Большой знаток и блюститель всех формальностей, полковник сам задал положенные вопросы участникам дуэли. Нет, примирение невозможно. Нет, Ганнель не желал принести извинения. Нет, капитан мог защитить свою честь только в смертельном бою. Полковник со знанием дела осмотрел лезвия обеих сабель и даже проверил их ногтем большого пальца. Наконец, призвав зрителей быть внимательными, он воткнул сабли острием в землю, а затем навалился всем телом на их эфесы. Сабли угрожающе прогнулись, но ни одна не сломалась. Он освободил сабли, и они со звоном распрямились. Оружие и вправду было превосходное.
Попросив секундантов отойти за край арены, полковник вручил сабли гвардейцам, развел их в противоположные стороны и вытянул перед собой небольшой жезл. Ганнель и капитан скрестили на нем свои сабли. Полковник убрал жезл, и дуэль началась.
Киннисон вел бой в той манере, в какой обычно вел его Ганнель. Однако он был более ловким, чем Ганнель, - ровно настолько, чтобы удары противника либо не попадали в цель, либо приходились на его вовремя подставленную саблю. Удары сыпались один за другим. Сталь звенела и высекала искры. Бойцы тяжело дышали, но их сабли не переставали со свистом рассекать воздух.
Вскоре Киннисон понял, что его соперник не зря считался лучшим фехтовальщиком королевской гвардии. Правда, сейчас он не совсем в форме и, вероятно, не сможет долго продержаться, но сразить его насмерть ему тоже не удастся. Киннисон даже начал подумывать, не применить ли в случае чего силу своего разума. Конечно, он не хотел превращать поединок в убийство, но... Что же делать, если... Нет, он должен сражаться на равных, даже когда противник превосходит его в физической силе и ловкости.
Тому уже дважды удалось доказать свое мастерство. В первый раз его смертоносное оружие задело правую ногу Киннисона. Во второй раз удар почти достиг цели - линзмен лишь в самый последний момент увернулся от острия сабли, направленного в сердце. Лезвие почти на пять сантиметров рассекло его левое плечо. Из обеих ран хлынула кровь. Окружавшая арену толпа неистово кричала и аплодировала зрелищу.
Постепенно капитан гвардейцев начал выдыхаться. Его движения замедлились, стали терять стремительность и точность. Заметив это, Киннисон изловчился и нанес сокрушительный удар, нацеленный в шею противника. Однако тому удалось частично защититься от удара. Острое лезвие со звоном скользнуло по подставленной сабле и, точно бритвой, срезало клок волос и ухо фраллийца.
Толпа взревела от восторга. Босконцам было все равно, чья кровь проливалась на арене, - такого захватывающего зрелища они не видели очень давно.
Дуэлянты продолжали атаковать друг друга. Каждый старался воспользоваться ошибкой соперника и сразить его насмерть. Оба вкладывали все силы в бой, истекая кровью. Затем прозвучал свисток, возвестивший об окончании первого раунда.
После недолгого перерыва, в течение которого медики наскоро обработали их раны, противники заменили затупившееся оружие и снова ринулись к центру арены. Однако теперь капитан уже заметно уступал линзмену, а тот, не чувствуя усталости, наступал все более решительно.
Когда все было кончено, Киннисон с силой воткнул свою окровавленную саблю в землю рядом с телом капитана королевской гвардии. Пока эфес сабли раскачивался из стороны в сторону, он медленно повернулся к полковнику и по всем правилам отсалютовал ему.
- Сэр, - продолжая придерживаться ритуала, сказал Киннисон, - я честно победил в поединке. Заслужил ли я право пройти соответствующий экзамен и стать капитаном вашего полка?
- Да, сэр, вы заслужили такое право, - ответил полковник.
Глава 17
ПОЛЕТ В N-MEPHOE ПРОСТРАНСТВО
Раны Киннисона оказались неглубокими и довольно быстро затянулись. Экзамен он выдержал вполне успешно. Испытания были нелегкими, и настоящий Траска Ганнель вряд ли справился бы с ними. Поэтому Киннисон не только досконально изучил все, с чем был знаком фраллиец, но постарался использовать свой собственный огромный запас знаний. Кроме того, в случае необходимости он мог находить правильные ответы в мыслях экзаменаторов.
Если бы настоящий Ганнель дослужился до чина капитана, то стал бы образцовым командиром, и Киннисон постарался стать именно таким офицером. Он был строг, неподкупен и честен. За каждое нарушение дисциплины назначал двадцать ударов плетью. В случае повторной провинности число ударов увеличивалось до двадцати пяти, затем до тридцати и так далее - кем бы ни был провинившийся. С той же беспристрастной пунктуальностью он награждал отличившихся, имена которых торжественно зачитывал перед строем своих подчиненных.
Разумеется, подчиненные люто ненавидели его. Лейтенанты и равные по званию, помимо общего чувства ненависти, испытывали страстное желание подловить Ганнеля на какой-нибудь оплошности. Однако все уважали его и безоговорочно исполняли приказания, чего далеко не каждый босконский офицер мог добиться от подчиненных.
Укрепив таким образом свое положение, Киннисон принялся подкапываться под майора. Как и все другие тираны, Алкон постоянно опасался измены или революции, единственным средством против которых считал непрекращающиеся военные маневры и учения. Генералы планировали, а офицеры то и дело проводили учебные атаки в космосе, в воздухе, на море и на суше. Королевская гвардия и личные телохранители Алкона обычно играли роль обороняющейся стороны. В войсках была разработана сложная система оценок, на основе которой офицеры могли анализировать свои действия и исправлять недочеты.
- Капитан Ганнель, вам предстоит удерживать дороги двадцать пять, двадцать шесть и двадцать семь, - обеспокоенным голосом сказал майор накануне одного из учебных сражений.
Линзмен не удивился такому приказу, - он сам внушил его своему непосредственному начальнику. Более того, агентурные данные свидетельствовали о том, что майор нес ответственность за оборону и что полковник, руководивший действиями наступающей стороны, решил провести свою главную колонну по дороге двадцать семь.
- Очень хорошо, сэр, - ответил Киннисон. - Но формально вынужден опротестовать ваш приказ. Сэр, совершенно невозможно удерживать три дороги двумя взводами и одной воздушной эскадрильей. Могу ли я предложить...
- Не можете, - отрезал майор. - Мы решили, что основная атака произойдет на северном направлении и что действия в вашем секторе будут всего лишь отвлекающим маневром. Приказ есть приказ, капитан!
- Слушаюсь, сэр, - вздохнул Киннисон и отдал распоряжения, исходя из собственного плана обороны.
На следующий вечер, после того как Киннисон, нарушив приказы майора, выиграл сражение, его вызвали на совещание в штаб. Для него это тоже не было неожиданностью, но он пока еще сомневался в успехе своего замысла. Входя в здание на площади Больших Бронзовых Шляп, Киннисон испытывал некоторое волнение.
- Харрумф! - приветствовал адъютант. - Вас вызвали для...
- Знаю, зачем меня вызвали, - резко перебил Киннисон. - Но прежде, чем начать разговор, я в присутствии генерала обвиняю майора Делиоса в тупости, некомпетентности и профессиональной непригодности.
В комнате воцарилась гнетущая тишина, которую наконец прервал сам генерал.
- Это серьезное обвинение, капитан Ганнель, - сказал он. - И вы должны подтвердить его вескими доказательствами.
- Разумеется, сэр. Первое, тупость: он даже к полудню так и не уразумел, что атака носила неортодоксальный характер, а потому лишил меня воздушного подкрепления и направил его на отражение несуществующего нападения с севера. Второе, некомпетентность: приказы, которые он отдал мне, не позволили бы остановить никакую более или менее серьезную атаку на вверенном мне участке фронта. Третье, профессиональная непригодность: ни один стоящий командир не отвергает предложения подчиненных с такой самоуверенностью, как он вчера вечером.
- Что вы скажете, майор? - спросил генерал, и офицеры выслушали тираду о необходимости слепого подчинения приказам.
- Хорошо, учтем ваше мнение, - произнес генерал и снова обратился к Киннисону. - А теперь, капитан, объясните - откуда у вас появились подозрения, что полковник собирается пройти по дороге двадцать семь?
- Я ничего не подозревал, - солгал Киннисон. - Просто, чтобы выйти на любую из дорог, полковник должен был миновать вот эту долину, - он указал ее на карте. - Поэтому я сосредоточил все свои силы за высотой пятьсот шестьдесят Два. Я знал, что, получив с воздуха сигнал о приближении противника, мы успеем раньше его достичь любой из дорог.
- Так-так. Но ведь у вас было отобрано воздушное подкрепление?
- Я поднялся в воздух на наколете - кстати, на собственном - и старался держаться максимальной высоты, с которой можно вести наблюдение. Затем приказал группе моторазведки выйти навстречу врагу, чтобы ее захватили в плен и у противника сложилось впечатление, будто я не знаю, что происходит.
- Вот как!... Что ж, разумная тактика. А дальше?
- Как только мои солдаты узнали о том, что в долине появились войска, направляющиеся к дороге двадцать семь, они навели все огневые средства на эту дорогу и переместились на заранее выбранные позиции. Когда полковник оказался в ловушке, они в упор расстреляли почти всю его колонну. Правда, я потерял три четверти своих людей, - с горечью добавил Киннисон. - Если бы мне случилось руководить обороной, то в подобной ситуации я разгромил бы силы полковника с воздуха, и тогда потери составили бы менее двух процентов состава.
Офицеры переглянулись.
- Не считаете ли вы, капитан Ганнель, что грубо нарушили субординацию? спросил генерал, - Фактически вы обвиняете меня в тупости, поскольку я лично планировал атаку. Не так ли?
- Ни в коем случае, сэр, - невозмутимо ответил Киннисон. - Для меня совершенно очевидно, сэр, что вы отдали такой приказ умышленно, чтобы научить нас, младших офицеров, в чрезвычайных ситуациях принимать самостоятельные решения. Как я понимаю, вы хотели показать, что неортодоксальные атаки проводят только неопытные тактики и что только ортодоксальная тактика всегда побеждает. Разве я не прав, сэр?
Так или иначе генералу понравилась сообразительность подчиненного, и вскоре капитан Ганнель получил звание майора.
Линзмен быстро освоился в новой должности. Служил он в различных местах до тех пор, пока по заданию полковника на него не было совершено покушение. Тогда он еще раз нарушил правила Босконии и пошел на откровенный разговор со своим непосредственным начальником.
- Теперь вам ясно, полковник, что вы не можете убрать меня, - сказал он, убедившись в том, что комната защищена от подслушивания, - а я в любую минуту могу убрать вас. Вы понимаете, что у меня больше знаний, чем у вас. Пока вы с вашими подопечными плели мелкие интриги, я напряженно занимался изучением различных воинских дисциплин. Я могу занять ваше место, не убирая вас, однако не хочу делать этого.
- Не хотите? - полковник, прищурившись, пристально посмотрел на него. Чего же вам нужно?
- Ваша помощь, - сознался Киннисон. - Я хочу попасть в ближайшее окружение Алкона, советником. Полагаю, с моим опытом и подготовкой принесу больше пользы там, чем в гвардии. Вот мое предложение - я помогу вам решить все проблемы с личным составом и боевой выучкой ваших подчиненных, а вы, используя ваше большое влияние на первого министра Фосстена, переведете меня в главный штаб. Вы согласны на такой вариант?
- Конечно, - не раздумывая, ответил полковник. Он не добавил "если сначала не убью тебя" - это подразумевалось само собой.
Киннисон сдержал слово и помог полковнику подтвердить репутацию опытного военачальника. Он обучил его таким тонкостям военного искусства, о существовании которых не подозревали даже штабные офицеры; и раскрыл такие глубины тактики и стратегии, какие цвильнику и не снились. Чем больше Киннисон делился своими знаниями, тем сильнее становилось желание полковника избавиться от него. Опасаясь иметь такого способного офицера в числе подчиненных, он несколько раз пытался покушаться на его жизнь. И только когда убедился в абсолютной бесполезности подобных действий, спешно пустил в дело все свои обширные связи с главным штабом Босконии.
Но прежде, чем были улажены соответствующие формальности, Киннисон принял мысленный вызов от Надрека.
- Прости, что побеспокоил тебя, - извинился палейниец, - но здесь происходят события, которые могут заинтересовать тебя. Кандрон получил от Алкона приказ проложить в космосе гиперпространственную трубу. Ее конец должен появиться в точке с координатами 217-493-28 через семь дней, в одиннадцать часов по фраллийскому времени.
- Великолепно! Ты хочешь пуститься за ним в погоню? - спросил Киннисон. Ладно, давай. Встретимся на месте. Я найду какой-нибудь повод, чтобы отлучиться отсюда, и мы со всех ног бросимся...