- Две разбойничьи шайки! - прокричал Жильбер. - Они дерутся за право первыми напасть на купцов!
- И шума от них столько, что купцам хватит ума держаться от них подальше, - кивнул я. - Да и те, что победят, ослабнут в драке и не рискнут напасть на пятерых.
- Но разве они не боятся магистрата? - спросил Фриссон.
Нам тут же показали магистрат. У двери в ожидании томилось человек десять. Дверь не открывалась. Ожидавшие принялись стучать в нее, все громче и громче.
- Магистрата нет дома, - заключил я.
- Может, он отправился ловить разбойников? - предположил Фриссон.
- Нет, - покачал головой Жильбер. - Кони в стойлах, слуги слоняются без дела.
Я посмотрел на постройки позади городской управы. И точно, с десяток мужичков в кожаных доспехах стреляли на заднем дворе по большим круглым мишеням и лениво дрались друг с другом дубовыми палицами.
- Но как же теперь купцы разрешат свои споры? - пробормотал брат Игнатий.
Видимо, этот самый вопрос волновал и купцов, поскольку они весьма оживленно беседовали между собой, отчаянно жестикулируя. Наконец им это надоело, и они ушли от ратуши, чтобы, как выяснилось, все обсудить самолично. Десятеро уселись на мостовой, а двое принялись спорить.
- Они учредили свой собственный суд! - воскликнул Фриссон.
- Точно, - кивнул я. - Да кому он нужен, этот магистрат?
- Только королеве, - пробормотал Жильбер. Озеро показало нам еще несколько подобных сцен: людей, свободно и беспрепятственно пересекающих границы, не обращая никакого внимания на пограничные домики, крестьян, торгующих тем, что выросло у них на огородах, и при этом - ни единого сборщика податей в поле зрения. Оно показало толпу, ворвавшуюся в городскую управу и устроившую поджог, в результате чего сгорели все бумаги. Все здания, где прежде располагались городские власти, стояли пусты.
- Куда подевались все чиновники? - вырвалось у Фриссона.
А вот и они. Брели по дорогам, опираясь на посохи, узнавали знакомых, дальше шли уже группами, поддерживая друг друга.
- Они все больные! - удивился брат Игнатий.
- Так много, и все сразу? - широко открыв глаза, пробормотал Фриссон.
- Ну конечно! - воскликнул я. - Гремлин - он же специалист по разрушению всяческих систем! Он напустил на них чуму, поражающую только бюрократов!
А ведь похоже на то. Половина ведьм ушла со своих постов. Они были слабы, шли, спотыкаясь и покачиваясь. Кожа у них пожелтела, лица обезобразили пустулы и оспины, руки покрылись незаживающими язвами.
- Чего им в постелях не лежится? - изумился я.
- Чтобы дождаться смерти и нисхождения в Ад? - Брат Игнатий покачал головой. - Лучше уйти и заставить себя искать.
- Искать? - удивился я. - Чего же они ищут? Стайка ведьм, которую нам показало озеро, вдруг остановилась. Все они как бы к чему-то прислушивались. А потом побежали, а вернее, похромали по дороге так быстро, как только могли. Те, что бежали первыми, налетели на едущего навстречу гончара, с головы до ног обвешанного глиняными горшками. С головы его слетела широкополая соломенная шляпа, и обнажилась... тонзура.
- Это священник! - выдохнул брат Игнатий. - Святой человек, который путешествует переодетым, потому что боится королевы и ее людей!
- Вот ее люди и нашли его, - заключил я. - Наверное, они знают какие-то знаки.
Но ведьмы вовсе не арестовали священника - они что-то лопотали и размахивали руками. Священник оправился от испуга. Лицо его из напуганного стало торжественным, он поднял руку. Больные ведьмы умолкли, а священник вытащил длинное полотнище - епитрахиль, предмет священнического облачения. Потом он перебросил ее через шею и ушел за повозку, поманив рукой первую из ведьм. Старуха поковыляла за ним.
Остальные ведьмы выстроились в цепочку перед импровизированной исповедальней. Кое-кто, правда, пытался пробиться без очереди, но как-то вяло. Видно было, что у ведьм мало сил.
- Не думают же они, что он их вылечит? - спросил я.
- Он может вылечить их души, - возразил брат Игнатий. - Может быть, им придется сто лет страдать в Чистилище, а может, не сто, а тысячу за все те муки, которые они причинили другим на земле. Может быть, им суждено гореть в кострах таких жарких, какие горят в самой Преисподней, но настанет день, и их отпустят очищенными, и они поднимутся к Небесам. Они не будут прокляты на веки вечные, получат отпущение грехов, как только священник исповедует их.
- Смешно, - усмехнулся я, - как подумаешь, что эти самые люди за ним вчера охотились, как за диким зверем.
А потом я услышал эхо моих собственных слов и замер, потрясенный, поняв, каким же мужеством должен обладать этот странствующий священник. Значит, он много лет тайно свершал церковные таинства, зная, что в любой день его могут арестовать, что он может умереть под пытками. И все-таки он продолжал делать свое дело, потому что несколько добрых душ зависело от него.
Теперь ему более чем когда бы то ни было требовалось мужество. Он то и дело покачивался, словно его били, держался за край повозки, выслушивая бесконечный рассказ о ведьминских грехах.
- Кто причиняет ему боль? - поинтересовался я.
- Невидимые бесы, - ответил брат Игнатий и поджал губы. - Они не желают легко расставаться со своей добычей.
Вот и исповедующаяся ведьма начала как бы отбиваться от невидимых ударов. У того, кто терзал ее, имелись когти - на ее щеках и руках появились царапины. По другую сторону тележки невидимые демоны принялись терзать стоящих в очереди на исповедь старух.
- Нужно помочь им.
Брат Игнатий протянул руки, соединил их, склонил голову и закрыл глаза.
- Что... - начал было я, но Фриссон дотронулся до моей руки, и я умолк.
На картине, что нам показывало озеро, нападение невидимых злодеев прекратилось. Ведьмы собрались в кучку, испуганно оглядываясь по сторонам.
- Ангелы дерутся с демонами, - пробормотал Фриссон.
Брат Игнатий перекрестился и поднял глаза к небу.
- Ангелы победили, - сказал я.
- Конечно, - отозвался брат Игнатий и широко улыбнулся.
А священнику по другую сторону повозки удалось наконец выслушать исповедь до конца. Он склонил голову, осенил крестным знаменем епитрахиль, лежащую на голове у кающейся грешницы, которая в этот миг перестала быть ведьмой. Старуха встала и пошла прочь, гордо подняв голову и распрямив плечи. Она вся так и светилась облегчением и радостью.
- Теперь она может умереть с легким сердцем, - прошептал брат Игнатий. Я посмотрел на него.
- Между прочим, вы сейчас совершили весьма ответственное чудо, брат!
Но Игнатий только головой покачал:
- Никакого чуда, чародей. Только молитва.
- "Только", - сухо повторил я.
Исповедовавшаяся ведьма уже шаркала по дороге, за ней - другая. Вот и третья встала с колен и пошла за ними.