— Спасибо, Ваня, только насчёт не из пугливых, это ты мне льстишь.
— Ничего! В первый раз не у каждого выйдет как у тебя. Я, брат, знаешь сколько на такое насмотрелся? А то, что стрелял из-за укрытия — это правильно. Мы дома живые нужны. Это только в кино про всяких там Рембо, он гвоздит, стоя в полный рост. И в него, почему-то никто не попадает. В жизни и на войне, братан, всё по — другому.
Иван и Сергей спустились в полуразрушенный блиндаж. В углу на раскладушке лежал Шамаев, над ним склонились бойцы. Лопатин перевязывал лейтенанта, Ивакин поддерживал голову. Шамаев глухо стонал, на его перебинтованном плече проступали пятна алой крови. Лопатин поднял на вошедших мутный взгляд.
— Ну что там?
— Не бздеть, пацаны, в этом бою мы опять победили! Нет у них методов против Кости Сапрыкина! — Татаринов подошёл к раненому, пощупал пульс, посмотрел зрачки.
— Ничего, жить будет, — ответил он на немой вопрос Лопатина, — «промедол» кололи?
— Два шприц-тюбика. Не много? — подал голос Ивакин.
— В самый раз. Молодцы, ребята. Значит так: берёте раненого и транспортируете его на «базу». Командиру доложить всё как было. Вопросы?
— Есть вопросы. Как доложить-то?
— Правильный вопрос, — улыбнувшись, ответил Татаринов, — только голова бойцу дана не только, чтобы берет носить. Боец должен отбить атаку и, главное, грамотно доложить по команде. А доложите так: в 19. 07 пост подвергся обстрелу из гранатомёта и стрелкового оружия. В результате обстрела был ранен младший лейтенант милиции Шамаев. Остальной личный состав бодр и готов нести службу в полном объёме. Понял, дружище?
— Понятно, — улыбнувшись одними глазами, сказал Лопатин. Ивакин в это время, сокрушённо качая головой и бурча что-то себе под нос, осторожно поднимая, взваливал себе на плечи Шамаева.
Секунда, и бойцы исчезли в темноте. Сергея пробирал озноб. Зубы стучали не то от холода, не то от пережитого страха.
— С боевым крещением тебя, Серёга, — обнимая его за плечи, молвил Иван Татаринов…
Кто-то громко под ухом Сергея сказал: Толстой-Юрт. Он открыл глаза. В кузове во весь рост стоял Андреев. Распорядившись, насчёт дисциплины и, выставив двух бойцов в боевое охранение колонны, он громко сказал: «Стоянка 15 минут, можно покурить и оправиться, — и уже тихонько Сергею, — Серый, ты посмотри тут. Я в кабину пересаживаюсь. Водитель дюже молодой, боюсь — чё-нибудь наворочает».
Сергей утвердительно кивнул головой, встал, разминая ноги и осматриваясь по сторонам. Толстой-Юрт село небольшое, как будто вымерло, только недалеко в поле паслись отары овец. Ничем Толстой-Юрт не был примечателен, разве вот только тем, что он являл собой родину Аслана Масхадова.
Молодой водитель, которого звали просто Сашка, выучившись на своих ошибках, мухой метался между машиной и колодцем. Не набрал воды он, разве что, в рот.
Сергей смотрел, как Игорь Воеводин продолжал издеваться над водителем Сашкой.
«А ты знаешь, — проникновенно говорил он Сашке, — что если ты чего-нибудь накосячишь, наш командир может дать команду тебя расстрелять?».
— Как расстрелять? — хлопая белёсыми ресницами, отвечал Сашка, — я же свой.
— Свой-то свой, да только мы с тобой на войне, дружище, прикажет — расстреляют. По законам военного времени. Только я тебя нипочём расстреливать не стану. Я к тебе привык.
— Да, я же здесь затем же, зачем и вы! — чуть не плача, умолял его Сашка.
— Я всё понимаю! — поймав водителя на крючок, и, улыбаясь одними глазами, продолжал Воеводин, — но у нас отряд милиции особого, понимаешь? Особого назначения. Мы тут знаешь, какие серьёзные задачи выполняли? А ты! Водила из мобильного отряда, да тут вашего брата знаешь сколько? Плюнь — и в водилу попадёшь. Одним больше, одним меньше. Какая разница? Никто даже не заметит. Спишут на боевые.
Ребята в кузове посмеивались, пряча улыбки в воротники, но тут раздалась спасительная для Сашки команда: По машинам! Водитель, выдохнув, кинулся в кабину и завёл движок.
Караван, подняв облако пыли, вновь отправился в путь.
Сергей вновь отвинтил крышечку и глотнул из фляжки. Нет, это невыносимо. Ощущение было таким, как будто выпил расплавленного сапожного клея.
— Товарищ капитан, глотни свеженькой. Только сейчас набрал, — Сергею протягивал баклажку с водой молоденький сержант Петька Кулёмин.
Сергей глотнул прохладной влаги и, как обычно, тут же его поры раскрылись и по лицу, по телу предательскими струйками потёк едкий солёный пот. Сергей благодарно кивнул Кулёмину, ещё раз вспомнив героя фильма «Белое солнце пустыни».
И опять отправился в путешествие по волнам своей памяти.
Колонна на трёх коробочках входит на окраины села Комсомольское. Впереди идёт танк. Танкист лихо поворачивает машину на колее, выбитой десятками единиц автотранспорта.
При въезде в село колонна притормаживает. Посередине улицы, на раскладном стульчике, в кипельно — чистом, как будто только что из магазина камуфляже, сидит человек. На плече его формы — шеврон: щит и меч и крупная надпись — ОМОН. Бронник, сфера, автомат и разгрузка аккуратно уложены рядом на землю. Парень внимательно читает свежий номер «СПИД-Инфо». То, что происходит вокруг, его, видимо, совсем не волнует.
Офигев от такой картины, командир липчан майор Сидельников, спрыгнув с БТРа, задаёт парню резонный вопрос: «Дружище, наши где?». Омоновец, не отрывая глаз от журнала, неопределённо жмёт плечами.
— А вообще здесь кто-нибудь есть? — продолжает удивляться Сидельников.
— Да не знаю я. Может, есть, а может, и нет! — парень очень недоволен, что его отвлекают от занимательной статьи.
— Зашибись, — только и сказал командир.
Колонна, фыркнув, уходит в сторону близлежащего села Шалажи. Комсомольское вторую неделю занято боевиками.
Отряд размещается в палатках, заботливо поставленных тыловиками на свежий снег. В первый же день внимание омоновцев привлекли люди в форме, бестолково шатающиеся вокруг лагеря. На вопросы они не отвечали, а только пугливо убегали. Командир уже хотел поднимать тревогу, когда к нему подошёл юный лейтенант и устало представился: «Командир взвода андроидов, лейтенант Лёха».
Солдаты — срочники из сапёрного взвода лейтенанта Лёхи будут всё время жить рядом с омоновцами. Командир Сидельников приказывает старшине подкармливать солдатиков.
Старшина, пожилой дядька, вздыхая, смотрел, как парнишки стучат ложками и в мгновение ока опустошают миски. У него тоже был взрослый сын, который служил в армии где-то в Приморье.
Наутро начиналась тяжёлая мужская работа — штурм Комсомольского. Под прикрытием бронетехники омоновцы отделениями по 6–8 человек отвоёвывали у бандитов улицу за улицей, околицу за околицей. Ночевали парни здесь же, в одном из занятых домов. Сферу под голову, спальник на пол — так незатейливо и спали. Очень удивляло ребят то, что каждый дом, каждая надворная постройка в селе были превращены в доты, дзоты и мини-крепости. Везде имелись подземные коммуникации, стены были обложены многочисленными мешками с песком. Короче готовились к осаде здесь задолго.
Ночью из занятой боевиками части села слышались воинственные вайнахские песни. Оттуда снайперы чалили рассеянных и бесшабашных. Солдатики, как оказалось, очень «безбашенный» народ частенько хулиганили: могли показать противнику голую задницу, а могли чего покруче. Снайперы, увидев такую картину, сначала роняли наземь СВД, а, поняв, что к чему, приходили в бешенство и начинали, громко ругаясь, стрелять куда попало, по любому движению. «Срочники», добившись своего и посмеиваясь, ложились спать. Новый день был похож на предыдущий, а тот, в свою очередь, на последующий. Как день Сурка.
Однажды к Сергею подошёл командир второго взвода старлей Генка Барыбин.
— Серёг, пойдём. Нас командир к себе кличет.
— Зачем, не знаешь?
Генка, неопределённо пожал плечами: «Чего гадать? Там узнаем».
— Сегодня ночью пришла шифротелеграмма из Мобильника, — начал командир, — поедете вдвоём. Сказали — прибыть для получения подарков к 23 февраля. Короче, к делу, поймаете вертушку и в Грозный.
— Ну, ты, Василич, скажешь, — возмутился Барыбин, — поймаете вертушку! Как будто это мотор поймать на Театральной площади.
— Не мне вас учить, вертолётчики от нас в километре стоят. Возьмёте у доктора спирту, сколько нужно и вперёд. Я вас больше не задерживаю, — отрезал Сидельников.
Доктор из медотдела УВД, прикомандированный к ОМОНу, попался очень нервный. Но, надо отдать ему должное, спирта у него было немеряно. Причём, где он его прятал — остаётся тайной, по сей день. Этот жидкий адаптоген военврач употреблял в одно лицо. Носил он очки в толстой роговой оправе и сизый нос на своей физиономии.
Однажды наш эскулап возвращался после очередного обильного возлияния, выбравшись из объятий Морфея, в свой номер-люкс. А надо вам заметить, что продукты отряда хранились здесь же в землянке. И так, как Айболит шёл походкой неуверенной, оступившись, влип таблом прямо в коробку со сливочным маслом. После чего помещение потряс первобытный вопль: «А-а-а, ослеп. Ничего не вижу. От водки ослеп. Помогите-е-е!». Сначала началась всеобщая суматоха, но когда разобрались в чём дело — разуверять его не стали. Пожалели, посочувствовали и, оставив врача один на один со своей бедой — легли спать. Причём кто хихикал, кто давился смехом, а кто откровенно ржал. Доктор, мгновенно протрезвев, наощупь добрался до печки и сел горевать. Вот тут-то к нему вернулось самообладание: от тепла масло растаяло. Он протёр очки и, бурча что-то себе под нос о человеческой неблагодарности и о скорой мести, упал на свою шконку, и потом долго обижался на ребят.