Это первобытное чувство родства, если бы его удавалось сохранить, наверное, сделало бы наши отношения с природой разумнее.
Там, в деревне, Ксеня еще не выделяла себя из числа окружающих ее предметов. Это произошло позже, когда она научилась называть себя "Ушей" (от "Ксюша"). "Уша села", "Уша пошла", - комментировала она свои действия. И наконец, держа в руках кубик, произнесла: "Мое". Кубик принадлежал ей, помогал выделить себя из окружающего мира. Кубик был подручным материалом, орудием труда. Пользуясь им, онаутверждала себя в кругу людей и в ряду тех вещей, которые пока не утратили для нее своей одухотворенности.
Теперь она посредством слова "мое" исследовала свои отношения с предметами и людьми. Стаскивала платок со стула, приговаривая: "Мое!" "Это мамин платок", - уточняла Вера Ивановна. Ксенька подходила к маме, крепко хваталась рукой за её подол: "Моя мама". "Твоя, твоя", - подтверждала Вера Ивановна. "Мое",- продолжала Ксеня, мотая в другой руке мамин платок, волочащийся по полу. "А платок мамин", - опять возражала Вера Ивановна. Ксеня вопросительно смотрела то на бабушку, то на маму, говорила задумчиво, будто заколебавшись: "Моя мама". И опять, мотая платком, глядя, как он извивается, мелькает пестрым концом у ног, уверенно добавляла: "Мой". Ну конечно же, раз мама ее, то и платоктоже!
В конце концов она установила: мама и папа, бабушка и дедушка безраздельно принадлежат ей. Значит, и все то, что они берут в руки, тоже должно принадлежать ей. Однако поведение взрослых было крайне нелогичным: то они радовались каждому ее слову и движению, то хмурились, пряча от нее блестящие, неотразимо привлекательные предметы. Несправедливость состояла еще и в том, что четверо взрослых, как она понимала, не просто принадлежали ей - существовали ради нее: волновались, когда ей было плохо, умиротворялись и сияли, когда ей было хорошо. Противоречия в их поведении возмущали ее!.. Раздавался плач...
- Вот вам результаты вашего воспитания, - уличала нас Вера Ивановна.
- Второго надо, - сурово утверждала баба Глаша, - пока этого не забаловали совсем.
- Чтобы второго избаловать? - отвечал я. - Тогда ведь все внимание будет самому маленькому!
- Ничего вы не понимаете, - говорил Максим Петрович, катая на ладони перед Ксенькиным лицом блестящий шарик. - Нам надо делом заняться. Правда, Ксеня?
Он уводил ее в другую комнату, и наша дискуссия разгоралась с новой силой: нужно приучать Ксению к слову "нельзя"...
А может, лучше к первым простеньким обязанностям- например, убирать игрушки? Приучать ее к мысли, что она тоже должна заботиться о взрослых... И объяснять, почему нельзя брать ножницы или нож.
Мои попытки объяснять- я заметил потом- давали обратный эффект. Ее интерес к запретным вещам резко подскакивал! Спасал тут только дедушкин прием - отвлечение другим предметом. Но сознание того, что она - центр мироздания, оставалось. Она не умела, не могла пока ощутить другого человека как нечто отдельное, самостоятельное. Взрослый откликался на ее "дай", на ее слезы или смех, и она не подозревала, что у него могут быть собственные желания.
Как научить ее понимать другого человека? Хотя почему обязательно учить? Не должна ли она приобрести это умение сама, в общении, может быть, даже конфликтуя, с нами?
Как-то мы с ней играли. На руке у меня кукла-рукавичка. Это Дюймовочка, которую Ксеня называет кратко-Димоней. Мы поливаем воображаемые цветы. Идем в угол комнаты, где у нас открывается воображаемый кран (шумно изображаю звук льющейся воды - Ксенька хохочет). Возвращаемся. На полпути Димоня вспоминает: кран забыла закрыть. Вода заливает пол.
Ксенька, выкрикивая "Ах! Ах!", бежит в угол, испуганно глядя под ноги, закручивает кран и, счастливая, косолапит обратно.
Поливаем грядку. Цветы, конечно, тут же вырастают. Ксеня несет маме воображаемый букет и пристально смотрит, как она их нюхает, как улыбается, как показывает бабушке Вере (та занята, отмахивается: "Некогда!"), дедушке Максиму (он восхищается: "Какие красивые цветы!").
Ксеня довольна. Лицо у нее, как у человека, закончившего большую работу, сопряженную с риском (чуть водой не залило!), и потребовавшую великого терпения (ведь целых двенадцать минут длилась игра, для нее это очень много!).
Так, может быть, в игре и через игру давать то знание жизни, знание людей, которое она приобретает, конфликтуя с нами? Игра снимет отрицательные эмоции, заставит пережить радость открытия. Научит быть как бы в двух плоскостях одновременно- в воображении и в жизни. Это, кстати говоря, поможет ей со временем выработать способность смотреть на себя со стороны, руководить собой.
Я так уверовал в магическую силу игры, что уже не знал удержу. Игровые сюжеты сочинял и экспромтом и заранее, когда ехал с работы в троллейбусе, а иногда- и на работе.
Первым это заметил мой коллега, скептик, который предсказывал мне с рождением ребенка всевозможные семейные трудности. Он, кстати говоря, почти всегда безошибочнЬ угадывал мое состояние, объявляя, например, на весь отдел: "Товарищи, просьба говорить вполголоса, пусть Чибров подремлет..." Это после бессонной ночи. Или: "Внимание, у Чиброва что-то произошло. Его чудо-ребенок, кажется, уже взялся изучать сопромат..." Приходилось докладывать об очередных успехах своего чада, отсвет этих успехов, видимо, был на моей физиономии. На этот раз он отметил: "Не иначе сегодня Чибров пытается перевести свои педагогические раздумья на язык математических формул". Рассказал ему об игровых сюжетах. Он оживился: "Это же моделирование проблемных ситуаций обыденной жизни. Только не программируй в игре одну неизбежную концовку, иначе у твоего ребенка не будет выбора... Здесь ведь главное - выбор того или иного варианта поведения".
Дома, в то вечернее время, когда Валя доделывала свои дневные дела или освобожденная от них стремительной, энергичной Верой Ивановной смотрела телевизор, мы с Ксенькой играли. Переходили воображаемую улицу на красный свет, изза чего игрушечный грузовик наезжал на столб (ножку стола), ломался, и мы его чинили. Летали на воображаемом самолете в Африку, где изнывали от жары, потом - в Антарктиду, где мерзли вместе с пингвинами и лечили одного из них от воспаления легких. У Максима Петровича с Ксеней были свои игры, большей частью связанные.с путешествием в деревню. И вотсегодняшняя история с медведем и Машей... Как азартно Ксюшка подметала пол! И как горько расплакалась, узнав, что медведь не хочет ее отпускать домой.
Оказывается, для нее игра не только способ познания жизни. Не только инструмент - род микроскопа, например, помогающего ее неопытному детскому глазу рассмотреть в жизни то, что обычно ускользает из поля зрения.
Для нее игра- сама жизнь. В игре оказалось слитым все - и труд познания и радость открытия. Причем ей не важен был результат игры-труда, игры-исследования, ей интересен сам процесс, само действие, которое в игре всегда - творчество. Ее двухлетнее сознание не способно пока отделить выдумку от действительности - оно полностью живет в "предложенных обстоятельствах", исследует их, преобразует или приспосабливается к ним. То, что она переживает в игре, становится фактом жизни, "строительным материалом", из которого человек лепит себя.
Да, игра-это самый эффективный способ общения взрослого с растущим человеком. Способ передачи знаний, духовного наследства, вырабатывающий впоследствии у ребенка способность мысленно "переноситься" в другую жизнь, понимать другого человека, чувствовать семью как коллектив индивидуальностей. Это у Ксеньки впереди -:тут нет сомнений.
Моя же ошибка в том, что я игру воспринимал лишь как способ, как средство, поэтому был так неосторожен. А она для ребенка одновременно и цель. Он погружен в игру весь, без остатка.
Это мы, взрослые, думаем, что .ребенок готовится к жизни.
А он в это время живет- активно и страстно! Живет текущей минутой, а не ожиданием обещанных событий. Для него завтрашний день-далекое будущее. Ему нужно чувствовать себя живым, действующим - сейчас. Вот что мы, озабоченные развитием своего ребенка, забываем: детство-не подготовка к жизни, а сама жизнь. Может быть, даже- главная, решающая часть жизни. И от того, как она прожита, зависит - состоится ли человек?
РАСПИСАНИЕ ПОСТУПКОВ
НА ЗАВТРА
Авторские размышления о превратностях
"программирования" личности
В родительском воображении почти всегда присутствует образец - каким должен стать наш ребенок.
Но часто ли мы задумываемся над тем, как его нужно растить? Какими средствами добиваться успеха в воспитании?
Попробуйте спросить себя и своих знакомых: приходилось ли вам когда-либо сомневаться и колебаться в выборе того или иного способа воздействия на ребенка? Самый, вероятный ответ: "Да что вы, никогда!" Спохватываемся, когда обнаруживаем: запрограммированного эффекта воспитание не дало.
Мало того: получилось нечто неожиданное, даже противоположное задуманному... Вот одна житейская история на эту тему.
Письмо в редакцию (шестнадцать густо исписанных страниц, почерк педантически четкий, с мелкими, красиво выпуклыми буквами) рассказывало о семейной драме: взрослые сын и дочь, обзаведясь своими семьями, бросили пожилых родителей. Не пишут, не звонят, не зовут погостить. Шлют лишь регулярные переводы. И - ни слова приписки. Ни даже праздничной, наспех написанной, открытки!
Родители потрясены. Они сделали все, чтобы дети получили высшее образование. Но главное в другом: ведь оба были послушными, никакого проявления враждебности, только уважение к старшим. И вдруг - бросили. В письме - недоумение, растерянность, обида... Коварные дети-оборотни! Откуда в них эта внезапная холодность? За что они так с родителями?
Само письмо, впрочем, отчасти отвечает на эти вопросы.
В нем подробно описано, как протекало их детство. Они все делали "по режиму": прогулка, приготовление уроков, музыкальные занятия, встречи с приятелями (их выбор "корректировал" отец).
Учитывалась каждая минута, так как вся их жизнь была подчинена одной цели - поступить в институт. Занятия и только занятия - с репетиторами и без них. "Лучший отдых - смена одних занятий другими!" - такой плакат повесил отец в одной из комнат.
"Мы научили их упорству, умению быть целеустремленными, а они так отплатили нам!"- пишет отец, теперь уже дедушка, ни разу не видавший своих внуков (это главная его боль - даже о рождении внуков не сообщили, пришлось узнавать окольными путями!).
Их активно готовили к жизни: все - ради завтрашнего дня!
Сегодня - нет, это не жизнь, это разбег к ней: чем натренированнее будешь, тем больше шансов вырваться вперед.
Выдержка и еще раз выдержка! Никаких эмоций - они искажают реальное положение вещей. Голова должна быть холодной, как электронно-вычислительное устройство.
Так не в соответствии ли с этим идеалом они и поступили с родителями, отнеся отношения с ними к числу лишних, обременительных эмоций?! И о каком коварстве может идти речь; если раньше родители действительно были им нужны как источник материального благополучия, а сейчас необходимость в них отпала, свой же денежный долг взрослые дети выплачивают регулярно!
Нет, конечно, родители не программировали такого бездушия- были уверены: душевная привязанность, родственная близость- все это само собой появится. Однако-не появилось. Постоянная дрессировка, видимо, выработала у этих детей потребительски-утилитарное отношение ко всему: к близким людям, к занятиям, к развлечениям, к своим способностям.
Само детство утратило для них аромат полнокровного, единственно-неповторимого куска жизни, стало лишь средством достижения будущих успехов, превратилось в бесконечный тренаж, иссушивший их души холодной расчетливостью.
Разумеется, не все средства хороши, особенно - в воспитании. Но есть ли вообще комплекс средств, которые гарантировали бы нам полноценную личность? И не парадокс ли само "программирование личности"? Ведь личность-это своеобразие черт, уникальное сочетание особенностей, это неповторимая индивидуальность. По рецептам можно создать лишь нечто стандартное. Да и не всегда они действенны, эти ^рецепты, как мы не раз уже убеждались. Самые, казалось бы, лучшие способы воздействия на растущего человека, стоит их применить в иных условиях, дают совершенно другой, неожиданный результат. Может быть, и нет их вовсе, этих универсальных методов воспитания, а есть только принципы, руководствуясь которыми, каждый родитель должен сам искать наиболее эффективный способ общения с ребенком?
Задумываясь над этой проблемой, мы забываем, что сами когда-то были в роли воспитуемых. А ведь чего проще - вспомнить свое состояние в те или иные минуты общения со старшими: когда оно целенаправленно действовало? А когда вызывало желание сделать наперекор или заставляло изображать послушание, за которым была спрятана бесовская ухмылка внутреннего несогласия?
Пожалуй, самое неприятное воспоминание-чувство безвыходности, особенно в подростковом возрасте, когда знаешь: всегда и везде, в любом случае, согласен ты или не согласен, подчиниться взрослому все равно придется. Это отсутствие выбора ставит растущего человека в положение лишь "управляемого", в то время как он должен, обязан с самого раннего возраста в доступных ему сферах действия быть еще и "управляющим собой". Ведь он в воспитательном процессе не только объект, но и субъект. Поэтому оптимальный вариант - когда пропорции "управления извне" и "управления изнутри" с первых лет жизни ребенка постоянно равны. Меняется только сфера самостоятельного действия, опыт же этого действия человек получает постоянно, в одинаковом "объеме" на всех возрастных этапах.