- Тележки, надеюсь, будут? Не придется, как в прошлый раз, выносить все на руках?
- Тележки будут, Лимон, обещаю. Я теперь беру тележки на rent вместе с truck. Лучше заплатите пару лишних долларов, чем надрываться.
Начинающий бизнесмэн-Шнеерзон выбрал самый анархический бизнес. Сотни объявлений грузоперевозочных компаний можно было увидеть в каждой ньюйоркской газете. Никто, слава богу, еще не додумался монополизировать этот бизнес, поэтому нашлось место и для Шнеерзона с его фантомной компанией "Flaying mover". Никакой компании не существовало, разумеется. Пораббтав некоторое время грузчиком у другого бизнесмена-дебютанта, экс-советского матроса, называющего себя Джоном, Шнеерзон решил открыть свой business. Не имея денег, чтобы подобно Джону купить truck, он стал брать trunk в rent всякий раз, когда объявлялись клиенты. Пока что его единственными клиентами были еврейские религиозные общины и бизнесы, связанные с общинами. Отправляясь на операцию, Шнеерзон никогда не забывал приколоть на редкий волосяной покров черепа черную тюбетейку. "Больше заплатят", утверждал он и, по-моему, был прав. К тому же Шнеерзон в тюбетейке выглядел благопристойнее, не таким кино-mass murderer, как без тюбетейки. Первое время он даже пытался заставить меня покрыть затылок такой же тюбетейкой, но я наотрез отказался. Сейчас меня самого удивляет моя тогдашняя принципиальная глупость. Может быть, я помешал Шнеерзону заработать дополнительные десять долларов?
Я понял, что они мне вредны. И свалил из русского гетто в другой отель, где жили одни черные. В черное гетто. Однако время от времени Лешка Шнеерзон по-прежнему брал меня на работу. Большей частью он подъезжал к моему новому месту жительства на Верхнем Бродвее на truck и звонил мне из холла по телефону. Однажды он попросил меня приехать к нему, что-то у него произошло с truck, судя по его объяснениям, получалось, что truck не может ехать в мою сторону, вниз по Бродвею. Во все другие стороны может, но не в мою. Он тоже жил на Бродвее, но выше - на 127 улице, в испанском Гарлеме.
Распахнутый настежь truck стоял, заехав колесами на тротуар, у самых дверей дома, обозначенного на моем клочке бумаги. Внутри truck возился, складывая одеяла и стягивая их ремнями, пыхтящий и сопящий громко Шнеерзон.
- Здорово, Лимон! - сказал он и поглядел на залитую солнцем 127-ю бедную улицу с отвращением. - Бляди черножопые, - выру-гался Шнеерзон и тяжело выпрыгнул из truck. - Ну, если я поймаю одного, пристрелю на самых законных основаниях. И хуй мне что сде-лают!
- Что случилось?
- Опять залезли в апартмент. Спиздили транзистор. Только что купил...
- На хуя ты поселился тут? Ты же говоришь, у тебя есть деньги. Снял бы квартиру в хорошем районе.
- Коплю money на truck. Хочу большую компанию. Чтоб самому не хуя не делать.
Я уже перевидал немало мечтателей подобного рода. Они все гото-вы были втройне вкалывать сегодня, чтобы ничего не делать в буду-щем. Пока что им приходилось лишь вкалывать втройне. Бездельное будущее никак не проклевывалось из крепкого яйца сегодня.
- Страдай молча, - посоветовал я.
- Циник ты, Лимон. Пойдем, заберем из апартмента тележки. - И, захлопнув двери truck, он ловко навесил на петли большой замок. Заметив мой взгляд, объяснил: ни хуя нельзя оставить на этой улице. Все стащат. Ты думаешь, я могу оставить здесь truck на ночь? Хуя! Ут-ром не будет ни колес, ни мотора.
Он жил на первом, то есть на французском rez-de-chaussee. Двери обиты проржавевшим железным листом. Когда он начал отпирать многочисленные замки, за дверью раздалось скуление.
- Это папочка, папа идет Леди... Спокойно...
- Бульдога завел, Леш?
-German shepherd, - он осклабился. - Три месяца девочке. Выра-стет, будет черножопых кусать.
- По-моему, у тебя тут в основном латиноамериканцы обитают?
- Все равно черножопые, Лимон... жопа-то черная.
В лица нам пахнуло собачьим дерьмом. Под ноги нам подкатилась рослая немецкая овчарка. Запрыгала на задних ногах, уперев передние в Лешку.
- Опять обосралась? - сказал он ласково. - Ты же только что на улице посрала, Леди... Что-то не то сожрала... Все жрет, - пожаловался он мне. Даже банку с машинным маслом прогрызла. И вылакала. Может, это от машинного масла она срет?
- Не знаю, - сказал я. - Сведи ее к ветеринару.
Apartment напоминал гараж. На полу и на потертых поверхностях многочисленных диванов и пуфов покоились маслянистые части внутренностей автомобиля. Происхождение потертых диванов и пуфов было мне понятно Шнеерзон свозил домой все, что выбрасы-вали его меняющие места жительства клиенты. Обилие же деталей ав-томобиля требовало разъяснения.
- Ты что, по совместительству теперь авто ремонтируешь? - Хагэ-гэ-гэ, нет, Лимон! - Он выхватил из хаоса на подоконннике половину Big Mac и впился в слоеную мякоть, сплющивая ее. Майонез стек с обреза губ на подбородок.
- Ко мне тут парень приходит мотор перебирать. Хороший мотор. От старого студебеккера. Помнишь студебеккеры в послевоенных фильмах. Мотору износа нет. Навеки сделано. - Он прожевал. - Поставлю мотор на truck. Старый кузов купить можно задешево. Главное - мотор... Пошли... Бери вон тележку у стены...
- А на хуя ты держишь их в apartment?
- Чтоб не спиздили, я же тебе объяснил.
Ясно стало, что, если он не мог притащить truck в apartment, oi счастлив был хранить в нем хотя бы четыре доски на подшипниках.
- Где у тебя туалет, Леша?
Он все еще жевал, посему показал головой. Туалет у него был в одном помещении вместе с ванной. В ванной, наполненной керосином лежала груда ржавого железа. Я догадался, что это была основная часть знаменитого мотора "Студебеккер". Муть от растворенной ржавчины не позволяла увидеть очертания мотора. Лишь высовывались из едкой жидкости завитые, как у самогонного аппарата, трубы.
- Ванную загадил, никогда не отмоешь, - констатировал я, выйдя и living-room.
- Чистюля ты, Лимон... хэгх... Я же засранец. Мне положено быть засранцем. Каждому свое.
-Но ты уж слишком. Девушку, например, пригласить к себе захочешь. Она же испугается и сбежит немедленно.
- Не сбежит, я ее за жопу, - захохотал он. - Ко мне ходит тут одна пуэрториканка... Мария-Долорес. Не сбегает.
Я взял тележку, и мы пошли вон из apartment, Я попытался себе представить голого Шнеерзона, но тотчас пожалел себя и попытался представить Шнеерзона в трусах... Но даже Шнеерзон в трусах был необыкновенно противным зрелищем... Потому, когда, садясь с ним в кабину truck, я попытался представить себе Марию-Долорес, она вышла из мастерской моего воображения пропойцей старухой с деревянной ногой. А вообще-то пуэрториканки бывают необыкновенно красивыми. Когда они молоденькие.
Познакомившись с Дженни Джаксон, я совсем перестал видеть русских. Я как бы перешел в следующий класс жизни (или в другую школу). Они все, и Шнеерзон среди прочих, судя по всему, никуда не перешли, остались в том же классе, в той же школе. Однажды я увидел на Бродвее сутулого Леню Косогора. В новой шляпе и плаще, с галстуком, Косогор выглядел принарядившимся. Занятый рассматриванием мира сквозь очки, Косогор меня не заметил, прошел мимо. Бывший узник Гулага помог мне выжить в самые тяжелые времена, я испыты-вал к нему теплые чувства, я его выделял, потому я последовал за ним и на углу 47-й и Бродвея схватил его за плечо.
- В бордель идете, comrad Косогор?
- Ты? Уф, чокнутый, испугал как...
- Кого боимся, comrade Косогор?..
- Задумался я, вот что... А ты где же это пропадал столько вре-мени? Говорят, ты подженился, бабу богатую себе нашел...
- Глупости говорят ваши корреспонденты. Американку нашел, но не богатую. А вы очень спешите, Леня? Может, зайдем куда-нибудь, выпьем по drink и попиздим?
Он шел на собрание литературного клуба! И это он, Косогор, был инициатором создания клуба. Я знал, что узник Гулага имеет литератур-ные амбиции, однако думал, что он от них навеки избавился, про-мучившись в свое время целый год с одним единственным рассказом. Разумеется, рассказ был из жизни Гулага. В тот мучительный год Косо-гор понял, что писательство не такой легкий хлеб, как ему казалось. До этого он порицал меня и мои произведения. "Вот я когда-нибудь сяду и напишу. У меня опыт, вам, бумагомаракам, и не снился такой опыт. Я больше чем Солженицын сидел. Десять лет, от звонка до звонка. Уж я напишу, так напишу... Это ты все о пизде, да о пизде, серьезные книги нужно писать, о серьезных вещах". "Пизда - очень серьезная вещь, Леня, - отвечал я ему. - Очень серьезная". Я не сказал ему однако, что талант нс измеряется количеством лет, отсиженных в лагере.
Мы зашли в бар у 49-й. Мне там не понравилось, слишком бедно, и воняло плохо, я уже привык с Дженни к более приличным местам, но он не хотел пропустить свой литературный клуб, посему мы сели по-быстрому заказав, он сладкого ликерчика, я виски - "J".
- Надо же, понимаешь, жить культурно, - сказал Косогор, пусть мы и в дикой стране. Вот я и придумал этот клуб. Собираемся два раза в месяц, обсуждаем текущую литературу. Высказываем мнения...
- И пьете водку, - подсказал я.
- Нет, что-ты, водки не пьем. Все очень серьезно. Сегодня вот книгу Аксенова обсуждать будем... Ты читал?
- Какую книгу-то? Как называется? Он много книг написал...
- Обрыв? Ой, нет, что я... Отрез?
- Отвал. - Я расхохотался. Потом вспомните, расскажите лучше, как Ваши дела. Все для фирмы В трудитесь?