- Мой дед, как и подозревал Торкель, зашел в своих разработках чуть дальше, чем от него требовалось. Даже слишком далеко. В его личных дневниках есть кое-какие особые заметки - я храню их в надежном месте, чтобы никто не нашел. Дед был буквально зачарован старинными американскими и кельтскими легендами о людях, которые могли менять форму своего тела, чтобы защитить себя и как можно лучше приспособиться к окружающей среде, - конечно же, это были всего лишь волшебные сказки, но деду всегда казалось, что именно такой должна быть наилучшая адаптация человека к суровым природным условиям. Он, конечно же, и не думал проводить подобные эксперименты на людях - тогда он еще не понимал, что планета сама сделает для людей все необходимые изменения... Но себя самого он изменил, и эти изменения сохранились и передались мне вместе с его генами. Вот так и вышло, что я.., э-э-э.., гораздо лучше приспособлен к жизни на Сурсе, чем любой другой человек на планете. Я время от времени могу превращаться в морское животное, наиболее приспособленное к жизни в таком климате, как здесь. Я - то, что в старинных кельтских легендах называется "селки", человек на земле, тюлень - в море, или, в моем случае, - в воде.
- А твоя сестра? - спросила Яна. - Она тоже умеет оборачиваться? Так вот почему Шинид мне чуть шею не свернула, когда я спросила, не охотится ли она на тюленей!
Шон покачал головой.
- Насколько мне известно, она не оборачивается - а то бы она мне сказала. Шинид - единственная, кто видел, как я превращаюсь в тюленя, - кроме тебя, конечно. Я думаю, Клодах тоже про это знает. Как ты уже знаешь, тюленье тело может оказаться очень кстати, когда надо незаметно проплыть куда-нибудь по подземным рекам, - Шон улыбнулся, чуть хвастливо и в то же время немного неуверенно. - Клодах и Шинид считают, что благодаря этой своей особенности я стал чуть ли не самым значительным человеком на планете. Но единственная женщина, чье мнение об этом для меня что-то значит, - это ты, моя любимая... И я не был вполне уверен, как ты к этому отнесешься, - только поэтому и не рискнул сблизиться с тобой, когда мы пришли сюда в первый раз, хотя мне очень этого хотелось. Я надеялся рассказать тебе об этом прежде, чем мы станем любовниками, но тогда, после лэтчки...
Яна положила ладонь ему на щеку. Шон взял ее ладонь в свою и удержал, как будто боялся разорвать нить жизни, которую она протянула. Он вздохнул глубоко, порывисто. Определенно, необходимость раскрыть Яне эту тайну страшила его гораздо больше всех тех опасностей и трудностей, которые они вместе с честью преодолели.
- Я надеюсь... Надеюсь, что после всего, что ты увидела и узнала, ты поймешь, что такая двойственность моей натуры по-особенному привязывает меня к Сурсу. И только из-за этого, когда все мы воссоединились с планетой, я почувствовал, что вместе с тобой там был кто-то еще - ребенок, которого ты носишь в себе. Наш ребенок.
- Но я не могу иметь детей! - возразила Яна, не в силах поверить этому поразительному известию. Она была немного не в себе после стольких удивительных, невозможных открытий и, ища поддержки, прислонилась к теплому, мокрому, надежному плечу Шона. - У меня просто не может быть детей...
- Может, Яна. И у тебя уже есть ребенок - наш с тобой ребенок, - сказал Шон таким нежным и проникновенным голосом, что Яна совсем расчувствовалась. Сурс исцелил и эту часть тебя, потому что наш ребенок будет даже ближе ему, чем кто бы то ни был. Планете нужны твои дети - и мои, - он развернул ее к себе лицом, и снова Яна увидела тревогу - нет, даже страх - в его серебристых глазах. - Или ты не хочешь детей от меня?
Яна сглотнула подкативший к горлу комок.
- Я думаю... - начала она хрипловатым, чуть севшим голосом; потом взяла себя в руки и заговорила уже нормально, громко:
- Я думаю, что прежде всего мне надо искупаться. А потом - если ты захочешь, то и я захочу!
- Значит, это ничего, да?
- То, что я беременна? Нет, конечно! Я думала, со мной уже никогда этого не случится.
В глазах Шона тревога сменилась облегчением.
- Значит, ты хочешь ребенка? И тебе все равно, что я иногда.., становлюсь тюленем?
Яна вгляделась в его сильное, волевое лицо, в его чудесные серебристые глаза, умные и веселые. Она вспомнила, как они любили друг друга, какой он был сильный и нежный - всегда, что бы им ни доводилось пережить. И Яна медленно кивнула головой, удивляясь самой себе - как могла она перед лицом всего этого - перед лицом своей любви - еще чего-то бояться, как могла она хоть в чем-то сомневаться? Она положила руки Шону на плечи, заглянула ему в глаза, лукаво улыбнулась и пожала плечами:
- Тюлень? Человек? Да кто бы ты ни был... Ты лучше всех, любимый мой!