- На этот раз не я. - Я покачал головой и указал на Фриссона. - Благодари этого человека.
- О, благодарю, благодарю тебя! - запричитала старуха, бросилась к Фриссону и упала к его ногам. - Тысячу раз благодарю тебя, добрый человек, тысячу раз! Ты мне жизнь вернул, ты дал мне шанс покаяться!
- Я... я рад, - пробормотал смущенно Фриссон. - Но это все вот он меня научил! - И он указал на меня. - Мне бы самому никогда до такого не додуматься! Восхваляй мастера Савла!
- Восхвалю, восхвалю его! - Бывшая ведьма развернулась ко мне, прижав руки к груди, и мне пришлось здорово поторопиться, чтобы не дать ей впиться поцелуем в мои ботинки. - Мне никогда не отблагодарить тебя, никогда не восславить, как подобает! О, как же мне тебя благодарить?
- Помогай другим людям, - автоматически отозвался я. - Ступай по деревням и ищи тех, кому нужна помощь.
- Но я же больше не умею колдовать! Ох, если бы могла!
- Нет-нет, никакого колдовства, никакой магии, - поспешил я отговорить старуху. - Ты сама поймешь: достаточно всего-навсего самого обычного труда. Ну, конечно, можно выслушать чьи-то жалобы и постараться утешить страждущего А встретишь других ведьм - расскажи им, насколько улучшилось твое самочувствие после того, как ты отказалась от колдовства.
Бывшая ведьма удивленно посмотрела на меня, медленно поднялась на ноги. На лице ее застыло выражение твердой решимости.
- Что ж, да будет так, - сказала она. - Пока я дышу, я сделаю то малое, на что еще способна. Прощай, целитель! Каждое утро и каждый вечер я стану благословлять тебя в моих молитвах!
Она отвернулась и пошла по дороге, держась куда прямее, чем раньше. Вообще впечатление было такое, будто бы с каждым шагом сил у нее прибавляется.
Брат Игнатий встал рядом со мной и проводил старуху глазами.
- Прекрасная работа, мастер Савл, - сказал он. - Ты сегодня на славу потрудился. Я пожал плечами.
- Просто не могу смотреть, когда кому-то больно, а я хоть чем-то могу помочь, святой отец. Но и вы, как мне кажется, потрудились славно.
- Я только выполнил свой долг. - Брат Игнатий сложил епитрахиль и убрал в рукав, покачав головой. - Она пришла ко мне, потому что боялась вечного проклятия. Как многие, она никогда не задумывалась об адских пытках, считала их ненастоящими, выдуманными - не задумывалась, пока смерть не подошла к ней вплотную.
- И тут она захотела продлить свою жизнь, чтобы успеть отречься от Ада.
- Да, но как только она подумала, что Ад - это нечто настоящее, она поняла, что страх никогда не покинет ее, что настанет день, и она окажется в Геенне огненной, в лапах у демонов. Брат Игнатий покачал головой.
- Не сказал бы, что это самая лучшая причина, чтобы отказаться от колдовства и отречься от Сатаны, но хотя бы так.
- А вы бы предпочли, чтобы она захотела исповедоваться из чистого покаяния, да?
- Да. Поэтому я с болью в душе вынужден был напомнить ей, что Чистилище похоже на Ад. Там тот же огонь, те же муки, только душа, прошедшая Чистилище, в один прекрасный день становится свободной и взлетает в Рай, а та душа, что томится в Аду, будет мучиться вечно. В Аду нет надежды.
И тут я вспомнил о дантовых вратах Ада, на которых было написано: "Оставь надежду всяк сюда входящий", - тут же мне припомнилось и то, как Данте описал Чистилище. Оно у него выглядело куда менее пугающе, чем в описании брата Игнатия. Но в любом случае уж лучше так, чем нескончаемые пытки.
- Я могу понять, - сказал я, - почему ведьма предпочла Чистилище, как бы долго ей ни пришлось там оставаться.
- Ведьма, да и любой грешник, - кивнул брат Игнатий. - А все те, кто правит этой страной, все их прислужники - это либо ведьмы, либо грешники.
От мысли обо всех тех людях, которых я мог отправить в Ад, пытаясь сохранить собственную жизнь, мне стало худо.
- Знаете, святой отец, какая у меня мечта? Я мечтаю, что вы в ближайшее время будете заняты по горло!
Глава 29
Но уже на следующий день я думал по-другому. Ведьмы и колдуны-бюрократы повалили к нам толпами, дрожа от страха и умоляя брата Игнатия исповедовать их. Кроме того, большинство из них были больны, поэтому я предложил, чтобы мы с монахом разделили обязанности таким образом: сначала он их исповедует, потом я занимаюсь их физическим излечением. Фриссон быстренько набросал целый каталог стихотворений. Мне только и нужно было что описывать видимые симптомы, а потом дрожащий, но радующийся покаявшийся грешник или грешница рассказывали о симптомах, глазу невидимых, после чего Фриссон перелистывал пергамента и вручал мне соответствующие стихи. Стихи порой попадались очень замысловатые, но помогали все.
- Просто поразительно, как это ты всякий раз подбираешь стихи к каждому конкретному случаю, - сказал я поэту, когда у нас выдалась редкая передышка.
Фриссон пожал плечами.
- Когда меня охватывает вдохновение, господин Савл, я пишу то, что мне приходит в голову, и не думаю, как это будет использовано. Тем не менее не могу избавиться от мысли, что, наверное, это очень плохие стихи, раз они получаются так легко и служат таким прозаическим целям.
- Ты просто в свое время наслушался критики, - проворчал я. - Ты бы лучше смотрел на то, как твои стихи действуют И мы снова зашагали по дороге, и я гадал, кто сейчас самая важная персона в нашей компании.
***
E нам подходили группами - по четыре, по пять человек. На второй день кающиеся стали появляться каждые четыре часа. Что бы ни говорили я или Жильбер, брат Игнатий всегда настаивал, чтобы мы остановились, и он выслушал исповедь.
- В противном случае, - объяснил он мне, - вышло бы так, что я нарушаю данный обет. Я не имею права отвернуться ни от одного грешника. Моя служба состоит в том, чтобы воссоединить их с Господом.
- А моя задача состоит в том, чтобы остаться в живых, а для этого мне нужно, в частности, свергнуть королеву, - сказал я. - По большому счету на пути к этой цели можно спасти множество душ! Но чем чаще ты будешь останавливаться, тем дольше будет наш путь к столице и тем больше у королевы останется времени, чтобы собрать силы и укрепиться в замке, не говоря уже о том, чтобы подготовить засаду с превосходящими силами.
Брат Игнатий невозмутимо покачал головой.
- Ты по-прежнему рассуждаешь по-мирски, господин Савл, и не понимаешь, что выиграть это сражение можно только силой духа.
- Может, оно и так, преподобный, но тучи стрел и копий в этом мире очень даже могут помешать нам повести сражение в мире загробном.
- Не помешают, - заверил меня монах, - потому что этими стрелами и копьями руководит сила Зла. А если мы противостоим этой порочной силе, никто не бросит копья и не пустит стрелы.
Я бы поспорил, но в этом человеке была такая чистота и уверенность, что у меня язык не повернулся ему возражать. Да я и возражений не мог придумать! То есть минут десять спустя они у меня, конечно, появились, но от них уже не было никакого толка. Я решил приберечь эти аргументы для нового спора, но пришло время нового спора - и брат Игнатий на мой аргумент ответил контраргументом, и снова я не смог сразу ответить ему. Вот так мы и препирались всю дорогу до столицы - и я всегда отставал от него на один аргумент.
Злился я ужасно, потому что таким образом мы продвигались за день всего миль на десять.
- Я ошибаюсь, - спросил я Фриссона, - или на нас свалились все жертвы насланной Гремлином эпидемии?
- Может, так оно и есть, - неторопливо ответил Фриссон. - А может быть, те, кто болен и мучается страхом адских мучений, просто прослышали о тебе и отправились тебя искать. Заболевшие и не помышляли бы о выздоровлении, если бы не слышали о делах рук твоих. они бы умерли в отчаянии, даже не вспомнив о том, что им надобно покаяться.
Я вылупил глаза.
- Да ладно тебе! Слухи не могут распространяться так быстро!
- Ты недооцениваешь могущество слухов, - ответил поэт. - Но есть и другое объяснение.
- Вероятно, более правдоподобное? Фриссон пожал плечами.
- Ведьм на службе у Сюэтэ держал их демонический повелитель, и по-моему, вся колдовская сила ведьм давалась им отчасти королевой. Теперь, когда против нее восстала вся земля, она забрала ту силу, которую давала ведьмам, для самозащиты - она бережет силы для последнего боя с тобой.
- Да? Как бы мне хотелось, чтобы ко времени нашей встречи она чувствовала себя из рук вон погано.
- Да нет, ты пойми, это такой своеобразный комплимент, - попробовал утешить меня Фриссон.