14619.fb2
— Ну, а про сапожку? — нетерпеливо крикнула Мышка. — Что он про сапожку говорил?
— Что говорил… Вещи нашли. Они уже лежат в мастерской.
И тут произошло все именно так, как предполагал Белоненко.
Сначала воцарилось гробовое молчание. Потом загремели табуретки: девчонки вскочили. Лида Векша крикнула:
— Где нашли? Враки это! — казалось, она готова была заплакать от обиды.
Клава стучала кулаками по столу и кричала:
— Брешут, брешут, брешут!
Нина Рыбакова, подскочив к Марине, теребила ее:
— Ты скажи, ты скажи — где нашли? Где?
А Соня Синельникова, совершенно, видимо, позыбыв о конспирации, набросилась на Клаву Мышку:
— Я говорила вам, разини, что нельзя все в одном месте прятать!
При последних ее словах Маша вдруг опустилась на скамейку, закрыла лицо руками и стала безудержно смеяться.
— Ох, мама родная! Ох и дурочки же! — приговаривала она сквозь смех. — Ну и детсад!
Все выяснилось так просто и так быстро, что Марине стало даже чуточку обидно: она приготовилась к серьезному «оперативному заданию», обдумывала каждое слово, каждый взгляд, а тут — никаких усилий! Но все-таки надо узнать, кто писал записку!
— Что ты ржешь? — обидчиво сказала Лида Маше Добрыниной. — Смешно тебе?
Маша вытерла влажные от смеха глаза и махнула рукой.
— Детсад! — повторила она. — Все ясно, как в аптеке. Ну, давайте лучше работать.
— Интересно, за что же это Мишку-парикмахера отправляют? — недоверчиво спросила Нина. Ей, видимо, очень хотелось оставить за собой хоть какую-то долю победы.
— Да уж помалкивай! — отмахнулась Маша. — Чего уж там! Ты, может, думала, что капитан Белоненко так испугался, что у него и поджилки затряслись? Как прочитал эту дурацкую писульку, так и давай скорее Мишку на этап налаживать? Мало вы еще каши ели, чтобы капитана на такую дурь взять!
И тогда одна из девушек — Маруся Волчек, видимо так ничего и не понявшая, простодушно спросила:
— Так кто же сапожку обокрал?
Сразу стало тихо, и все лица повернулись к Марине. Она помедлила.
— Узнали, что ли?
— Да чего же там было узнавать? — сдерживая улыбку, ответила Марина. — Узнали даже, кто в окошко пролез. Оно ведь там такое маленькое. Вот Маша говорит, там только кошке или мышке пролезть.
Клава заморгала глазами и поспешно ретировалась на свое место. За нею молча последовали все участницы «налета». Остальные проводили их сочувственными взглядами и тоже разошлись по своим местам.
Вечером, по уже установившемуся обычаю, Марина и Маша сидели на крылечке. Ночь была темная и тихая. Заморозки, внезапно нагрянувшие два дня назад, отпустили, и на дворе снова стало влажно и сыро.
— Не понимаю, как же попала к капитану записка Птенчика? — спросила Маша.
— Может быть, ты ее выронила из кармана, а при обыске ее нашли.
Маша сидела рядом с Мариной, касаясь ее плеча своим.
Все было как всегда — и голос Маши, и теплота ее руки, и очертания знакомых бараков. Марина отвечала на вопросы своей приятельницы, видела ее глаза, улыбку. Но все время у нее было такое состояние, как будто она обворовывала свою помощницу. Она чувствовала себя предателем, хотя никакого предательства не совершила. Там, в кабинете Белоненко, уже собираясь уходить, она решилась задать капитану мучивший ее вопрос: «Почему отказали в расконвоировании Маши?».
Белоненко переглянулся с Галиной Владимировной, она отвела взгляд. Капитан немного подумал и сказал:
— У Добрыниной был побег. Вернее — попытка к побегу.
Марина не поверила своим ушам: Маша Добрынина — и побег!
— Это ужасно, гражданин начальник, — тихо произнесла она. — Я ничего не знала… Она мне никогда не говорила об этом.
— Кому же хочется вспоминать о непоправимой своей ошибке? В личном деле Добрыниной много разных пометок. Сколько раз я просил дать ей пропуск, но каждый раз безрезультатно. Мне весьма основательно доказывали, что она может повторить одно из бесчисленных своих нарушений.
— Но ведь это несправедливо! — вырвалось у Марины. — Тогда, значит, нельзя верить в исправление человека вообще!
— Не так уж несправедливо, — заметил Белоненко. — Если человек, совершивший преступление на воле, повторяет преступление в лагере, то почему мы не должны наказывать его?
Да, конечно, он прав. Надо наказывать. И вот Маша сейчас расплачивается за свою вину. И вот ведь какой характер! Хоть бы раз намекнула об этом побеге… Не доверяет? Или, может быть, ее прошлое, как и уродливые наколки на руке, навсегда оставило печать в душе и говорить об этом трудно? Может, она уверила себя, что для нее уже никогда, никогда не будет в жизни счастья…
Марина коснулась руки Маши:
— Скажи, вот эти наколки, их можно чем-нибудь свести? Так, чтобы не осталось и следа? Мне говорили, что все равно — следы остаются. Это верно?
Маша ответила не сразу.
— Не выведешь их, бригадир, — медленно ответила она. — И след останется до самой смерти.
Наступило молчание. Потом Маша повернулась к Марине:
— Я тебе когда-нибудь расскажу, как я потеряла в жизни свое первое, а может быть, и последнее счастье. Вот из-за этих наколок. Если бы знать… — с тоской проговорила она. — Если бы заранее знать… Проклятая наша судьба, бригадир, — немного помолчав, продолжала она. — Может быть, надо всех нас, как бешеных собак… чтобы не было этой заразы на земле. Может, не стоит таким, как Белоненко, тратить свою жизнь на нас…
Она встала и пошла к двери.
— Ладно, бригадир. Дыши спокойно. Жить все равно хочется, хоть даже и с наколками. — Она остановилась у двери. — Ты интересуешься, можно ли их свести? Спроси у Гали Чайки, что она думала, когда у себя на спине чертика наколола? Ведь ей теперь на пляже показаться нельзя — все станут пальцами показывать. А другие девчонки? Вот завтра наша баня — полюбуйся…
— Постой, Маша! — Марина схватила ее за руку. — У Гали? Чертик?
— Ну да… смешной такой… Языком дразнится.
Телефонограмма была получена в ноль часов двадцать пять минут. Капитану Белоненко предписывалось принять вновь открываемую на территории лагеря детскую трудовую колонию. Подтверждалось прежнее решение о назначении начальницей культурно-воспитательной части колонии Галины Владимировны Левицкой. Здесь же прилагался список лиц вольнонаемного состава колонии, и сообщалось, что пропуск на бесконвойное хождение заключенной Вороновой Марины Николаевны будет прислан фельдъегерской связью.