Телефонный звонок нарушил ход совещания. Генеральный конструктор снял трубку. Звонили из Комитета по авиационной технике. Разговор, по-видимому, предстоял важный и продолжительный, поэтому Артем Иванович объявил перерыв. Люди выходили в приемную, дымили папиросами и то, что не успели еще высказать, горячо обсуждали сейчас.
Георгий тоже хотел было выйти немного размяться, но Генеральный указал ему глазами на стул: подожди, мол, освобожусь — поговорим.
Когда трубка легла на аппарат, Артем Иванович сделался вдруг очень серьезным.
— Изучил я, Георгий Константинович, результаты ваших последних полетов на высоту, и мне показалось, что машина еще далеко не исчерпала своих возможностей. Смотрите…
Генеральный конструктор раскрыл бювар, начертил на листе бумаги схему, набросал несколько цифр…
Конструктор и летчик-испытатель склонились над бумагой. Через несколько минут на ней уже трудно было найти первый график, на него легли еще несколько причудливых кривых.
— Мне кажется, — продолжал Артем Иванович, — что вот этот режим, — острие карандаша коснулось одной из линий, — больше соответствует возможностям самолета в свете того, что мы о нем знаем сейчас. Впрочем, разговор этот считайте предварительным. Сейчас будем продолжать совещание. А вы подумайте и доложите свои соображения.
Неделю спустя Мосолов пришел к Генеральному конструктору и немного торжественно сказал:
— Если использовать новый график, то можно побить и мировой рекорд высоты. Вот расчеты…
Артем Иванович взял протянутую ему летчиком толстую рабочую тетрадь, жестом пригласил его сесть и углубился в чтение записей, изредка делая на полях карандашные пометки. Потом сказал:
— Все в общем правильно. Заканчивайте программу с прицелом на такой полет. Желаю удачи!
Снова расчеты, прикидки, проверки в воздухе, иногда споры с друзьями — споры, конечно, деловые, которые помогали искать и находить ответы на самые сложные вопросы. Разработали график полета. На бумаге все выглядело крайне простым. Но на самом деле, чтобы воплотить замысел в жизнь, нужны были ювелирная точность, опыт и мастерство.
История авиации — это история борьбы за высоту, скорость, дальность и грузоподъемность. Из советских летчиков первым рекорд высоты установил Владимир Константинович Коккинаки. Потом в 1948 году англичанин Д. Кеннингхэм на реактивном самолете «Вампир» поднялся на 18 119 метров. В 1953 году его соотечественник В. Гибб на «Канберре» улучшил этот результат более чем на 1000 метров, а два года спустя на том же самолете Гибб достиг высоты 20 083 метра. В 1957 году М. Рендруп и В. Ширлей поднялись на 21 430 метров. Наконец, в мае 1958 года американец Г. Джонсон на реактивном истребителе «Локхид Р-104» достиг высоты 27 811 метров. Чуть больше года продержался этот результат в таблицах рекордов ФАИ. 14 июля 1959 года Владимир Ильюшин перешагнул американский рубеж. Ему удалось подняться на огромную высоту — 28 852 метра.
А затем американцы снова вырвались вперед в этом соревновании «верхолазов».
Испытывая новый самолет в воздухе, Мосолов уже сознательно готовил его и себя к штурму небывалой высоты. Предстояло взять тридцатикилометровый рубеж.
Теперь Георгий изучал «характер» машины с дальним прицелом, прислушивался, присматривался к нему, словно к живому организму, внутри которого проходили не километры проводов, а чувствительные нервы, передававшие стальной птице и настроение и желание летчика.
— Человек создал, он и летать научит, — любил повторять Георгий.
В пятый, десятый, пятнадцатый раз он поднимал самолет. От полета к полету машину все больше доводили, устраняли мелкие дефекты, кое-что добавляли, кое-что убирали. А летчик упорно загонял ее все выше и выше. И даже в первых испытательных полетах ему удавалось подниматься туда, где еще не был ни один летчик мира.
Домой возвращался поздно, усталый, но никогда не грустил, с его приходом квартира наполнялась шутками, смехом. Если сын еще не спал, они резвились на диване. Маленький Жорка трепал большого за волосы, забирался на плечи, донимал вопросами, рассказывал, как он с мамой ходил к врачу и не плакал, когда тот колол его длинной иголкой.
…Испытания проводились в любую погоду.
Пробив облачность, летчик вводил машину в крутой набор высоты. Оборот за оборотом стрелка высотомера отсчитывала тысячи метров: 10, 15, 17, 19, 20… Где-то далеко внизу, закрытая ватой облаков, оставалась земля. А на огромной высоте, в стратосфере, самолет окутывало темно-фиолетовое марево. За бортом — минус 60 градусов, разреженный воздух, почти нет кислорода, а Георгий превосходно чувствовал себя в наглухо, как говорят моряки, задраенной герметической кабине. Высотный костюм — своего рода скафандр, обычная одежда современного летчика — обеспечивал нормальные условия для работы, гарантировал надежную защиту организма от вредного воздействия больших глубин «пятого океана».
…Машина продолжала набирать высоту. Стрелка высотомера описала еще несколько оборотов. Самолет вышел на заданный эшелон. Георгий и его друзья не раз бывали тут. Это была громадная высота. Но она давно стала для них обжитой, привычной. Скоро он заберется еще выше.
Кто-то пошутил, что «сверхрезультаты» получают на рассвете. В общем-то чаще всего так оно и бывает. Высоту самолета замеряют с земли специальными приборами — кинотеодолитами. Чтобы они надежнее могли «схватить» самолет, испытания на высотность проводят, как правило, до восхода солнца. На небе яркой кометой проносится самолет, озаренный лучами еще не взошедшего для землян солнца.
Прошло шестнадцать дней после космического рейса Юрия Гагарина. 28 апреля Георгий проснулся, как всегда, рано. Долго ходил по комнате, то и дело поглядывая на постепенно светлеющий квадрат окна. Остановился около спящего Жорки, наклонился и тихонько, чтобы не разбудить, поцеловал сына.
— Спи, карапуз…
О чем думал в то утро Георгий? Тревожился ли, волновался ли? Об этом никто не знает. Сам он неохотно говорит о сокровенном. Но предположить можно. Конечно, думал о предстоящем полете, о том, что он увидит там, на пороге космоса, в который уже вступил советский человек. Покорится ли его самолету столь огромная высота?
Георгию вспомнилось, как Жорик спросил его однажды:
— Пап, а пап, ты быстро-быстро летаешь?
— Да, сынок, быстро.
— И высоко?
— Бывает, и высоко.
— А тебе не страшно, папа?
— Когда как. Бывает и страшно.
…Маленький Жорка чмокнул во сне губами и перевернулся на другой бок. Он ничего не знал. Он спал крепко и беззаботно, как спят на рассвете все дети мира.
Но не спала жена Георгия — Галина Петровна. Она уже заметила, что муж последнее время живет той двойственной жизнью, которая предшествует обычно какому-то важному событию в его работе. Та, что проходила у нее на глазах, дома, была по-прежнему проста, понятна, видна как на ладошке. Вторая же, связанная с полетами, с телефонными переговорами чуть ли не по часу, тревожила неизвестностью. Галина Петровна знала, что если Георгий так поглощен чем-то, то предстоит не рядовое событие, а что-то особенное, быть может, связанное с большим риском.
Когда друзья Георгия вечерами собирались у него и вели горячие споры, пересыпанные только им понятными терминами, Галина Петровна искала в этих словах опасность. Вот и сейчас, наблюдая за мужем, она подумала: «Неспроста он крутится около сына. Наверное, то, о чем думал и к чему так долго стремился, произойдет сегодня…» Сердце забилось часто-часто. Так и не научилась она за годы совместной жизни спокойно провожать мужа.
Она никогда не спрашивала, что и как. Не принято перед полетом задавать лишние вопросы. «Если можно — скажет сам. Если молчит — значит, так надо, так положено по законам его службы».
Галина Петровна налила мужу черный кофе и присела рядом за стол. Стараясь скрыть волнение, напомнила:
— Ты не забыл, что сегодня мы должны ехать на праздник в Киев?
Георгий крепко обнял жену за плечи.
— Выше нос, Галка, буду дома вовремя! Можешь заказывать билеты. А теперь бегу!
Последние приготовления. С инженерами-аэродинамиками уточнен (в который раз!) график полета. Все должно быть выдержано с абсолютной точностью. За самолетом будут следить локаторы, кинотеодолиты. Сотни людей будут ждать и надеяться на высокий результат испытания. Подвести нельзя.
В нарушение традиции Георгий стартовал вечером, когда метеорологические условия оказались наиболее подходящими для выполнения задания. Стрелки хронометра показывали 17 часов 12 минут московского времени. Знакомый уже самолет с коротким треугольным крылом и одним турбореактивным двигателем. Те же приборы, та же ручка управления. Изменился только наряд летчика. Сегодня он был одет в новый скафандр — почти копию скафандра космонавта. Сходство не случайное. Ведь и на той высоте, куда держал путь Мосолов, давление составляет всего лишь полпроцента от атмосферного.
Могучие реактивные силы легко оторвали самолет от бетонных плит взлетной полосы, и секунды спустя машина словно растаяла в чистом небе. Преодолен звуковой барьер. Скорость все растет. Самолет так и рвется вверх, но испытатель должен вывести его на базу. Когда самолет вошел в район, который контролировался кинотеодолитными станциями, земля скомандовала:
— Режим!
Теперь можно начинать.
«Здравствуй, бездонный „пятый океан“!»
Томительно потянулись секунды.
«Черт возьми, летит самолет или плывет?»
Ни то, ни другое. Скорее всего пронизывает пространство, таранит высоту.
— Я — Стрела! Высота — двадцать пять тысяч. Продолжаю набор.
Пока еще главное — тяга двигателя. Как бы чувствуя его силу, самолет поднимался все выше и выше. Глаза летчика впились в приборы. Стрелки высотомера замедляли бег по кругу. Но они еще жили, еще стремились к какому-то своему пределу. А самолет упорно пробивался вверх. Казалось, что он по бесконечной лестнице взбирается в небо. Ступенька, еще ступенька, еще…
Высотомер отсчитал 32 километра. Это рекорд американца Джо Джордана.
— Я — Стрела! Я — Стрела! Высота — тридцать четыре тысячи двести.
Снова пауза. Значит, самолет еще не достиг предела, еще борется с силой земного тяготения в своем баллистическом полете.
Да, самолет еще уносился к звездам, но каждая новая сотня метров уже давалась ему с большим трудом. Летчику — тоже. Ведь машина сейчас была неуправляемой. Законы аэродинамики потеряли свою силу, рули стали неэффективными, двигатель — бесполезным. Самолет летел по инерции.
«Баллистика!» — говорят ученые. Да, это она. Баллистика — это закон инерционного полета, по которому летят артиллерийские снаряды и космические ракеты. Но эта крылатая машина подчинялась еще и законам мужества, бесстрашия, упорства советского человека.
Там, на 34 тысячах метров, практически не было кислорода. Человек в тех условиях, не имея специальной защиты, прожил бы лишь секунду. Даже не секунду, а только доли ее! Но Мосолову об этом можно было не думать. О его безопасности позаботились те, кто остался на земле. Они ждали его, волновались и верили в победу.
…Самолет все набирал высоту. Небо быстро меняло окраску: голубое, синее, фиолетовое, черное…
Вспомнились стихи:
Сейчас были только черное небо и… тишина, безмолвие вселенной. Георгий вывел свой самолет на порог космоса!
Юрий Гагарин за 108 минут облетел Землю. Космонавт жил и работал в невесомости. Мосолов тоже. Машина скользила по изогнутой траектории, и все это время летчик находился в невесомости, хотя ему сейчас было не до анализа ощущений. Это придет потом, на земле, дома. А в эти долгие секунды вложил он без остатка всю свою волю и умение.
А машина была уже на излете, неумолимо приближалась к потолку. Скорость набора быстро падала. Стрелка высотомера ползла почти неуловимо, как минутная стрелка часов. Потом замерла. Все!
В самой верхней точке этой большой дуги, по которой самолет-снаряд совершил свой путь, он задержался на мгновение, плавно опустил свой нос и начал оседать вниз.
— Иду на посадку. Машина устойчива. На борту порядок!
Эти слова он передал оттуда, с кульминационной точки полета.
34 714 метров! Таким стал абсолютный мировой рекорд высоты.
Но у Мосолова не было времени думать, установлен ли новый рекорд, хотя он хорошо видел показания высотомера. Только потом, на земле, по показанию контрольных приборов было определено, что рекорд есть.
— Я знал, что вы добьетесь успеха. Для этого у вас было достаточно настойчивости, да и самолет вы знаете отлично, — сказал Мосолову Генеральный конструктор после полета.
— Спасибо за машину, — ответил летчик. — Это она. Я только управлял ею…
Георгию было приятно сознавать, что он справился с еще одним ответственным заданием.
Но еще больше он гордился успехами коллектива, в котором работал. Все вместе они и внесли вклад в прогресс авиации. Впервые в истории самолет достиг таких высот.
В тот же вечер светлая «Волга» мчалась по загородному шоссе. За рулем сидел человек в гражданском костюме, с Золотой Звездой Героя Советского Союза на левом лацкане пиджака. Этой высокой наградой страна еще год назад отметила мужество и героизм летчика, его работу, его заслуги перед авиацией.
Веселые глаза водителя следили за бежавшей навстречу дорогой. Он, улыбаясь, время от времени поглядывал на сидящего рядом парнишку, на Жорку. Тот, как всегда, задавал отцу вопросы:
— Пап, а пап, ты долго поднимался в космос?
— Дольше спускался, сынок.
— А тебе не страшно было в космосе, папа?
Галина Петровна гладит мягкой ладонью голову сына, тихо говорит:
— Не мешай папе, он сегодня очень устал.
— Вот и неправда, — звонко и весело говорит Георгий Константинович. — Я сегодня счастлив, а счастливые не только часов, но и усталости не замечают.