- Я знаю. А теперь пойди поспи. Я буду дежурить.
* * *
Сэмюэль Арчер не был религиозен. Он уже давно решил, что Бог, если он существует, либо самодур, либо бездарность. А возможно - и то, и другое. Однако теперь Сэм стоял на краю плато и молился. Не о себе (хотя остаться в живых было бы более чем приятно), но о последних оставшихся в живых из тех, кто вместе с ним выступил против Кровь-Камня. Позади него были оставшиеся инсургенты - всего двадцать два, включая женщин. Перед ним и внизу на равнине были отборные исчадия. Двести воинов, чьи боевые качества были усилены семенами демона в их лбах. Все до единого - беспощадные убийцы. Сэм поглядел по сторонам. Инсургенты выбрали отличное место для последнего боя - высоко над равниной, а деревья с густым подлеском создавали что-то вроде естественного форта. Исчадиям придется взбираться по крутому склону под шквальным огнем. "Будь у нас достаточно боеприпасов, мы могли бы долго продержаться", - подумал Сэм и скосил глаза на две патронные ленты, перекрещенные на его широкой груди. Пустых кармашков было больше, чем патронов. Он пересчитал их. Из кармана разорванной серой рубашки он вынул полосу вяленого мяса - все, что осталось от его доли съестных припасов.
Сэм знал, что отступать им некуда. В двухстах ярдах за его спиной склон отвесно тянулся вниз до самого дна ущелья, которое выводило в пустыню Мардих. Даже если бы им удалось спуститься с обрыва, без лошадей им никогда не добраться до далекой реки. В пустыне их ждет смерть от жажды.
Сэм вздохнул и протер усталые глаза. Четыре года он противостоял Кровь-Камню, собирал бойцов, сражался с исчадиями и Пожирателями. И все впустую. Свой небольшой запас Сипстрасси он израсходовал целиком, а без них нет надежды остановить убийц. У него по руке полз муравей. Он смахнул его.
"Вот кто мы, - подумал он. - Муравьи, гордо не отступающие перед лавиной".
Отчаяние - мощная сила, и почти все эти четыре года Сэм противился ему. Вначале это было не так уж трудно. Оставшиеся в живых Хранители сплотились против Саренто и выиграли три сражения с исчадиями. Но ни одно не оказалось решающим. Затем Кровь-Камень создал волчецов-мутантов, и у человечества появились новые страшные враги; Целые общины перебирались в горы, ища спасения от свирепых зверей. В результате армия Хранителей, всегда немногочисленная, лишилась продовольствия, которым ее снабжали фермеры, теперь бежавшие от Пожирателей. Не хватало боеприпасов, и многие бойцы вернулись к себе домой в тщетной надежде защитить свои семьи.
И вот их осталось двадцать два. А завтра не останется никого.
К Сэму подошла красивая высокая смуглая женщина с двумя пистолетами на наплечных ремнях, надетых поверх вылинявшей красной рубашки. Иссиня-черные волосы были закручены в тугой пучок на затылке. Сэм улыбнулся ей.
- Думается, Шэмми, мы подошли к концу длинного печального пути. Я сожалею, что вовлек тебя во все это. Шэмшед Синг пожала плечами:
- Здесь или дома... Какая разница? Либо сражаться, либо умереть.
- Либо и то, и другое, - устало сказал Сэм. Она села рядом с ним на камень, положив короткоствольное ружье поперек стройных ног.
- Расскажи мне про счастливые времена, - внезапно попросила она.
- О чем-нибудь конкретном? - сказал он. - Я ведь прожил триста пятьдесят лет, так что есть из чего выбирать.
- Расскажи мне про Амазигу.
Он поглядел на нее с нежностью. Она была влюблена в него и не скрывала этого все два года, которые провела с инсургентами. Однако Сэм держал ее на расстоянии. За всю его долгую жизнь только одна женщина нашла доступ к его душе, а она была мертва, убита исчадием в первые дни войны.
- Ты замечательная женщина, Шэмми. И я жалею, что не воздал тебе должного.
- Чепуха, - сказала она с широкой улыбкой. - А теперь расскажи мне про Амазигу.
- Почему?
- Потому что это тебя всегда подбодряет. А тебе ободриться не помешает. Он покачал головой.
- Мне всегда казалось особенно печальным, что в жизни всякого человека наступает момент непоправимости. Когда Наполеон увидел разгром своей армии при Ватерлоо, он понял, что уже никогда в жизни ему не начать победной военной кампании. Все было позади. И мне всегда казалось, что смириться с этим очень тяжко. Теперь я знаю, каково это. Мы сражались с великим злом и не смогли победить его. А завтра мы умрем. Сейчас не время для счастливых воспоминаний, Шэмми.
- Ты не прав, - сказала она. - В эту минуту я еще вижу небо, ощущаю горный ветер, вдыхаю запах сосен. Я жива! И наслаждаюсь этим. Завтра будет другой день, Сэм. Мы сразимся с ними. Кто знает? Может быть, мы победим. Может быть, Бог разверзнет небо и обрушит громы на наших врагов.
Он засмеялся:
- Скорее всего он промахнется и попадет громами в нас.
- Не иронизируй, Сэм, - попеняла она. - Не нам судить о замыслах Бога.
- Меня ставит в тупик, как, увидев все, что ты видела, ты еще способна сохранять веру в Него.
- А меня ставит в тупик, что ты не способен, - ответила она. Солнце склонялось к горизонту, обливая горы золотом и багрянцем.
Внизу в долине исчадия зажигали лагерные костры, и эхо откликалось на хриплое пение.
- Джерет осмотрел ущелье, - сказала Шэмшед. - Обрыв тянется примерно на четыре мили. Он считает, что некоторые из нас могли бы спуститься.
- Внизу пустыня. Мы не выживем, - сказал Сэм.
- Согласна. Но у нас все-таки есть выбор.
- Ну, хотя бы Пожиратели исчезли, - сказал он, вновь глядя на лагерь исчадий.
- Да, странно, - согласилась она. - Они все ушли вчера. Но вот куда?
- Какая разница, лишь бы здесь их не было, - ответил он с чувством. Сколько у тебя патронов?
- Около тридцати. И еще двадцать пистолетных.
- Думаю, этого хватит, - сказал Сэм.
- Должно хватить, - согласилась она.
* * *
Амазига смотрела, как Гарет снимает с седла две свернутые кольцами веревки: Обрыв был практически вертикальным и высотой около шестисот футов, но состоял из трех уступов. Первый тянулся над ними примерно в восьмидесяти футах. В лунном свете его край переливался серебром.
- Что ты думаешь? - спросила Амазига.
- Проще простого, мама. - Гарет улыбнулся. - Опор, чтобы хвататься и ставить ноги, вполне достаточно. Единственная трудность - навес над верхним уступом, но не сомневаюсь, что смогу подняться и на него. Я в одиночку одолевал подъемы куда труднее этого. - Он обернулся к Шэнноу: - Когда я взберусь на первый уступ, я сброшу вам веревку, мистер Шэнноу Подъем будет поэтапным. Как вы переносите высоту, мистер Шэнноу?
- Боязнью высоты я не страдаю, - ответил Иерусалимец.
Гарет набросил свернутую веревку через шею и плечо, потом подошел к обрыву. Да, подъем оказался относительно нетрудным, но почти под самым уступом скала была отполирована стекающей с него водой. Он подумал перебраться правее, но тут же заметил узкую вертикальную щель в шести футах левее. Осторожно добравшись до нее, Гарет засунул правую руку внутрь, сжал ее в кулак и подтянулся вверх на пару футов. Слева оказался удобный выступ, и он поднялся выше. Разжав кулак, он закинул руку на уступ, подтянулся и сел, спустив ноги, глядя на маленькие фигурки внизу. Потом помахал им.
Скалолазание всегда было его увлечением. Впервые он его освоил в Европе, в Триффинских горах Уэльса. Его всему обучила Лайза: показала, как опираться на выступы, как якорно сжимать кулак в щели. Его поражало, с какой легкостью она взбиралась по отвесным скалам, казавшимся гладкими, как отполированный мрамор. Он вспоминал о ней с большой нежностью и порой недоумевал, почему променял ее на Еву.
"Лайза думала о браке, Ева думала о наслаждении". Нелепая мысль! "Неужели ты так пуст?" - спросил он себя. Лайза была бы прекрасной женой, сильной, верной подругой. Но ее любовь к нему была чрезмерной и, хуже того, собственнической. А он видел, к чему приводит подобная любовь, так как знал свою мать и всю жизнь страдал от ее целеустремленной решимости. "Такой любви я не хочу, - подумал он. - Ни за что!"
Выбросив из головы эти мысли, Гарет встал и пошел по краю обрыва. Нигде не было удобного камня, за который он мог бы зацепить веревку, чтобы надежнее помогать Шэнноу лезть наверх. Однако он нашел небольшую вертикальную трещину и отцепил от пояса что-то вроде клешни из сверкающей стали. Засунув ее в щель, он потянул за кнопку в центре. Клешня раскрылась, надежно закрепившись в стенках трещины. Размотав одну веревку, он пропустил ее конец сквозь стальное кольцо в клешне и спустил его ожидающему внизу Шэнноу. Когда Иерусалимец начал подъем, Гарет перекинул веревку через левое плечо, выбирая слабину.
Шэнноу поднялся на уступ без каких-либо происшествий.
- Ну и как? - шепнул Гарет. Шэнноу пожал плечами.
- Не нравятся мне эти тучи, - сказал он вполголоса.