Вартуш подбежала к большому квадратному корыту, где был замешан раствор, взяла глину в пригоршню.
— Ай-ай-ай, какой ишак замешивал? Зачем такая густая? — и добавила в корыто воды. — Вот теперь хорошо будет! — удовлетворенно сказала она, ловко перемешав раствор лопатой. — Ты давай здесь работай, а я туда пойду, чтобы Маша не видела. Ты вот как работай: взяла раствор, положила на стенку, дощечкой туда-сюда, чтобы ровно было, а потом руки в воде замочи и опять туда-сюда. Поняла? Красиво будет, тепло будет. Комендант скажет: «Хорошо сделали, девушки».
Теперь стало совсем легко. Глина ложилась ровным слоем, и было приятно сглаживать ее дощечкой и смоченными в воде руками.
Марина уже предвкушала победу над Машей и улыбалась, представляя удивленное лицо своей помощницы, когда она увидит, сколько сделано с этой стороны барака. Работа увлекла ее, и она даже стала напевать вполголоса: «Капитан, капитан, улыбнитесь!» Но вдруг с досадой оборвала себя: опять капитан! Хотела было запеть другую, но, как назло, ничего другого, кроме «капитан, капитан, улыбнитесь», ей на память не приходило, и чем упрямее она старалась вспомнить что-нибудь другое, тем навязчивее вертелся в голове этот мотив и слова о капитане, который должен все-таки улыбнуться.
— Так, значит, вот какая ты честная! — услышала она за своей спиной ехидный голос Маши. — На пару работаете?
Подошла Вартуш, все трое стали смеяться, вышучивая друг друга. Так и вошли в барак — со смехом, оживленные, забрызганные глиной, раскрасневшиеся от работы и свежего осеннего холодка. А в бараке было сумрачно и скучно. Ни обычного оживления, ни возгласов, ни песен.
Несколько человек сгруппировались возле печки, которую тетя Васена, несмотря на протесты пожарницы, умудрялась потихоньку подтапливать украденными из столовой дровами. Пожарница — высокая, краснолицая и исполнительная — неженским баритоном «пилила» тетю Васену, стараясь внушить ей, что отопительный сезон еще не начался и если Васена не одумается, то пожарница — «завтра же!» — замажет обе трубы барака. Васена безмятежно ее выслушивала, согласно кивая головой, а когда пожарница выговаривалась до конца, спокойно заявляла, что у нее в бараке «малолетки» и морозить их не положено. Марина знала, что тетя Васена удивительно ловко умела использовать некоторые преимущества, предоставленные законом для несовершеннолетних.
На дворе стояла сырая осенняя погода, в бараках было прохладно, и к печке тянулись все. Именно там обычно вели задушевные беседы, пели песни, рассказывали фантастические истории о своих «громких» воровских делах. Там же, у печки, Марина по вечерам читала вслух книги или «рассказывала кино».
Сейчас у печки было тихо. Клава Смирнова сидела на низенькой скамеечке, подперев кулачками щеки, и молчала, вопреки своему обычаю. В такой же унылой позе у ее колен на телогрейке, брошенной на пол, сидели ее подружки — Нина и Лида. Рядом жались к теплым стенкам печки еще несколько человек. Остальные или лежали на койках, или разместились небольшими группками в разных углах барака.
Когда Марина вошла, Клава Мышка повернула голову к ней навстречу, и глаза ее вспыхнули.
— Наконец-то! — Она вскочила со скамеечки. — Ох, Маришка, а мы ждали, ждали… А тебя все нет и нет!
Остальные тоже оживились, заулыбались, зашевелились в своих углах.
— Будешь рассказывать? — Лида Векша подняла с пола телогрейку, встряхнула ее. — Мы тебе сейчас местечко приготовим. Ты, небось, замерзла?
Марина переглянулась с Машей, и они поняли друг друга без слов.
— Не замерзла. Даже ни капельки: на работе не замерзают. А рассказывать я, Лида, сегодня не буду, — преувеличенно ласковым тоном ответила Марина.
Лицо девчонки вытянулось.
— Это почему — не будешь?
— Устала, спать хочу. Завтра придется подняться пораньше, потому что хотим закончить фасад. Там немного осталось.
— А завтра вечером будешь рассказывать? — вступила в дипломатические переговоры Клава.
— И завтра не буду, — нежнейшим голосом отвечала Марина. — Завтра вечером мы вторую стенку начнем.
— А послезавтра?..
— А послезавтра будем вторую стену кончать…
— А послепослезавтра? — У Клавы подозрительно задрожал голос.
— Целую неделю не смогу я вам, девочки, ни читать, ни рассказывать. Вы уж тут как-нибудь сами… Ну, попросите Галю, — может, она вам будет читать.
— Пошли, бригадир. Тетя Васена нам тепленькой водички в умывалку принесла, — позвала ее Маша. — А вы, пацаночки, в самом деле, уж эту недельку как-нибудь своими силами развлекайтесь. Занята будет Марина по самое горло. — Маша обняла своего бригадира за плечи, и они вместе пошли через весь барак в «комнату гигиены» — так называлась небольшая каморка в тамбуре барака, в которой стояли жестяные умывальники и бочки с водой.
— Попались, крошки! — сказала Маша, когда они закрыли за собой дверь. — Посмотришь, завтра хоть десять человек, а придут на аврал.
И на следующее утро, когда бригадир со своей помощницей вернулись в барак из хлеборезки, они увидели трех подружек, Соню Синельникову и еще двух девчонок, которые поджидали их у входа.
— Чего обманываешь? — обиженно заговорила Клава. — Сказала — рано утром, а сами где-то ходите… Жди вас здесь…
Марина чуточку смутилась. Никто и не собирался мазать бараки утром. О какой обмазке могла быть речь, когда рассвет начинался к девяти часам, а в девять все должны были уже позавтракать и сидеть в цехах.
— Аврал отменяется! — выручила бригадира Маша. — Мы хотели работать, да комендант прогнал — темно. Придется поднажать вечером.
Клава потопталась, нерешительно поглядывая на остальных.
— Ну, тогда и мы придем вечером, — заявила Нина Рыбакова, смотря на Марину таким взглядом, словно ожидала от нее возражения.
Маша незаметно подмигнула Марине.
— Ладно, — равнодушно сказала она. — Можете приходить.
И в тот же вечер, после ужина, у барака четвертой стоял такой шум и крик, что прибежал комендант, предупрежденный дежурной надзирательницей.
Марина доложила начальнику службы надзора, что бригада номер четыре в количестве двадцати трех человек производит ремонт барака.
— Так… — недоверчиво произнес комендант. — Значит, авралите?
— Значит, авралим! — смеясь глазами, подтвердила Маша.
— Ну, а почему — двадцать три? А остальные?
— Остальные, гражданин начальник надзорслужбы, — став по команде «смирно», ответила Маша, — остальные сидят в бараке, дожидаются очереди. Потому что местов нет!
Она дурачилась, но комендант великолепно понимал, что если Добрынина «показывает свои фокусы», то, значит, все в порядке.
— Ну, трудитесь, трудитесь… — благодушно пожелал он.
Марина критически осматривала законченную стену. Конечно, качество работы не первосортное и за два дня «аврала» пришлось-таки потрепать нервы, но, в общем-то, все в порядке, и осталось домазать совсем небольшой кусок задней стены, убрать вокруг барака остатки глины и почистить лопатами деревянные мостки — «тротуары», заляпанные раствором.
— Ну, как работенка?
— Что так долго, Маша? — Марина повернулась к помощнице. — Сядем? Тут нам Васена, оказывается, скамеечку организовала.
— Не Васена, — поправила Маша, — а твой ухажер — Мишка-парикмахер.
— Чего это он вздумал? — удивилась Марина.
— Не от любви к тебе, успокойся. Тетя Васена ему носки связала, ну а он в долгу не остался. Пока мы были в цехе, пришел, и раз-раз — готова скамеечка. Слушай, Маришка, а ты хоть раз его видела, Мишку этого?
— Не приходилось, да и желания не испытываю… И вообще, я до сих пор толком не знаю, какие у нас на лагпункте есть мужчины и что они тут делают.