Из передней машины выскочили двое вооружённых людей и направились к Жигулям. Сергей оглянулся назад: из джипа, нехотя вылез молодой парень, достал из-за спины коротенький спецназовский автомат на кожаном ремне, и взял омоновцев на мушку.
Уткин и Манохин вышли из машины: Манохин открыл капот автомобиля и сделал вид, что проверяет уровень масла. Уткин поджидал парней, стоя у переднего правого колеса.
Сергей машинально достал из разгрузки две гранаты, вытащил из них кольца и приготовился к дальнейшему развитию событий.
— Если Уткина валят, одну гранату в них, другую под себя, — вихрем пронеслось у него в голове.
Но через пару минут подошедшие уже весело улыбались, разговаривая с Уткиным и, спрятав оружие. Сергей оглянулся: парень, стоявший сзади, хлопнув дверью, забрался в джип и сдавал назад.
Манохин сел в машину и выдохнул: «Я уж думал — абзац нам Серёга, только командир не растерялся. Парни из чеченского батальона Восток оказались. Молодец — Уткин — сразу им то да сё, да мы ваши соседи».
Подполковник сел на пассажирское сиденье и тоже выдохнул. Помахав на прощанье парням, он резко кинул: «Трогай, — повернувшись к Сергею, продолжал, — нучё, Семёнов, растерялся? Эх ты!»
И тогда Сергей поднял свои руки вверх, показывая гранаты.
— Алексеич, надо бы мне помочь, колечки назад вставить!
Когда все вопросы были улажены, Уткин хлопнул Сергея по плечу и сказал: «Беру свои слова назад. В следующий раз с тобой в разведку без проблем!» Володя Манохин счастливо рассмеялся.
На следующий день к Сергею подошёл прапорщик Вадим Белкин.
— Товарищ капитан, там ваш подчинённый лыка не вяжет!
— Это который?
— А зайдите на кухню, сами увидите. Я братву не сдаю! — и Белкин расхохотался сам своей же шутке.
Вообще Вадим всё время блистал своим остроумием. Он учился заочно в школе милиции. А так, как вечно находился в служебных командировках — его контрольные работы в институт носила старушка — мать. Вадим сам рассказывал ребятам, как в очередной раз преподаватель, увидев её в холле, подошёл и, пожав смущённой женщине руку, улыбаясь во весь рот, сказал: «Поздравляю Вас, вы переведены на третий курс». Сам Вадим, рассказывая, хохотал так, что тряслись стены.
Ну, а сегодня Сергей, зайдя в варочный цех, увидел такую картину: молодой сержантик Савченко, которому нынче выходило поварить по графику, мирно спал в углу на мешках с картошкой. Свои маленькие ручки Савченко положил под голову и, посапывая, улыбался во сне. От него, действительно, исходил запах спиртного. На огне, тем временем, в большом котле кипела бурда, неопределённого цвета, которая по логике вещей должна была называться супом на первое. Сергей взял большое деревянное весло, которым мешали трапезу и опустил в котёл. Грым-грым-грым.
— Не понял, — подумал Сергей и, не веря своим ушам, помешал снова.
Грым-грым-грым, — ответила ему кастрюля.
Сергей зачерпнул со дна и увидел нераскрытую банку тушёнки, которых насчитал ровно шесть. Столько, сколько положено добросовестному повару для приготовления супа на обед.
Сергей был страшен в гневе, поэтому сразу же деревянное весло опустилось на спину мирно спящего Савченко.
Больше он никогда не заступал в наряд по кухне. Но, замерзая ночью на посту, вспоминал тёплую печку и никак не мог забыть своих тактильных ощущений, а посему тёр спину, по которой гуляло деревянное тяжёлое весло.
В этой командировке Сергей часто общался с уже не молодым чеченцем, которого звали Ислам. Кто и когда первым познакомился с Исламом, уже никто не помнил, его передавали по смене друг-другу, говоря: «этому человеку можно верить!». И все ему верили. Ислам мог работать сварным и плотником, мог дать омоновцам напрокат свой автомобиль, а мог привезти на заказ продуктов или недостающую запчасть для машины. Жил он неподалёку от блок-поста в своём достаточно большом доме и появлялся всегда неожиданно или по просьбе — для этого надо было остановить первую же машину на КПП и попросить, чтобы позвали Ислама. Через 15 минут Ислам заходил на ПВД. Когда Ислам возникал без приглашения, он всегда приносил новости. Например: он мог сказать — Завтра в Ханкалу не выезжайте! — или — На Моздок не ходите по этой дороге! Его слушали. Был он чёрен, сухопар, ростом невелик, но чувствовалась в нём какая-то внутренняя сила, стержень в нём был стальной. Спиртного Ислам не пил, но курить любил. Частенько Сергей и Ислам сиживали вместе и, покуривая, разговаривали на разнообразные темы, иногда спорили. Ислам знал много, но был не особо словоохотлив.
— Знаешь, Серёжа? — говорил Ислам, — я вам помогаю не потому, что хочу поиметь какую-то выгоду и не потому, что шпионю за вами. Просто я понял многое: только вместе с Россией Чечне по пути. По крайней мере, пока. В первую войну все воевали. И я воевал. Я даже был полевым командиром. А что ты думаешь? Вся наша республика несколько столетий воюет, все горы пропитаны духом противостояния. А названия? Знаешь, как на русский переводятся названия Урус-Мартан и Ачхой-Мартан? Русским-смерть и неверным-смерть! Это даже не по-чеченски, это на древнем наречии одного из тюркских языков. Поэтому, Серёжа, чеченцев надо либо очень сильно любить, либо уничтожить всех до одного.
Любовью это чувство назвать нельзя, но Сергей внутренне испытывал очень большое уважение к чеченскому народу в целом. То ли тут имел место пресловутый «стокгольмский синдром», то ли за время многолетних командировок Сергей очень привык к местным жителям. Тем не менее, он считал чеченцев своими соотечественниками, а к Чечне относился с большой симпатией и теплотой. Кстати многие его сослуживцы, как и Сергей, не видели в чеченцах — врагов. Они считали, что приехали на помощь к чеченскому народу-труженику, очищать вайнахскую землю от международного терроризма. А самоучитель чеченского языка Зулай Хамидовой пользовался в отряде большим спросом.
В те годы в республике выходили листовки вайнахского общества «Правдивое слово», в которых разъяснялось, кто есть, кто в Чечне, говорилось там и о биографиях полевых командиров, и о том кто финансирует их деятельность. Эпиграфом к газете служила старинная горская поговорка: «Да не станет хлеб сладким».
Колонна остановилась около Мобильного отряда. Омоновцы по очереди спрыгивали на землю. С соседних машин сгружали отрядный скарб и личные вещи. Все смеялись, а вокруг царило весёлое возбуждение.
— А вот теперь, военный, дай-ка я тебя расцелую — Игорь Воеводин загоробастал водителя Сашку и теребил его, — молодец! Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я. Здорово довёз.
Сашка смущённо улыбался. Он уже забыл все непонятки, которые случились в дороге и только, нахмурившись, стучал ногою по баллонам — назавтра ему предстоял обратный рейс.
Сапёры называли Старопромысловское шоссе в одноимённом районе и улицу Тухачевского в Ленинском районе города Грозный не иначе, как — Первая Большая фугасная и Вторая Большая фугасная — уж больно много подрывов случалось там ежедневно.
Ребята, сменившие в этот раз смену Уткина ровно через месяц, попали под молотки. На УАЗике они возвращались из военной комендатуры. Примерно в двух километрах от блок-поста на Старопромысловском шоссе машина была подорвана на фугасе. Несколько человек получили тяжёлые осколочные ранения. Здесь во всей красе проявил себя отрядный врач капитан Василий Волобуев. С пробитой гортанью, истекая кровью, он оказал первую медицинскую помощь всем нуждающимся в ней. Он спас жизнь ребятам. Сам же на следующий день впал в кому, из которой не вышел, и через полтора года умер от ран уже в родном Липецке.
Майор Михаил Безденежный, которому осколок попал в теменную часть, остался жив чудом. Уже в военном госпитале Ростова-на-Дону хирург, разводя руками, сказал:
— Ничего не понимаю, ранение у него смертельное. Я сделал всё, что мог. Сколько он проживёт, сказать не берусь.
Михаил, отлежав в госпитале, уволился на пенсию по инвалидности. Жив он до сих пор.
Капитану Игорю Крымскому осколок перебил сонные артерии. Когда встал вопрос о получении страховой суммы за причинённый ущерб здоровью, медики военно-врачебной комиссии не знали, что делать. В перечне травм и увечий это ранение числилось, как смертельное. После того, как Игорь начал собирать документы для подачи искового заявления в суд — вопрос был улажен. Деньги он получил.
Поражало Сергея и отношение высоких милицейских чиновников к омоновцам. Витька Нежданов, как кадровик, контролировавший вопросы написания и отправки наградных листов в министерство, негодовал. На аттестационной комиссии в УВД, когда зачитывались эпизоды, за которые молодого сержанта представляли к правительственной награде, один из полковников — начальников отдела, сказал:
— Сколько он в милиции служит? Четыре года? Молод ещё! Не заслужил! У меня даже нет такой награды!
— А вы бы хоть разок съездили туда, товарищ полковник! Может и у вас была бы! — сказал ему Нежданов.
И только вмешательство полковника Атаманова — командира отряда, погасило пожар. А то не миновать скандала. Но врага в управлении Виктор себе нажил.
В тот год исполнилось десять лет со дня образования Смоленского ОМОНа. Смоляне много раз стояли в Чеченской республике с липчанами. Дружба была очень крепкой — водой не разольёшь. По приглашению коллег в Смоленск из Липецка была направлена делегация во главе с начальником штаба подполковником Александром Овчинниковым. Сергей был в числе приглашённых.
Вид смоленских омоновцев поразил Сергея до глубины души: у каждого смоленского парня на груди был иконостас. Ни одного офицера без ордена Мужества Сергей не увидел, у некоторых было даже по два. Сергей и Овчинников смущённо переглядывались, у Сергея, прошедшего шесть командировок, на груди могучей одна медаль висела кучей, у Овчинникова — две.
— Да, — подумал Сергей, — чтобы в Липецке подписали наградной на орден Мужества, надо, как минимум погибнуть.
Праздновали с помпой и грандиознейшим банкетом в конце. На этом мероприятии Сергей познакомился с легендой смоленского ОМОНа — майором Саней Проскуряковым. Саня был сапёром в отряде, потом заместителем командира. На его груди награды не помещались, хотя и висели в четыре ряда.
В середине девяностых по Смоленску поползли слухи, что в городе орудует неформальная организация «Белая стрела», которая контролируется спецслужбами и занимается тем, что очищает город от криминалитета. Причём делает это весьма оригинальным способом: попросту ведёт точечный отстрел авторитетов. Когда закрутилось следствие по этому делу, неожиданно для всех, Проскуряков был арестован, как непосредственный руководитель организации.
Восемь месяцев мужественный офицер просидел в следственной тюрьме, а когда дело рассыпалось, как карточный домик, Проскуряков вышел из тюрьмы и был восстановлен в должности, ему, как ни в чём не бывало, выплатили зарплату за восемь месяцев, сделав вид, что ничего не случилось.
Саня, криво усмехаясь и стиснув зубы, продолжал работать в органах, предавших его, и только братья-омоновцы не забывали его всё это время и, как могли, помогали ему.
В последствии Сергей встречался с Саней ещё два раза: один раз в Грозном, второй раз смолянин приезжал в гости в Липецк к — своим боевым товарищам.
В одну из звёздных грозненских ночей Сергей дежурил у радиостанции. В трёх километрах от липецкого блок-поста стоял нижегородский отряд.
— «Ракита» ответь «Бархану», — ожила рация.
— На приёме, — ответил Сергей.