сейчас менты сюда примчатся. Пусть Вартан сам с ними разбирается.
Следующий день я отдыхал. До отвала наелся лепешек, жареного мяса, разнообразных салатиков и супов, которыми меня щедро потчевала гостеприимная хозяйка. Сходил на речку с Вовой, Денисом и Олегом в сопровождении Вазгена, пока Ашот, Сергей и Гурам отвозили на «рафике» товар к Нарику Акоповичу в Ереван. Когда мы неторопливо шли обратно, наслаждаясь солнечной погодой, цветущей зеленью и свежим горным воздухом, борец притормозил, увидев плотного крепкого мужчину с волевым открытым лицом. Уважительно пожал ему руку, перекинулся несколькими словами на армянском. Наша компания остановилась в отдалении, ожидая, когда Вазген закончит разговор. Неожиданно лицо мужчины показалось мне смутно знакомым. Я внимательно разглядывал незнакомца, пытаясь, вспомнить, кто это такой. Озарение было подобно молнии. Это же Шаварш Карапетян! Семикратный чемпион СССР по подводному плаванию, заслуженный мастер спорта. Но известен он не своими спортивными достижениями.
В январе семьдесят четвертого Карапетян локтем разбил стеклянную кабину водителя, схватил руль и не дал автобусу рухнуть в пропасть. Около тридцати пассажиров остались живы.
В семьдесят шестом вытащил сорок шесть человек из троллейбуса, упавшего в Ереванское водохранилище. Двадцать из них удалось вернуть к жизни. За спасение людей подводный пловец заплатил своим здоровьем и дальнейшей спортивной карьерой. Все его тело было изрезано осколками выбитого стекла, а после тяжелого воспаления легких, в сосудах образовались спайки, мешающие нормально дышать.
В восемьдесят пятом, когда загорелся Ереванский спортивно-концертный комплекс, вместе с пожарными вытаскивал людей из огня, получив травмы и многочисленные ожоги…
— Сейчас вернусь, а вы пока постойте тут, — попросил я.
— Как скажешь, Миха, — улыбнулся Сергей. Денис просто кивнул, подтверждая слова товарища.
Я двинулся к Шаваршу и Вазгену, остановился рядом, терпеливо дожидаясь, пока на меня обратят внимание.
— Ты что-то хотел, Миш? — повернулся ко мне борцуха.
— Да, — кивнул я. — Сказать пару слов твоему приятелю.
— Знаешь Шаварша? — улыбнулся Вазген.
Я кивнул.
— Говори.
— Я читал статью о вас. Не хочется быть пафосным, но огромное вам спасибо за спасенные жизни людей. Вы совершили подвиг. Очень рад, что лично могу пожать вам руку и выразить своё уважение.
Я протянул ладонь.
— Перестаньте, — поморщился Карапетян. — Любой нормальный человек, поступил бы так же.
Не любой, — возразил я, пожимая крепкую ладонь спортсмена. — Далеко не каждый способен рискнуть жизнью и здоровьем ради других незнакомых людей. Тем более нырнуть на огромную глубину, разбить стекло троллейбуса и вытащить сорок шесть человек.
— А как иначе? — вздохнул бывший подводный спортсмен. — Знаете, я бы себе не простил, если бы вот так стоял и ничего не предпринял, когда гибли люди. Страшно жить с осознанием, что мог, но не сделал. Тогда вода была мутная, глубина большая, я страшно устал и последние нырки делал как в полусне. И вытащил вместо человека подушку от сиденья троллейбуса. Цена моей ошибки — человеческая жизнь. И эта проклятая подушка мне до сих пор снится.
Лицо Шаварша осунулось, заострилось, челюсти окаменели, взгляд остекленел, устремившись куда-то вдаль. Он снова мысленно вернулся туда, шестнадцатого сентября семьдесят шестого. Когда порезы кровоточили, горло душили продолжительные спазмы от нехватки воздуха, а желание, как можно скорее вынырнуть из серой туманной глубины, посылало мозгу панические сигналы. А он снова и снова, надрываясь, найдя неожиданные резервы сил в своем измученном теле, тянул на поверхность очередного человека, стремясь спасти ещё одну жизнь. И когда, захлебываясь, из последних сил, надрывая жилы, вытащил к лодке, где сидел брат, увидел, что это была подушка. Осознание своей оплошности до сих пор отравляло Шаваршу жизнь.
— Вы ни в чем не виноваты, — убежденно сказал я. — Сделали всё, что могли и даже сверх этого. А то, что казните себя, это абсолютно нормально. Любой неравнодушный человек, у которого есть совесть и честь, будет винить себя в смерти других, даже если выложился полностью, чтобы спасти людей. А была бы на вашем месте какая-нибудь сволочь, она бы и в воду ни за что не полезла, и спала бы после этого абсолютно спокойно. Точно вам говорю.
— Спасибо, за поддержку, — лицо семикратного чемпиона СССР посветлело. — Но, всё на самом деле проще и сложнее одновременно. Каждый расплачивается за свои ошибки. Я — тоже. И это абсолютно правильно.
— Все равно, — упорно заявил я. — Я очень рад, что встретил вас и пожал руку. Ещё раз спасибо и всего доброго.
— Всего доброго, — благожелательно кивнул Карапетян.
— И кто это? — тихо поинтересовался Сергей, слышавший часть разговора.
— Настоящий человек. С большой буквы. Таких уже не делают, — так же негромко ответил я. — Потом расскажу, если интересно. Или у Вазгена спроси. Он тебе во всех подробностях пояснит за Шаварша…
Под вечер мы с Ашотом поехали к почтамту, звонить Тенгизу. У родителей Вазгена и Гурама телефон был, но подставлять хороших людей я не захотел. Возможно, перестраховался, но номер вора могли прослушивать КГБ или менты. Не факт, но лучше не рисковать.
Народу в главном почтовом отделении Кировакана было мало. Ашот сразу же договорился с телефонисткой, залез в кабинку и закрыл за собой дверь. Номер ему перед поездкой дал дед, предупредив, чтобы не думал светить его посторонним. Товарищ минуты две потрепался по телефону и с радостной физиономией, положил трубку и буквально выпрыгнул из кабинки.
— Всё, договорился. Трубку сразу Абреку дали, да. Сказал, шеф будет рад нас видеть. Говорит, сам приедет нас встречать и отвезет к Абхазу. У вора дом недалеко от Пицунды в сосновой роще. Сами искать будем долго, поэтому Абрек встретит нас в городе. Если мы выедем в шесть утра, то в три дня должны быть уже в Пицунде. Для верности нас будут ждать в четыре, на набережной, у скульптуры «Ныряльщики». Её там каждый знает, найти не составит труда, — отчитался Ашот.
И сразу же спросил:
— Мы все вместе поедем или отпустим парней домой?
— Слишком много людей тащить с собой не правильно, — задумчиво протянул я — Тенгиз с твоим дедом дружит. Но если такой кодлой попрёмся к нему, может насторожиться. У него, думаю, своих проблем и врагов хватает. Даже в близком окружении иной раз появляются крысы, как тот же Лысый. А тут такая команда крепких парней к нему на дачу на двух машинах пожаловала. Причем ждёт он тебя и меня, может быть с небольшим сопровождением. Но точно, не десяток бойцов. Любой бы упал на стрём, или, по крайней мере, принял бы меры предосторожности. А нам лишняя напряженность не нужна. Поэтому, думаю, переться к нему всей компанией не стоит. Возьмем с собой Гурама и Олега, поедем на «пятерке». Этого будет достаточно. А Сергей с остальными ребятами пусть пока поживут у родителей Вазгена. Отдохнут немного, и относительно недалеко от Пицунды будут на всякий случай. Если что-то нехорошее случится, а этого тоже нельзя исключать, то Серега знает, где нас искать и кому счёт предъявлять.
— Ничего с нами не случится, — с жаром возразил Ашот. — Тенгиз старый друг деда. Он нас никогда пальцем не тронет, да.
— Всегда верь в лучшее, но готовься к худшему, — горько усмехнулся я. — Закон жизни. И потом, я же не говорил, что обязательно он тронет. Вспомни Лысого. В окружении Абхаза могут быть конфликты. А ещё у него, уверен, есть влиятельные враги, которым завалить пару-тройку людей, что сигарету выкурить. Например, чтобы поссорить Абхаза с твоим дедом или кем-то ещё. Или скажешь, что если с тобой что-то случиться, Левон Суренович мстить не будет?
— Будет, конечно, да — со вздохом признал Ашот. — Я у него любимый внук. Дед с раннего детства постоянно со мною нянчился, больше чем с отцом.
— Вот видишь, — я назидательно поднял палец. — А вообще, пусть ребята отдохнут у Вазгена пока. Сил наберутся, в речке покупаются, нам все равно через неделю деньги у Каринэ забирать.
— Согласен, — кивнул товарищ. — Так и сделаем.
Рано утром, мы попрощались с гостеприимными хозяевами, получили от Мануш Хачатуровны — мамы Гурама, огромный пакет. Она поднялась ещё раньше нас, чтобы напечь пирожков с мясом и лепешек, поджарить на вертеле курицу, достать из подвала небольшой «дорожный» круг козьего сыра и вручить сыну огромный термос с ароматным, горячим чаем.
Ровно в шесть утра после напутственных слов Давида Вартановича, ворота дома распахнулись, и наша «пятерка», поднимая клубы пыли, выехала на дорогу. Восемь с лишним часов пути пролетели как одно мгновение. Я успел немного подремать в машине, потом перекусить вместе с ребятами хозяйкиными дарами. Мы съехали на обочину, стали у вершины холма. Расстелили жирную, всю в пятнах бумагу прямо на капоте машины. Ели вкуснейшие свежие пирожки с мясом, с аппетитом поглощали белое мясо, хрустели куриными крылышками, отщипывали ломти белого ноздреватого сыра и запивали немного остывшим, но по-прежнему пахучим и крепким чаем с пряностями и травами. Одновременно любовались живописной зеленой панорамой в ореоле золотистого солнечного света.
Затем поездка продолжилась. Я с интересом рассматривал проносящиеся мимо пейзажи. Величественные горы, чередовались с зелеными равнинами и быстрыми реками, а сосны и березы с елями и пихтами. В окне машины мелькали грузинские города с причудливой восточной архитектурой и современными «советскими» многоэтажками. В селах совсем неказистые маленькие, кое-как побеленные домишки соседствовали с большими особняками из кирпича и дерева, раскинувшимися во все стороны огромными верандами и хозяйственными пристройками. Где-то в окрестностях Зугриди, уже привычные виды сменились береговой полосой с проносящимися в небе чайками и бесконечной гладью Черного моря…
В Пицунду мы прибыли за сорок минут до встречи. Быстро перекусили в первом попавшемся кафе, бутербродами с колбасой. Запили их томатным соком и поехали искать скульптуру «Ныряльщики». По словам Ашота она располагалась рядом с центральным пляжем города. Смешливые девчонки-школьницы подсказали дорогу, и через десять минут, без пяти четыре, оставив друзей в машине, мы подходили к аркам с дельфинами и летящими вниз головами вперед, абсолютно обнаженными мужчиной и женщиной.
— Интересное решение, — хмыкнул я, обозревая монумент. — И как наши ханжи обнаженку пропустили? Это ведь, по их мнению, сплошной разврат, присущий загнивающему Западу, а не высокоморальным строителям коммунизма. У нашей молодежи ведь секса нет. Они не женятся, а создают прочные семейные ячейки, не шпилятся, а творчески работают над увеличением поголовья подрастающего поколения во благо Родины.
— Вот поэтому памятник в шестьдесят девятом долго не открывали, да, — хихикнул Ашот. — Говорят, сочли сильно распутным, не отвечающим образу советских людей.
— А ты откуда это знаешь? — я с подозрением посмотрел на товарища. — Отдыхал здесь?
— Ага, — кивнул Ашот. — Ещё в семидесятых, когда пионером был. Вместе с родителями.
— Понятно, — я увидел знакомую фигуру в черном, и развернулся к ней. — А вот и Абрек.
— Здравствуйте дорогие, — подходящий кавказец изобразил радушную улыбку, больше похожую на кровожадный оскал. Такие разбойничьи рожи, заросшие до скул курчавой черной бородищей, всегда смотрятся устрашающе. Даже когда пытаются выразить добродушие и дружелюбие.
Абрек, сияя белоснежными зубами, широко раскинул руки, но обниматься с нами не стал и ограничился рукопожатиями. Черная футболка «Пума» с короткими рукавами, подчеркивала рельефные сухие бицепсы, перевитые толстыми венозными жилами, и красиво облегала подкачанную плечистую фигуру. Такого же цвета джинсы и легкие угольные с темно-серым отливом туфли гармонично завершали облик гангстера. Он смотрелся, как кавказский бандит из девяностых, каким-то невероятным образом перенесенный в теплые, ламповые восьмидесятые. Можно сказать, опередил своё время.
— Гиде ваша машина? — спросил кавказец.
— Тут недалеко стоит, — Ашот указал взглядом на примостившуюся у бордюра «пятерку».
— Харашо, — осклабился бандит. — Тенгиз вас недавно вспоминал, да. Особенно Мышу. Поговорить хотел. А тут вы сами приехалы. Хорошый звэр сам на ловца бэжит. Так у вас говориат, да? Садитэсь в машину, я сейчас подскачу, буду показывать дорогу. Абхаз вас ждёт. С нэтэрпением.