Я же злыдням-ворогам дам сметаны-творога с молоком заоблачных птиц.
И откроют вороги двери, что им дороги, а сверчок беду напоет,
И пойду непрошеный, позабывши прошлое, где осталось имя мое.
- Что это за песня? - спросил Яна Март, удивленно прислушиваясь. Друиды отдыхали, сидя у большой каменной арки, сложенной из массивных гранитных блоков, непонятным образом пригнанных друг к другу. Что удерживало их в верхней части - без балок, без креплений, - Ян так и не сумел разобраться, а спрашивать почему-то не хотелось. Книгочей изредка бросал рассеянные взоры на изогнутый серый скелет гигантского каменного ящера или змея - так выглядела арка в бледном, призрачном свете странного места, где они очутились. Совсем не было видно неба, над головой висело свинцовое марево, тихо колыхавшееся, как натянутое полотно мягких материй с посверкивающими серебряными нитями. Травник сидел с закрытыми глазами, то ли задумавшись, то ли просто отдыхая перед дорогой.
- Это не песня, - смущенно сказал Ян. - Скорее это слова к музыке, которой нет.
- А откуда ты их знаешь? - Глаза Збышека смотрели на Яна с выражением живейшего интереса.
- Это случилось само собой, - вздохнул Ян. - Года два назад, когда я еще воевал, я вышел за ворота города, который наши только что захватили. Герольды потом трубили, что город был освобожден от черных рыцарей, союзников проклятого Ордена, а мы взяли его штурмом, да и то с третьей попытки, после того, как лазутчики сожгли полгорода огненным зельем, которым, кстати, их снабжали алые и синие друиды. Я не знаю, правильно это было или нет, ведь если бы город не зажгли, погибло бы втрое, вдесятеро больше моих товарищей, простых крестьян, ремесленников, ткачей и сапожников разных. Идя по городу, я видел скрюченные тела сгоревших, превратившихся в головешки, в уголь таких же сапожников, портных, купцов. Их вина была только в том, что они предпочли нам других, а кто из них светлы, кто темны, теперь для них уже никакого значения не имело. Они просто лежали мертвые, и я шел мимо, а палисадники были обугленные, дома порушенные, развалившиеся крылечки. Помню, мне вдруг тошно стало от запаха гари, от смерти вездесущей, и я решил выйти на заставу, туда, где городские ворота прежде стояли, а теперь валялись, тараном сшиблены. Вышел, и впрямь полегчало, ветерок свежий от рощ обдувает, птицы меж деревьев перепархивают, жизнь, в общем. Ну, я пока там отдышивался, вот эти самые строчки мне словно кто в ухо нашептывал, да так крепко нашептал, видать, что остались они сидеть во мне, я их даже не записывал.
Они помолчали. Снегирь с Книгочеем о чем-то тихо беседовали, а Молчун внимательно их слушал, переводя взгляд с одного на другого. Травник, похоже, задремал. Збышек осторожно пощупал повязку на голове и тихо сказал:
- А я иногда пишу. Слова, мысли всякие. В основном короткие, фразы иногда хорошие попадаются, над ними потом интересно думать. У меня такая маленькая тетрадь есть, я ее с собой ношу.
- Ты мне как-нибудь ее покажешь? - спросил Коростель.
- Обязательно покажу, - пообещал Збышек и улыбнулся Яну.
- Пора, - сказал, вставая, Травник. Снегирь и Книгочей, заспорившие под конец беседы, разом встали, и каждый отрывисто что-то сказал другому, видимо, оставшись при своем мнении. Друиды надели походные мешки и запахнулись в плащи - становилось прохладно. Яну показалось, что небо над головой, этот низкий полог без туч и звезд, стало уходить вверх и подниматься над путем друидов. Земля же стала уходить вниз, и они скоро очутились на пологом холме, поросшем мелкой седой травой. Вдали просверкивало красноватое сияние, и отряд невольно ускорил шаг. Через несколько минут склон круто ушел вниз, и перед ними открылась удивительная картина, Ян никогда не видел прежде ничего подобного.
Впереди лежала широкая река, разлившаяся на несколько сливающихся друг с другом рукавов. Вода была залита мягким желтым закатным светом, а берега, заросшие ракитами и осокой, казались черными, сплошь скрытыми тенью. Вдали, над вечерней линией горизонта, в небе протянулись бледно-бирюзовые, розовые и оранжевые полосы, кое-где яркими кроваво-красными тонами небо рассветило заходящее солнце. Река разлилась в настоящее половодье, повсюду чернели островки и песчаные косы с зарослями ивняка; слабые сиреневые тени обозначали медленное течение воды, огибающей мели. Вода становилась красноватой ближе к западу, возможно, там темнели холмы или взгорья, поросшие сосной. Это был какой-то другой мир, и в него нельзя было войти просто так.
- Надо же, - сказал Травник. - Значит, верные были слухи, что ходили о Святом.
- Ты о реке? - осведомился Книгочей.
- Да, о нем, - ответил Симеон. - Вот тут, Ян, твои познания в дорожках и тропинках нам уже не пригодятся.
Коростель, до этого озадаченно оглядывавший окрестности речных берегов, буркнул в ответ что-то невразумительное.
- Не переживай, старина, - похлопал его по плечу Снегирь, - мы сами здесь впервые. Забодай меня комар, если я знаю, где мы сейчас находимся. Тут даже свет солнечный помягче.
- Впервые - не впервые, а кое-что об этих местах известно, - промолвил Травник.
- Вот и не тяни душу, выкладывай, - потребовал толстячок.
- Ты слышал что-нибудь о Старом Русле, Ян? - спросил Травник.
- Слышать-то слышать, - откликнулся Коростель, - да только все сказки какие-то или предания. Говорили, что раньше Святой был чуть ли не подземной рекой, и на его берегах селились совсем иные народы, чем на поверхности.
- Что за народы такие? Тролли что ли, а может, кобольды? - сердито спросил Снегирь, не очень любивший загадки и тайны.
- Ты еще гномов вспомни, Казимир! - укоризненно сказал Книгочей. - Ни те, ни другие, ни третьи реки не уважают и, уж во всяком случае, селиться на берегах не будут.
- А что, эти маленькие народцы действительно когда-то были? - недоверчиво спросил Ян. - Я слышал о них много поговорок и присказок, хотя никогда не видел ни одного сказочного человечка.
- Добавь к своим поговоркам еще одну, самую главную, если хочешь успешно общаться с друидами, да и с любыми другими Знающими, - посоветовал Книгочей. Никогда нет дыма без огня. Запомни, Ян: ничто нигде не говорят просто так, даже сорока на ветке, не говоря уже о сельских жителях. Но самое интересное - не то, о чем селяне говорят.
- А что же? - улыбнулся Коростель.
- Самое интересное - о чем они молчат! - поучительно изрек голосом Книгочея Снегирь, и Патрик укоризненно покачал головой. - Господин Книгочей больше всего на свете любит тишину, а послушать чье-нибудь молчание для него просто смысл жизни, отца родного продаст! - продолжал Казимир, шутовски потрясая толстым и коротким пальцем с аккуратно обрезанным, отполированным ногтем.
- Смыслом бытия для меня было бы твое молчаливое житие, господин Снегирь, - ответил на колкость Патрик. - Вот его бы я слушал днями и ночами, твое благородное молчание.
- Тишина здесь действительно особенная, - нарочито не в тон разговора вмешался Травник. - Даже течения внизу не слышно.
- Ладно, вы тут наслаждайтесь безмолвиями, а мы с Молчуном делом займемся, - заявил Снегирь и жестом подозвал к себе немого. Некоторое время он что-то нашептывал ему в ухо, после чего Молчун несколько раз кивнул, и они разошлись в разные стороны, согнувшись в три погибели и шаря глазами по земле. Ян удивился тому, как быстро Снегирь сумел что-то объяснить Молчуну, и вопросительно взглянул на Травника. Тот, однако, лишь молча пожал плечами.
- Эко нашего красногрудого-то скрючило! - усмехнулся Патрик. - Казимир! До Лисовина тебе все равно далеко. Я спущусь с холма, Симеон, а то эти два друга как хомут и подпруга, все затопчут.
Книгочей легко поднялся с камня, подсмыкнул штаны и быстрой, пружинистой походкой стал спускаться вниз. <Они не могут найти следов, но не говорят об этом при мне>, - понял Ян.
- Не переживай, Ян, - дружески молвил Збышек, словно угадав мысли Коростеля. - Ты нас очень здорово вел от Моста Прощаний. Если я правильно понял, где мы находимся, здесь обычное искусство проводника и даже следопыта принесет мало проку. Это Нижние Земли, верно, Симеон?
- Думаю, уже да, - подтвердил друид. Прищурившись, он смотрел на закатные полосы неба. Там вдали медленно летела темная птица, но на фоне незаходящего багрового солнца трудно было разглядеть цвет ее оперения.
- Что за земли? - Ян уже начал привыкать к загадкам, которые чуть ли не каждый день подбрасывала его дорога с друидами.
- Про них Травник лучше моего знает, его и спроси, - развел руками Збышек и стал наблюдать за двумя товарищами, которые все дальше расходились в поисках следов тех, кого они поклялись найти еще в Круге - поклялись самим себе и друг другу. Травник присел рядом с Яном и указал на заходящее солнце.
- Вот это солнце, Ян, заходит на горизонте. Вот это небо, оно раскинулось над нами. Пока все ясно, Ян?
Коростель согласно кивнул.
- Неясно здесь только одно, - друид невесело высвистел однообразный мотивчик, - неясно, откуда они тут.
- Кто? - не понял Ян.
- Да эти... солнце с небом, - усмехнулся Травник. - Понимаешь, дружище, мы, по всей видимости, сейчас еще под землей. Я немного знаю русло Святого, и на поверхности река сейчас совсем в другой стороне от нас, а вот, однако же...
Он указал на разлившееся внизу, отсвечивающее желтым половодье.
- А ты помнишь, Травник, Пилигрим давным-давно рассказывал про солнце бессонных? - задумчиво спросил Збышек. - Мы ему еще тогда не очень поверили.
- Пока не попали в Лес, - подтвердил Травник. - Очутившись в Лесу Времени, осознав себя там, можно поверить еще в добрую сотню невероятных вещей, которые не могут существовать, потому что на первый взгляд идут вразрез со здравым смыслом. Думаю, о солнце бессонных больше и лучше знает Патрик, верно ведь? Он обернулся к Книгочею, который уже вернулся и теперь был увлечен своей обязательной во время любого привала книгой.
Патрик открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут как из-под земли перед ними выросли Молчун со Снегирем. Немой широко улыбался, показывая большим пальцем за плечо, туда, откуда они только что вернулись. Снегирь тоже явно был доволен. Книгочей отвернулся и снова уткнулся в коричневый переплет, скрывающий только ему ведомые таинственные истины и божественные откровения.
- Мы их нашли, - оживленно начал Снегирь. - Иначе и быть не могло. Зорзы прошли здесь несколько часов назад.
- Сколько именно? - быстро спросил Травник, и в его голосе впервые за день прозвучало нескрываемое волнение.
- Не знаю, - пожал плечами Снегирь, - я же не Лисовин, чтобы читать землю, как волк. Думаю, человек семь или восемь...